Победитель остается один - Яна Эдгаровна Ткачёва

к поляне. Но ждать было нельзя. Запасы краски кончились, а буря бушевала вторую неделю. Заказы пора отдавать. Покупатели не должны знать, что погода может повлиять на появление красителя. Поэтому я отправилась за мареной.

Переход до кнорра дался нелегко, но более или менее благополучно. Сложности начались на скальной гряде. Для удобства я сняла и спрятала в заплечный мешок юбки, чтобы они не раздувались, как парус, препятствуя восхождению, но лучше не стало. Я была слишком легкой, чтобы противостоять ветру, и каждый яростный порыв буквально швырял меня из стороны в сторону. Ливень заливал глаза и делал камни под моими пальцами и сапогами скользкими. Я взмолилась Фригг, чтобы она и дальше плела нить моей судьбы, не обрывая ее в такой нелепый момент по такой глупой причине. Словно в ответ на мои ничтожные просьбы ударил гром. Мне показалось, что молния пришлась прямо по скале, по которой я взбиралась. Глыба камня содрогнулась, и я испуганно замерла. Но продолжения не последовало, поэтому мне не оставалось ничего, кроме как продолжить свой путь. И именно тогда скала подо мной треснула. Разверзлась, осыпалась, будто не стояла здесь до рождения моего отца, а была всего лишь горкой засохшей грязи, которая размокла и сдалась под натиском стихии. Кусок породы, за который секунду назад я цеплялась для опоры, откололся и остался в моем сжатом кулаке, пока я падала спиной вниз. Время вдруг потекло куда медленнее, и я успела заметить множество деталей вокруг, но ни единой мысли не мелькнуло в сознании. Я не вспомнила ни мать, ни отца, ни даже почему оказалась в столь неподходящем месте в такую непогоду. Просто падала и падала, пока сверху на меня сыпались отколовшиеся от скалы камни, большие и маленькие. Я и сама была камнем, который вот-вот шлепнется на твердую землю и превратится в пыль. Дальше наступила темнота.

Очнулась я только под утро. Занимался рассвет, буря стихла, а я лежала поодаль от обрушившейся скалы. На ум приходило лишь то, что я волшебным образом отлетела дальше, чем нужно, и именно поэтому не покоилась сейчас ровно под грудой осколков у подножья гряды. Все бы ничего, но под моей головой лежал вещевой мешок, заботливо свернутый в виде подушки. Я судорожно осмотрела себя на предмет ран и переломов, но, кроме царапин, оставленных щебнем, повреждений не было. Тело затекло от долгого лежания на твердой земле, и, осторожно пошевелившись, я почувствовала, как заныла спина.

Еле добравшись домой, я слегла с горячкой. Мать впервые в жизни выразила прямое недовольство действиями отца. Я была очень плоха и в бреду слышала, как отец просил прощения у матери, но она обещала проклясть его, если я погибну.

– Тебе твои красные тряпки дороже родной дочери! – выла мама, дрожащими руками поправляя мне припарку.

Мне казалось, я горю заживо, но хотелось сказать ей, что беспокоиться не о чем. Я скоро встану на ноги.

– Родная моя, – хрипло шептал отец, и я никогда в жизни не слышала, чтобы он говорил с такой нежностью. – Наша девочка обязательно выкарабкается. И я больше ни за что не пущу ее на кнорр.

Мне хотелось закричать. Как только я поправлюсь, обязательно должна отправиться назад. Потому что теперь я уж точно знала, что мой наблюдатель существовал. И я должна была – обязана была! – выяснить, кто этот невидимый друг. Человек или зверь? Он или она? Кто скрашивал мое одиночество своим незримым присутствием все эти сезоны?

Но прежде всего мне следовало встать на ноги. А это обещало быть проблемой. Выздоровление шло слишком медленно. Когда уже смогла самостоятельно передвигаться, я посетила отхожее место и увидела то, что заставляло мою мать рыдать, каждый раз убирая из-под меня горшок. Я мочилась кровавой жижей. Поэтому лихорадка не спадала. Ноги предательски затряслись, и меня бросило в холодный пот от увиденного. Мне конец. Все знали, что случается с теми, кто мочится кровью. Это путь в одну сторону.

Я выбралась из нужника и застыла, наслаждаясь тем, как легкий ветерок обдувает липкий пот страха с кожи. На улице было прохладно, но по-весеннему. Даже тучи разошлись, являя моему взору полоску чистой синевы. Нечасто такое увидишь в Мидгарде. Ясное пронзительно-голубое небо. Я зажмурилась от удовольствия, пытаясь смириться со скорой кончиной.

О милосердная Фригг, какой смысл был спасать меня от падения, если я умру от глупой болезни! Позор, да и только. Смерть от хвори. На секунду я задумалась о том, чтобы броситься в море. Так хотя бы родные смогут придумать какую-то славную сказочку о моей доблестной погибели. Но я была уверена, мать уже разнесла по всему драккару о том, что я при смерти. Она поила меня всеми травами, какие я только помнила. И у нас в теплицах росла лишь малая часть. Остальное она взяла у соседей. Значит, все уже в курсе, что дочь Ивара Длиннобородого – слабачка, которая вот-вот отправится в плавание к радужному мосту.

Я так и стояла с закрытыми глазами, подставляя лицо скупым солнечным лучам, а поэтому не увидела, а почувствовала, как мне в плечо легко ударилось что-то и, отскочив, упало на землю. Вздрогнув и приоткрыв веки, я уставилась нечетким от болезни взглядом под ноги. Маленький шерстяной кулек, перевязанный пенькой, лежал у моих ног. Нахмурившись, я попыталась нагнуться и поднять его. Это было непросто, я кряхтела, словно старуха, пытаясь наклониться.

Да, я знала, что нельзя подбирать незнакомые предметы. Родители всегда говорили нечто подобное. Но, великий Тор, я умирала. А еще стояла у нужника. Кому тут понадобится причинить мне бо́льший вред, чем уже причинила сама жизнь?

Наконец мешочек у меня в руках. Пальцы дрожали от слабости, пока я развязывала веревку. Внутри была стеклянная колба с белым порошком. Он был похож на мел, которым пользовались портнихи. Мел стоил очень дорого, и я не представляю, чтобы кому-то пришло в голову вот так неаккуратно его раскрошить. И зачем было ссыпать остатки в колбу? Все равно теперь этот порошок бесполезен. Ему не вернешь прежнюю форму твердого кусочка, пишущего почти по любой поверхности. Я потрясла мешочек еще раз, и мне на ладонь выпала свернутая трубочкой бумага. Мои глаза удивленно расширились, я буквально их выпучила, несмотря на дурное самочувствие. Бумага была еще дороже мела. Кто кидается бумагой?! Мы были самой богатой семьей на драккаре, но не могли себе позволить использовать бумагу часто.

Я любила прикасаться к бумаге отцовых счетных книг и редких летописей в нашем доме. Все остальные книги