Вкус дыма - Кент Ханна

Как-то вечером он сидел вместе с преподобным Йоуном, погруженный в чтение, и вдруг отец, подняв седую голову, спросил:

– Убийца молится?

Тоути поколебавшись, ответил:

– Не уверен.

– Хмм, – пробормотал преподобный Йоун, – так позаботься о том, чтобы молилась.

Он искоса уставился на сына из-под отечных век и глядел до тех пор, пока Тоути не почувствовал, как лицо и шею заливает жаркий румянец.

– Ты – слуга Господа, мальчик мой. Не посрами себя, – прибавил отец прежде, чем вернуться к своему манускрипту.

На следующее утро Тоути поднялся ни свет ни заря, чтобы подоить Ису. Прижавшись лбом к теплому коровьему боку, он прислушивался к размеренному журчанию молока, стекавшего в деревянный подойник. В мыслях его возник образ Агнес, сидящей рядом. Отец знает, что Тоути не посещает ее. Как устыдился бы он, обнаружив, что его сын не сумел побудить женщину к раскаянью! Но что делать, если эта женщина не желает раскаиваться? Как там говорила Агнес? Что до сих пор не встречала священников, которые были бы ей по душе? Судя по всему, она не склонна к истовой вере, и та нелепая, заготовленная заранее речь о душевном покое, все эти выспренние слова пропали втуне. Что же тогда нужно было от него Агнес? Почему она попросила его в духовники, если не желала говорить о Боге? О смерти, о рае и преисподней, о слове Божьем? Только потому, что когда-то Тоути помог ей переправиться через реку? Мысль об этом обескураживала его. Почему бы ей не обратиться к какому-нибудь другу или родственнику, не попросить о том, чтобы ей помогли достойно встретить конец?

Быть может, у Агнес просто не осталось друзей. Быть может, она хотела поговорить о чем-то другом. К примеру, о переправе через реку в Гёйнгюскёрде в разгар весеннего половодья. Или о том, почему она покинула долину Ватнсдалюр и отправилась искать работу на востоке или почему ей не по душе служители церкви. Тоути закрыл глаза и лбом ощутил, как Иса, всколыхнув тяжелый теплый бок, тревожно переступила с ноги на ногу. Чтобы успокоить корову, он процитировал вслух Хадльгримура Пьетурссона[10]:

Тоути открыл глаза и повторил вслух последнюю строчку.

К тому времени, когда подойник стал полон, преподобный принял решение вернуться в Корнсау.

Утренний туман, лежавший в долине, скрывал очертания гор от взгляда Тоути, ехавшего верхом сквозь белесую призрачную дымку, что невесомо колыхалась над травой. Тоути дрожал от холода и поглубже зарывал ладони в теплую конскую гриву. Сегодня, думал он, я все сделаю как надо.

К тому времени, когда Тоути придержал лошадь и пустил ее шагом, миновав Тристапар – три причудливых холма на въезде в долину – и двинувшись дальше, в зеленую глубь Ватнсдалюра, из-за пелены облаков хлынул солнечный свет. Этот день тоже обещал быть ясным. Скоро хуторяне и их работники разойдутся по полям с косами наготове, тут и там лягут на землю охапки скошенной травы, просыхая под солнцем, и над долиной поплывет сладкий запах свежего сена. Однако сейчас, ранним утром, Тоути различал лишь вершины самых высоких гор – их массивные подножия до сих пор окутывала пелена медленно оседающего тумана. Внезапно он услыхал громкий крик и разглядел Паудля, подпаска из Корнсау – мальчик гнал овечье стадо вдоль склона горы, подернутого легкой дымкой тумана. Тоути направил лошадь к берегу реки, которая протекала, извиваясь, через долину и стороной обходила Корнсау, устремляя свои воды к пологим полям усадьбы Ундирфедль.

На пороге возник рослый небритый хуторянин.

– Blessaður. Привет тебе. Меня звать Хаукур Йоунссон.

– Sæll, Хаукур. Я – младший проповедник Торвардур Йоунссон. Преподобный Ундирфедля дома?

– Пьетур Бьярнасон? Нет, он не здесь проживает. Ну да он сейчас неподалеку. Входите.

