Рассказы - Исаак Башевис Зингер

Я смотрел в открытое окно автобуса. Все, на что ни падал мой взгляд, появилось тут недавно, однако выглядело дряхлым и поношенным: пожилые женщины с крашеными волосами и порумяненными щеками, девушки в бикини, едва прикрывающих срамные места, загорелые молодые люди на водных лыжах или с кока-колоб в руках.

На палубе яхты лежал, раскинувшись, старик и грел свои ревматические суставы, подставив солнцу грудь, поросшую седыми волосами. На лице у него застыла слабая улыбка. Рядом сидела его любовница, которой он завещал свое состояние, она почесывала пальцы ног с красными ногтями, столь же уверенная в своей неотразимости, как в том. что солнце всходит с востока. На корме стояла собака, надменно глядя на волну в кильватере яхты, и зевала.

Мы ехали долго, пока добрались до конечной остановки. Там я пересел на другой автобус. Мы миновали причал, где взвешивали свежий улов. Диковинная раскраска рыб, кровавые раны на их коже, остекленелые глаза, рты, набитые какими-то сгустками, остроконечные зубы — все говорило о жестокости, бездонной как пропасть. Рабочие потрошили рыбу с бесовским азартом. Автобус проехал мимо змеиной фермы, мимо обезьяной колонии. Я смотрел на пожираемые термитами дома, на пруд с застойной водой, где барахтались и извивались потомки первородного змия. Скрипуче верещали попугаи. Время от времени в автобус врывались странные запахи, густое резкое зловоние, от которого голова пульсировала тупой болью.

К счастью, летний день, на юге короток. Вечер наступил резко, без сумерек. Над лагунами и автострадами повисла густая тьма, не пропускающая света.

Мимо скользили автомобили с зажженными фарами. Появилась луна, диковинно огромная и красная, она висела в. небе, как глобус с контурами континентов иного мира. Ночь была пронизана предчувствием чуда и космических перемен. Во мне проснулась давняя неистребимая надежда: не суждено ли мне и впрямь оказаться свидетелем переворота в солнечной системе? Может быть. Луна упадет на Землю. Может быть, Земля, сорвавшись со своей орбиты вокруг Солнца, уплывет в другую звездную систему.

Автобус долго петлял по неведомым окраинам, пока не возвратился на проспект Линкольна к модным магазинам, где хотя и было полупусто по причине летнего сезона, но богатый турист мог, тем не менее, найти, все, что пожелает накидку из горностая, шиншилловый воротник, бриллиант в двенадцать карат, оригинальный рисунок Пикассо. Щеголеватые продавцы, безмятежные в своей уверенности, что за пределами нирваны пульсирует карма, беседовали друг с другом в своих кондиционированных помещениях. Я не был голоден; однако же зашел в ресторан, где официантка со свежезавитымии обесцвеченными волосами подала мне обед, молча и несуетливо. Я дал ей полдоллара и вышел из ресторана, ощущая боль в желудке и тяжесть в голове. Поздний вечерний воздух, прокаленный солнцем, вызвал у меня одышку. На соседнем здании вспыхивали огненные цифры — температура была 96 градусов по Фаренгейту,[45] влажность почти такая же. Я не нуждался в метеорологической сводке, чтобы понять, что назревает в воздухе. По раскаленному небу пробежала молния, хотя грома еще не было слышно. Сверху надвигалась на землю гигантская туча, тяжелая как гора, переполненная огнем и водой. Отдельные капли шлепались на мою лысую голову. Пальмы застыли в ужасе, готовясь принять удар. Я заторопился назад, в мою пустую гостиницу, стремясь успеть до дождя: кроме того, я надеялся, что мне принесли почту. Но не успел я пройти и полдороги, как разразилась буря. От первого же взрыва ливня я промок до нитки. Огненный стержень полыхнул во все небо, и в то же мгновение раздался громовой треск верный признак, что молния ударила совсем близко. Я хотел забежать куда-нибудь под крышу, но передо мной кувыркались, преграждая дорогу, стулья, скинутые ветром с окрестных террас. Вывески падали с фронтонов домов. Мимо моих ног прокатилась сломанная ураганом верхушка пальмы. Еще одна пальма, укутанная в мешковину, клонилась под ветром, собираясь пасть на колени. И полном замешательстве я побежал дальше. Чуть не утопая в глубоких лужах, я мчался вперед, легконогий как мальчишка. Опасность, придала мне смелости, я пел и вопил, взывая к буре на ее собственном языке. К этому времени всякое движение на улицах прекратилось, даже водители побросали свои автомобили. А я бежал, полный решимости либо спастись от этого безумия, либо погибнуть. Мне непременно надо было получить это письмо-экспресс. никем не написанное, так и не дошедшее ко мне.

