Охота за кварками - Чирков Юрий Георгиевич

Для диверсификаторов же главная страсть — исследовать подробности. Они в ладу с многообразием природы, вполне согласны и с афоризмом «бог любит детали», и со строчками поэта Б. Пастернака, что…жизнь, как тпшина Осенняя, — подробна.

Они будут удовлетворены, если после их многолетних трудов Вселенная окажется более сложной, чем была до них.

Великими унификаторами были И. Ньютон и А. Эйнштейн. Вся мощь и красота физики как раз и связаны с открытием законов, единых для всей Вселенной. Отсюда и возникает естественное желание продолжить этот процесс унификации и дальше, распространить его и на все новые, полученные в опыте явления.

Говорят, А. Эйнштейн был настолько уверен в непогрешимости этого пути, что в конце жизни почти не интересовался экспериментальными открытиями физики, которые тогда начинали все б°лее усложнять картину реальности…

К стану унификаторов можно отнести и великого английского физика М. Фарадея (1791–1867). Известно, что долгие годы он пытался установить связь между гравитацией и электромагнетизмом. Осознав безуспешность своих попыток, М. Фарадей записывает в своем дневнике:.

«На этом я пока заканчиваю свои опыты. Они дали отрицательные результаты. Однако это не может поколебать моей твердой уверенности в том, что связь между гравитацией и электричеством существует, хотя эти опыты и не дали основания для ее установления».

О, эта поразительная интуиция великих умов!

Физика — естественное владение унификаторов. Поэтому уже совсем неудивительно звучит высказывание все того же Р. Фейнмана о конце наук. Вот его слова: «Нам необыкновенно повезло, что мы живем в век, когда еще можно делать открытия. Это как открытие Америки, которую открывают раз и навсегда. Век, в который мы живем, это век открытия основных законов природы, и это время уже никогда не повторится. Это удивительное время, время волнений и восторгов, но этому наступит конец…»

Понятно, не каждый физик подпишется под декларацией Р. Фейнмана. И среди них встречаются диверсификаторы. Вот характерное высказывание В. Вайскопфа, бывшего директора Европейского центра ядерных исследований (ЦЕРН), находящегося в Женеве. Он пишет:

«Это другой вопрос, существует ли «мир Гейзенберга» или нет. Под этим я понимаю не формулу, написанную Гейзенбергом на доске, а сам факт замкнутости физики элементарных частиц. Это означало бы: если мы поняли мир частиц, ничего нового уже нельзя ожидать ни при более высоких энергиях, ни при еще меньших расстояниях, ни в других частях Вселенной. Иной подход состоит в том, чтобы вскрывать все новые явления по мере перехода ко все более высоким энергиям, считая при этом, что Вселенная неисчерпаема. Опыт последних десятилетий говорит в пользу этого предположения».

Еще более яркое высказывание по тому же поводу принадлежит Э. Вихерту, ныне несправедливо забытому немецкому физику (он один из основоположников геофизики: предложил гипотезу строения Земли, по которой она представляет собой железное ядро с минеральной оболочкой-корой, 1897 год).

В 1896 году, выступая в Кенигсберге, Э. Вихерт сказал: «Материя, которая, по нашим предположениям, составляет Вселенную, построена из маленьких кирпичиков, химических атомов. Нет нужды повторять слишком часто, что слово «атом» сейчас стало независимым от любой из старых философских теорий: мы знаем точно, что атомы, с которыми мы имеем дело, не простейшие мыслимые компоненты Вселенной. Напротив, ряд явлений, особенно в области спектроскопии, приводит к выводу, что атомы — очень сложные структуры. Что касается современной науки, то мы здесь полностью должны отказаться от мысли, что, проникая все глубже в область малого, мы достигнем когда-нибудь последнего рубежа. Я уверен, что от этой идеи мы можем отказаться без сожалений. Вселенная бесконечна во всех направлениях, не только в большом мире вокруг нас, но и в самом малом. Если мы примем за масштаб нашу человеческую шкалу и будем изучать Вселенную все далее и далее, мы наконец и в большом и в малом достигнем такой туманной дали, где нам откажут сначала наши чувства, а потом и наш разум».

