Серебряный змей в корнях сосны - Сора Наумова

– И не подумаю.

Женщина громко расхохоталась, ее смех расщепился на десятки других голосов, и Хизаши понял, что момент упущен. Они проиграли.

И тут двери за его спиной раскрылись, и вместе с сумрачным светом в храм ворвался человек.

– Ацуко! Ацуко, остановись, они убьют тебя!

Деревенский глава Ито упал на колени и заплакал. За его спиной стоял Мадока, а Сасаки уже был рядом с Хизаши и осторожно забирал у него сверток с младенцем.

– Ацуко! Мы больше не можем это продолжать!..

Появление старосты нарушило контроль демонической силы, и в глазах Ацуко появилось понимание. Она обвела взглядом пустой зал с разрушенным алтарем и разбитой табличкой с именем ками, и розовые шрамы на ее лице уродливо сморщились.

– Аааа! – протяжно закричала Ацуко. – Я не хочу! Я не хочу!

Щупальца черного дыма сомкнули кольца вокруг нее, и женщина зашлась воплем боли. Страх был почти осязаем, он стягивал кожу застывшим воском и забивал горло. Хизаши толкнул Сасаки к выходу, а Мадока выставил перед собой длинный меч, готовый к сражению.

Однако никому больше не пришлось пускать в ход оружие и магию. Ацуко завыла, а потом выхватила простой охотничий нож и вонзила себе в живот. Стены святилища сотряслись, и вместе с кровью, покидающей женское тело, слабела и сила демона. Он не получил ту жертву, что была ему обещана, вместо этого смерть призывающей навсегда закрыла для него эту дверь в смертный мир.

Хизаши опустил руку и едва слышно выдохнул.

Все закончилось.

– Доволен? – спросил Кента и убрал меч в ножны. – Такого исхода ты хотел?

Учида не ответил, и в его глазах отражалась лужа крови, яркая, как пламя, и так же быстро гаснущая, как жизнь, которую она с собой уносила. Куматани опустился на колени перед Ацуко и взял за испачканную в красном тонкую кисть.

– Мой ребенок… – прошептала женщина. – Мой Осаму… Он…

– Он жив, – Кента сильнее стиснул слабеющую руку.

– Хорошо. Я ошиблась. Я… я так ошиблась.

– Ацуко!

Хизаши посторонился, пропуская старосту. Он упал на колени рядом с Кентой, роняя слезы.

– Ацуко! Почему мы не остановились раньше? Почему все зашло так далеко?

– Он обещал помочь, велел молиться своему богу, – прошептала женщина, и ее глаза медленно стекленели. – Но я ошиблась. Я так… так…

Хизаши отвернулся, вдруг ощутив ужас оборвавшейся жизни – чужой, ничего для него не значащей, никчемной жизни. Но сердце больно сдавило, будто напоминая, что и его жизнь теперь конечна, и он теперь стоит на одной чаше весов с этой женщиной. Отвращение пополам с отчаянием наполнило его грудь, и он поспешно покинул святилище и остановился только под старой торией.

Где есть жизнь, непременно будет и смерть. Для Хизаши это не было откровением, однако он впервые почувствовал, что на самом деле означает быть человеком. И ему совсем не понравилось.

– Мацумото! Эй, Мацумото!

Хизаши вернул на лицо легкую полуулыбку и повернулся к Мадоке. Казалось, тот был смущен чем-то.

– Я подумал, Куматани там и сам справится, да? – спросил он, не будучи заинтересованным в честном ответе. – Знаешь, это все так неправильно. Женщины не должны заниматься местью.

– Даже если их родных разрубают на куски и закапывают в грязи в разных местах?

Мадока насупился, скрывая испуг.

– Месть не женское дело. Женщина должна нести жизнь, а не забирать.

– Много ты знаешь, – фыркнул Хизаши и посмотрел ему за плечо. По тропинке спускалась целая процессия, во главе Куматани с телом Ацуко на спине, за ним понуро брел староста, чуть позади Сасаки с ребенком, а Учида отстал сильнее всех, хмурый и отстраненный даже больше, чем в тот момент, когда впервые вошел в дом на окраине деревни.

– Ито-сан хочет нам кое-что рассказать, – сообщил Куматани и устало улыбнулся. – Мы все хорошо поработали, пора вернуться в деревню и узнать, как все произошло.

Хизаши пропустил их, но не стал дожидаться Учиду. Злорадствовать над ним вдруг стало совсем не интересно.

Марико-тян разлила по чашкам травяной отвар и ушла. Хизаши лично повесил над входом печать тишины и так и остался стоять возле двери. Дом старосты Ито пах горько – сухой полынью – и сладко – давней болезнью. Хизаши почувствовал это только сейчас.

– Прошу, садитесь и послушайте старика, – попросил Ито-сан, взял в руки чашку, но не сумел удержать. Несколько горячих капель обожгли дрожащие пальцы. – После моя судьба и судьба моей семьи будет в ваших руках.

Учида сидел в стороне и тоже не притрагивался к чаю. Хизаши наблюдал за его гордым профилем и гадал, по какой причине фусинец все еще здесь, а не пишет доклад в школу, обвиняя Дзисин во вмешательстве. Может, он собирается сделать это позже.

– Прошлое лето выдалось засушливым, не то, что нынешнее. Ни капли дождя не упало на землю, и урожай было не спасти. Даймё требовал плату, люди голодали, молитвы к ками оставались неуслышанными. В то время многие мужчины отчаивались и шли на дорогу, чтобы прокормить жен и детей. Ямада Юдзиро, мой добрый друг, тоже ушел грабить проезжающих мимо деревни, да только неподходящим оказался он для этого человеком. Так ни разу и не смог ничего добыть, а ведь дома его ждала юная дочь, Ацуко. Ей бы давно пора было замуж, но кто возьмет дочку нищего, способного лишь шить одежду и плести корзины? Ацуко всегда была доброй девочкой и не роптала, и все же… Юдзиро мечтал о другой жизни для нее.

Однажды Юдзиро пропал на несколько дней, Ацуко была сама не своя от беспокойства. И вот он вернулся и сразу пришел ко мне. Так я узнал, что он случайно стал свидетелем того, как мужчины из деревни закапывали награбленное в лесу, совсем недалеко от святилища нашего покровителя. Юдзиро не мог сразу вернуться домой, иначе его бы заметили, но после он нашел это место снова и не удержался от соблазна.

– Он раскопал клад? – спросил Мадока. – Забрал себе все?

– Нет, не все. Тогда он взял совсем немного, чтобы купить еды для себя и Ацуко. Я отговаривал его, но позже он снова сделал это, снова принес немного серебра, и на этот раз потратил его в соседней деревне, чтобы приобрести материалы для шитья. Так понемногу к концу лета торговля у него пошла в гору, у Ацуко появились красивые наряды, и парни в деревне стали на нее заглядываться. Она ведь красивая… была.

Он склонил голову и долго молчал, и никто, даже Мадока не спешили его торопить.

– Конечно,