До сих пор не понимаю, как я нашел свою гостиницу. Я вбежал в нее и несколько минут стоял неподвижно. Вода стекала с меня на ковер. На другом конце холла я увидал свое полуразмытое отражение в зеркале, похожее на картину кубиста. Я добрался до лифта и поднялся на третий этаж. Дверь в мою комнату была распахнута: внутри метались и жужжали тучи комаров, моли, светляков, оводов, спасавшихся здесь от грозы. Вечер сорвал противомоскитную сетку и разметал бумаги, оставленные мною на столе. Коврики промокли насквозь. Я подошел к окну и посмотрел на океан. Волны, словно горы, вздымались посреди моря — чудовищные валы, готовые захлестнуть берега и унести сушу прочь. Вода злобно ревела и метала в темноту белые фонтаны пены. Волны рычали на Создателя, как свора гончих псов. Из последних сил я рванул на себя окно, закрыл его и опустил жалюзи. Присев на корточки, собрал мои промокшие книги и рукописи. Мне было жарко. Пот катился по телу, смешиваясь с ручейками дождевой воды. Я стянул с себя одежду, и она легла у моих ног, как пустая оболочка. Я ощутил себя каким-то странным созданием, только что сбросившим кокон.

Буря не достигла еще высшей точки. Ветер, дико завывая, колотил и грохотал, как гигантский молот. Гостиница была подобна кораблю среди открытого моря. Что-то с треском обвалилось то ли крыша, то ли балкон, то ли часть фундамента. Лопались железные решетки. Металл стонал от напряжения. Окна вываливались из проемов. Громыхали оконные стекла. Тяжелые жалюзи на моем окне вздувались, как шторы. Комната озарилась отсветом гигантского пламени. Затем раздался удар грома такой силы, что я засмеялся от страха. Из темноты возникла белая фигура. Сердце у меня оборвалось, мозг затрепетал в своей коробке. Я всегда знал, что рано или поздно представитель этого племени явится ко мне во плоти, неся с собой ужасы невыразимые, ибо тот, кто раз повидал их. не мог остаться в живых. Я лежал неподвижно, ожидая конца. И тут я услышал голос:

— Простите, сеньор, я боюсь-боюсь. Вы спите?

Это была кубинская горбунья.

— Нет, зайдите. — ответил я.

— Я дрожу. Я думаю, что умру от страха, сказала женщина. — Такого урагана раньше никогда не было. Вы только один в гостинице. Извините, что я вас беспокою.

— Вы меня не беспокоите. Я бы зажег свет, но я не одет.

— Нет. нет. Это не нужно… Я боюсь одна. Пожалуйста, можно я побуду здесь, пока не пройдет гроза.

— Ну. конечно. Вы можете прилечь, если хотите. Я посижу в кресле.

— Нет, я буду сидеть в кресле. Где кресло, сеньор? Я его не вижу.

Я встал, разыскал в темноте дрожащую женщину и подвел ее к креслу. Я хотел подойти к шкафу и одеться, но вместо этого наткнулся на кровать и упал на нее. Я поспешно прикрылся простыней, чтобы при очередной вспышке молнии посторонняя женщина не увидела моей наготы. Сверкнула молния и я увидел сидящее в кресле уродливое создание в слишком просторной ночной рубашке, с горбатой спиной, с растрепанными волосами, с длинными волосатыми руками и кривыми как у чахоточной обезьяны ногами. Глаза ее горели животным страхом.

— Не бойтесь, — сказал я, гроза скоро кончится.

— Да, да.

Я откинулся на подушку и лежал неподвижно, с ужасом догадываясь, что нечистая сила злорадно исполняет последнее мое пожелание. Я хотел, чтобы целая гостиница была в моем распоряжении и я ее получил. Я мечтал, чтобы ко мне в комнату, как Рут к Боазу,[46] пришла женщина и женщина пришла. При каждой вспышке молнии я встречался с ней глазами. Она уставилась на меня пристально и безмолвно, словно насылала колдовские чары. Женщина эта сейчас казалась мне страшнее урагана. Я побывал однажды в Гаване, где силы тьмы не потеряли еще древнюю мощь. Даже мертвецов там не оставляли в покое — кости их исчезали из разрытых могил. По ночам я слышал вопли каннибалов и стоны девственниц, чьей кровью идолопоклонники окропляли алтари. Эта женщина была родом оттуда. Я мечтал произнести заклинание от дурною глаза, взмолиться к тем, кому принадлежит последнее слово, дабы они не позволили этой ведьме одолеть, меня. Все во мне кричало: Шаддай![47] Изыди, Сатана. А гром гремел, хляби морские ревели и разверзались с хлюпающим хохотом. Стены комнаты окрасились в алый цвет. Озаренная отсветами ада, кубинская ведьма припала к земле, словно готовый броситься на добычу зверь рот ее ощерился гнилыми зубами, черные волосы на руках и ногах свалялись, ноги покрыты были нарывами и шишками. Ночная рубашка соскользнула с нее, и морщинистые груди жидко обвисли. Ей не хватало лишь, звериной морды и хвоста.