Новая прошивка императора (СИ) - Бутримовский Николай

[2] История Кирилла Владимировича, потомки которого в наше время устраивают потешные монархические машкерады, широко известна. Думаю, что нет смысла расписывать его биографию.

[3] Петербургская стачка 1896 года, она же забастовка текстильщиков, она же (как её называл В. И. Ленин) «промышленная война». Началась из-за невыплат рабочим содержания за «царские коронационные дни», затем последовали требования оплаты за подготовительные операции в начале и конце смены. И наконец, ткачи стали требовать сокращения рабочего дня с 13–14 (!) часов до 10,5 часов. За семь дней, к 1 июня стачка охватила почти 10 тысяч человек, а к 7 июня бастовало 18 фабрик и от 18 до 30 тысяч рабочих. Первоначально власти не вмешивались, полиция занималась уговорами, однако вскоре было введено военное положение, начаты оцепления, облавы, обыски, аресты. Власти силой загоняли бастующих на фабрики. Постепенно всё успокоилось, а Витте даже выступил с заявлением о поддержке рабочих.

Все любят лайки и восхваляющие величие автора комменты, я тоже! Не забываем, ставим!

Глава VIII

— Через несколько часов после начала стачки на Калинкинской встала Екатерингофская мануфактура, а дальше, почти мгновенно, полыхнуло далее по Обводному каналу, за Невской и Нарвской заставами. Очевидно, что рабочие разослали агитаторов. Сегодня утром беспорядки распространились на мануфактуры Выборгской и Петербургской стороны, отмечены также волнения на Путиловском и Балтийском заводах и иных[1]. Полицию оттеснили с фабричных территорий, кое-где рабочие просто разошлись по домам, а в некоторых местах строят баррикады или проходят стихийные митинги. Градоначальник генерал-майор Клейгельс приказал решительно пресечь беспорядки, в настоящее время полиция проводит оцепления и облавы на зачинщиков.

Трепов закончил доклад и замер, ожидая вопросов или иной моей реакции… А я молчал, напряжённо думая… Я совершенно не знал ни о каких забастовках в этот исторический период, точно так же как не знал и о попытках убийства царя… И если теперь стало ясно, что, скорее всего, покушение организовано моими врагами из будущего, то можно ли было также предположить и про беспорядки?

Почему забастовка не случилась естественным путём? Вполне может быть, что они здесь происходят по десять раз в год!

— Государь? — послышался голос встревоженного доктора. — Думаю, что вам следует отдохнуть после таких прискорбных вестей.

«Гирш явно ошарашен услышанным… Про стачку-то он, скорее всего, уже знал, а вот про подробности о покушении…»

— Не сейчас, Густав Иванович, — остановил я его.

Трепов же удивлённо повернулся и, похоже, что он только сейчас понял, что докладывал при постороннем.

— Всё в порядке, Дмитрий Фёдорович. Густав Иванович допущен к тайнам на время моего лечения, и дал обет хранить государственные секреты. Так ведь?

— Совершенно верно, государь, — кивнул врач. — Ваше состояние вынуждает меня лично присутствовать при встречах, и особенно когда звучат такие шокирующие подробности.

— И всё-таки это очень странно — сначала покушение, совершённое при жутких обстоятельствах. А затем мгновенно вспыхнувшая забастовка. Нет ли здесь связи? Какие требования у рабочих?

— Прошу простить меня, государь, что вмешиваюсь не в своё дело — откашлялся Гирш, — Но убийство в квартире Аграновича напоминает ритуальное жертвоприношение. Террорист как будто просил помощи потусторонних сил перед преступлением.

— Гхм, — откашлялся я…

В принципе мне уже почти всё стало ясно, по крайней мере, версия выстраивалась весьма стройная, однако не буду же я всем рассказывать о киллерах из будущего… Так что поддержим:

— Пожалуй, что я с вами соглашусь, Густав Иванович. Однако эта версия не объясняет мотивы.