Тоути последовал за развалисто шагавшим хозяином. В таких просторных домах прежде ему бывать не приходилось. В бадстове одевались, переговариваясь, по меньшей мере восемь человек. Большеглазая девочка держала на руках вопящего, красного от натуги младенца, а две служанки пытались натянуть одежду на малыша, которому куда интересней было играть на полу в бабки. При виде Тоути общий разговор прервался.

– Присаживайтесь, – промолвил Хаукур, жестом указав на свободное место на кровати, рядом с древней старухой, которая безучастно повернула к Тоути морщинистое лицо. – Это Гюдрун, она слепая. Я схожу за преподобным, если вас не затруднит подождать.

– Благодарю, – отозвался Тоути.

Хуторянин вышел, и почти сразу в бадстову вихрем ворвалась моложавая женщина.

– Здрасте! Так вы из Брейдабоулстадура? Хотите что-нибудь попить? Меня звать Дагга.

Тоути покачал головой. Дагга выхватила у большеглазой девочки вопящую малютку, прижала к плечу.

– Бедняжка, всю ночь проорала так, что и мертвый бы проснулся.

– Она болеет?

– Муж говорит, что это колики в животе, только я опасаюсь, что дело гораздо хуже. А вы, преподобный, часом, не смыслите что-нибудь в лекарских делах?

– Кто, я? О нет. Боюсь, что не больше твоего. Извини.

– Ну да ладно. Вот уж когда пожалеешь, что помер Натан Кетильссон, упокой Господи его душу.

Тоути озадаченно глянул на нее:

– Почему?

– Он вылечил меня от лающего кашля! – пискнула из угла большеглазая девочка.

– Натан был другом вашей семьи? – спросил Тоути.

Дагга сморщила нос.

– Да нет. Другом он не был, но за ним всегда можно было послать, если кто-то из детей захворает или кому-то нужно пустить кровь. Когда на малышку Гюллу напал кашель, Натан даже остался здесь на ночь-другую, смешивал травы да листал всякие иностранные книги. Странный он был человек.

– Колдун он был, – подала голос старуха, сидевшая рядом с Тоути. Семейство разом уставилось на нее. – Колдун, – повторила она, – и получил то, что ему причиталось.

– Гвюдрун… – Дагга беспокойно улыбнулась Тоути. – У нас гость. Перестань, а то детей напугаешь.

– Натан Сатана – вот как его звали. И все его дела были не от Господа.

– Уймись, Гвюдрун! Это досужая байка, вот и все.

– Что за байка? – спросил Тоути.

Дагга пересадила орущую малышку на другое колено.

– Вы разве не слыхали этой истории?

Тоути покачал головой.

– Нет, я уезжал учиться на юг. В Бессастадир.

Дагга вскинула брови.

– Да это просто людские толки. Здесь, в долине, поговаривают, будто мать Натана имела дар предвидения: ей снились вещие сны, и они, представьте, всегда сбывались. Так вот, когда она была тяжела Натаном, ей как-то приснилось, что пришел к ней некий человек и сообщил, что у нее родится мальчик. Человек во сне попросил назвать сына в его честь, а когда она согласилась – сказал, что его зовут Сатана.

– Она страшно перепугалась, – перебила, хмурясь, Гвюдрун. – Священник предложил взамен имя «Натан», и они решили, что так будет честно. Только все мы знали, что из мальчишки все равно ничего путного не выйдет. У матери их было двое, но второй близнец так и не увидел света Божьего – один отправился к живым, другой к мертвым. – Она медленно, с натугой развернулась на кровати и приблизила лицо к лицу Тоути. – Натан всегда был при деньгах, – прошипела она. – Он якшался с дьяволом!

– Или он был умелым знахарем и греб деньги лопатой, – жизнерадостно вставила Дагга. – Я же говорю – это просто людские толки.

Тоути кивнул.

– Кстати, преподобный, а что вас привело в Ватнсдалюр?

– Я духовник Агнес Магнусдоттир.

Улыбка Дагги растаяла.

– Я слыхала, что ее привезли в Корнсау.

– Это правда. – Тоути заметил, как две служанки переглянулись. Гвюдрун, сидевшая рядом с ним, надрывно закашлялась, и он ощутил, как на шею брызнули капельки слюны.