Удивительно, что эти слова были высказаны тогда, когда теоретики — А. Больцман, Э. Мах, В. Оствальд — ожесточенно спорили по поводу реальности самого существования атомов. Но понятно, что высказывание Э. Вихерта резко диссонировало с мнением законодателей физики последующих пятидесяти лет М. Планка, А. Эйнштейна, — и поэтому попросту игнорировалось. Отчасти и по той причине, что диверсификаторы в физике, повторимся, редки и, как говорится, не делают в ней погоды.

А теперь более подробно о диверсификаторах. Их естественная вотчина биология. Рабочее время 99 процентов биологов и ныне тратится на детальное обследование живых объектов, на распутывание сложных особенностей поведения отдельных видов, на изучение восхитительно замысловатой архитектоники особых биохимических механизмов.

Диверснфикаторы — счастливый народ. Вселенная предстает перед ними полнокровно, в игре красок, в многоцветий запахов, в параде звуков, в изяществе и сложности форм. Для них развитие науки вовсе не процесс заполнения клеток заданного кроссворда — за каждым поворотом им чудится новая бесконечность возможностей. Ясно, они упрямо верят (не могут не верить!), что число еще не открытых фундаментальных законов неисчислимо.

Правда, и в биологии встречаются унификаторы, им был, например, Ч. Дарвин. Но это редкое исключение из общего правила, ибо установление общих законов — необычный вид деятельности для биологов. Да и Ч. Дарвин в свое время потратил уйму усилий на систематику усоногих раков…

Всегда ли столь резко будет отличаться физика от биологии? Ф. Дайсон полагает, что нет. Он верит, что наступит пора, когда физик захочет поучиться у биолога, как биолог сейчас учится у физика; пора, когда физика воспримет все бескрайнее многообразие природы как одну из своих центральных тем.

Еще Ф. Дайсон считает, что каждой науке для ее нормального развития необходимо творческое равновесие между унификаторами и диверсификаторами. В последние сто лет в физике унификаторы слишком жестко гнули свою линию…

Нужны Ломоносовы, требуются Менделеевы!

Последние десятилетия физика была лидером наук, образцом для подражания. У нее действительно есть чему поучиться: она умеет обходиться минимумом законов, упорно стремится свести весь фейерверк физических явлений к двум-трем основополагающим законам.

Физика многому научила другие науки, но может ли она сама стать их основой, фундаментом? Не содержатся ли в физике, точнее в новейших разделах микрофизики, все ответы на вопросы, которые могут поставить перед собой химия, геология и другие науки?

В такой постановке проблему эту в популярной печати в последние годы не раз ставил и рассматривал ленинградский ученый, кандидат химических наук Г. Скоробогатов. Эти претензии физиков он назвал «Физическим фундаментализмом» и решительно возражает против него.

Хотя «физический фундаментализм» стал в большой мере господствующей идеологией в науке, хотя его поддерживает авторитет виднейших ученых, Г. Скоробогатов считает мнение это совершенно необоснованным. Он ядовито пишет, что в науке (настоящей науке!) никакие вопросы не решаются большинством голосов, хотя бы голосовали и нобелевские лауреаты.

Чтобы всерьез отвергнуть или принять доктрину «физического фундаментализма», нужны математически строгие рассуждения. И Г. Скоробогатов пытается их найти. Ленинградец выдвинул много доводов: он использует теорему Гёделя, работы по статистической физике советского академика Н. Боголюбова, труды лауреата Нобелевской премии академика Н. Семенова, законы «общей теории систем», открытые сравнительно недавно (40-60-е годы) австрийским биологом-теоретиком Л. Берталанфи. Но все эти рассуждения очень сложны, поэтому мы приведем лишь простейший из аргументов Г. Скоробогатова.

Давайте, предлагает Г. Скоробогатов, просто подсчитаем, сколько времени и сколько бумаги (или машинной памяти) требуется, чтобы теоретически рассчитать полную картину движения некоторого набора взаимодействующих между собой частиц.