— Возможно, это тайная секта, государь. Будем продолжать расследование, — кивнул Трепов. — Также очевидно, что прямой связи между покушением и стачкой в столице нет. Мне сложно представить себе, что подобные чудовища будут участвовать в социалистических кружках. Там, конечно, полно негодяев, но всё-таки…

— Полагаете, что это случайное совпадение?

— Без сомнения. Забастовка в Петербурге развивалась следующим образом — сначала ткачи потребовали у хозяев Калинкинской мануфактуры расчёта за выходные коронационные дни и прекратили работу в ожидании выполнения требований. Представитель администрации пришёл на переговоры вместе с фабричным инспектором. С собой принесли утренние газеты, в которых уже просочилась информация о покушении — во время переговоров они стали зачитывать рабочим сию новость, и, судя по всему, кто-то из них в запале обвинил забастовщиков в соучастии. Далее случилась ссора, инспектора и инженера избили, полиции пришлось вмешаться… Произошла драка с приставами, градоначальник также связал беспорядки с покушением и не стал долго уговаривать забастовщиков… Далее пошло-поехало: начались оцепления и аресты. А в ответ на действия полиции стачка расширилась, охватила другие предприятия. К вечеру рабочие устраивали митинги во множестве мест. Дело даже дошло до того, что сегодня утром генерал-майор Клейгельс запретил устраивать собрания на морском побережье, мотивируя это тем, что полиция борется с возможными оргиями[2].

— С чем? — удивлённо переспросил я.

— С оргиями, государь.

— Однако… Положение действительно, гхм, серьёзное… Вы опасались погромов, Дмитрий Фёдорович? Они и произошли! — сказал я. — А в газетах что печатают? Надеюсь, про семью Аграновича удалось замолчать?

— Пока да. Там даже фамилий нападавших не фигурирует. Хотя, конечно, на самой станции слухи ползут. Среди местных крайне тяжело утаить.

— Слухи — это не столичные газеты.

— Совершенно верно, государь. Мы временно запретили посещение станции и Лавры по железной дороге — поезда теперь идут мимо. Полагаю, это задержит распространение слухов, а затем накал событий спадёт.

— Допустим… Что дальше? Теперь из-за жадности хозяина фабрики, трагического стечения обстоятельств и нерасторопности властей мы имеем в Петербурге большую стачку ткачей. И она грозит перекинуться на иные предприятия. Что скажете? Я полагаю, что теперь требования рабочих касаются не только оплаты трёх выходных дней?

— Так точно, государь. После того как волнения распространились, требования также поменялись. Сейчас они желают сокращения рабочего дня с четырнадцати до двенадцати или до десяти с половиной часов, также хотят оплачиваемое время подготовки станков к работе.

— А ранее им за это не платили?

— Нет.

— А вы знаете, я нахожу их требования справедливыми. Вы только представьте себе, господа — эти люди по четырнадцать часов стоят у станков, а затем они должны успеть отдохнуть, восстановится, заняться семейными делами, в церковь заглянуть в конце концов! И ради чего они совершают сей трудовой подвиг? Возможно, государству это приносит пользу?

— Я думаю, что наоборот. Здоровье рабочих быстро приходит в расстройство. Они не могут работать, рано умирают. И мы теряем самых опытных, да дети остаются сиротами — сказал Гирш.

— Звучит разумно, Густав Иванович.

— Согласен, государь! — кивнул Трепов. — Нельзя выжимать из людей все соки, это ведёт к бунту отчаявшихся. Необходимо заниматься культурным досугом рабочих, открывать лечебницы, отвращать от пьянства.

— Вот что, Дмитрий Фёдорович, нужно принять меры к прекращению стачки, пока она не переросла во что-то большее. Во-первых, прикажите полиции удалиться от мест рабочих митингов, пускай прекратятся облавы и обыски, оставьте оцепление, но только лишь для сохранения общественного порядка. Обнародуйте эти меры среди бастующих… И доведите через газеты и листовки мою волю: «государство не будет принуждать рабочих в экономических вопросах, а только лишь заботится о сохранении общественного порядка и благочиния, а император верит в разумность своего народа и рассчитывает на то, что стороны конфликта смогут решить дело миром». Пусть собирают депутации и договариваются с промышленниками.