Кухонный бог и его жена - Эми Тан

Он настолько запутался, что дошел до порта на северном побережье острова и, сев там, стал размышлять, какой выбор сделать. Позже два рыбака рассказывали, что, когда по темной дороге от порта поехал грузовик, груженный крабами, мой дядя выскочил перед ним и стал размахивать руками, крича: «Стой! Назад! Назад!»

И вот странно — по словам рыбаков, он вел себя так, будто ему подчинялся весь мир, будто мог остановить этот грузовик до того, как тот его переедет.

После смерти дяди Старая тетушка стала считать мертвое дерево в нашем дворе своим мужем, но лени своей не изменила, так и не желая шевельнуть даже пальцем, чтобы выкарабкиваться из нехороших ситуаций, в которые попадала раз за разом.

Вот такая у меня была семья. Чему она могла меня научить? Если бы я не потеряла мать в таком юном возрасте, то не стала бы прислушиваться к Старой тетушке. И, может быть, еще юной вышла бы замуж за юношу по фамилии Линь и со временем научилась бы его любить. Наверное, у нас тоже были бы трудности в жизни, как и у всех остальных, но только вряд ли такие, которые заставили бы меня ненавидеть себя и считать собственное сердце худшим врагом.

Впервые я встретилась с тем юношей по фамилии Линь лишь спустя двадцать лет после этого разговора. К тому времени я уже пять лет жила в Соединенных Штатах. Я была взрослой женщиной, женой Джимми Лю, и меня звали Уинни Лю. Перл шел пятый год, а Сэмюэлю скоро должно было исполниться три. И, несмотря на бедность, я искренне считала, что живу полной жизнью. Как-то одна из прихожанок христианской церкви объяснила мне: «Чего еще тебе желать, если у тебя есть полная миска риса?» И я в это верила. А как иначе? Джимми служил в церкви во Фресно. Ему платили пятьдесят долларов в неделю и предоставляли в наше распоряжение крохотный домик. Вот я и верила в то, что больше мне ничего не нужно. Верила до того самого дня, когда в церкви появился человек по фамилии Линь и спас мою жизнь.

Конечно, в Китае очень много людей с такой фамилией. Линь есть даже в нашем приходе, поэтому сначала я не обратила на него особого внимания, даже не подумав, что он может оказаться тем самым юношей, за которого я когда-то отказалась выходить замуж. Он недавно переехал в наш район, и люди вокруг шептались: «Он живет в Туларе, и в его доме есть большой бассейн!» Его жена, дочь бывшего генерала, говорила на прекрасном китайском с пекинским акцентом, словно звезда оперы.

Однажды в воскресенье он решил посетить нашу церковь. Мы как раз стояли на жарком утреннем солнце. Всем было ужасно интересно посмотреть на доктора Линя и его высокородную жену. Джимми и я приветствовали входящих у крыльца. Мой муж говорил по-английски, объединяя этим языком все разнообразные китайские диалекты наших прихожан.

— Очень рад вас видеть! Приятно познакомиться! Приходите еще.

Он снова и снова повторял эти фразы, которые я тоже репетировала весь вечер, но так и не могла произнести. Поэтому просто кивала и улыбалась, изображая стеснительность.

Каждое воскресенье начиналось одинаково. Только то воскресное утро выдалось очень жарким, а мне никак нельзя было снимать свитер, потому что маленькая моль проела дырку на правом плече моего платья.

Я кивнула доктору и его жене, и когда они отошли в сторону, обратила внимание, что остальные прихожане подходят к ним, чтобы представиться. «Глэдис Вань», «Мэвис Чу», «Джордж По», «Мюррей Ян», «Ирен Вань», — все они только произносили свои имена. Я еще подумала, что они слишком смущаются, чтобы сказать что-нибудь еще этому знаменитому и важному доктору.

И эти мысли кружились в моей голове, то есть я не особенно сосредотачивалась на них, потому что мне хотелось спать. Скулы сковало, лицу было жарко, и оно зудело.

Я почесала щеку, и это заметил доктор. Он тоже почесал шею, кивнул мне и засмеялся.

— Дин-нгин, — сказал он. — Чешется.

Стоило ему произнести это дин-нгин, как мне показалось, что я сплю. Надо же, как странно! Он знает словечко, памятное мне со времен детства на маленьком островке. А потом я вспомнила, как услышала его впервые.

Мне исполнилось шесть, и это было первое лето после того, как отец отправил меня жить на остров.

Денно и нощно невидимые блохи кусали мою нежную кожу на бедрах, и вскоре жизнь превратилась в настоящую пытку. Я не просто чесалась, я раздирала кожу ногтями, не в силах остановиться ни на мгновение. Руки быстро двигались над ногами вверх и вниз, и я просто заплакала на глазах у всех: «Йанселе!», что на простом мандаринском диалекте означало «Чешется до смерти!»

Все вокруг покатились со смеху, и Старая тетушка тут же хлопнула меня по рукам, чтобы остановить.

— Как ты могла такое сказать!

На следующий день старшая кузина объяснила мне, что если жители острова хотят пожаловаться, что у них что-то чешется, они говорят дин-нгин, а слово йанселе имеет совершенно другое значение. Какое именно, я поняла только десять лет спустя, в вечер накануне моей свадьбы с нехорошим мужчиной. Я услышала, как мои кузены шепчутся друг с другом: «Йанселе! Ей невтерпеж! Низ ее живота жаждет быть ужаленным мужчиной».

В тот жаркий день в церкви во Фресно, снова услышав словечко дин-нгин, я вспомнила, до чего же была когда-то невинна. Мое лицо запылало, то ли от гнева, то ли от стыда, я так и не поняла. Чем больше я вспоминала, тем бессвязнее и лихорадочнее становились мысли.

Вдруг доктор Линь коснулся моего локтя.

— Вам плохо? — спросил он.

Я ничего не смогла ему ответить, только внимательно рассматривала его лицо: как он выгибает и морщит брови, как дважды дернул подбородком, давая мне понять, что ждет моего ответа. Это лицо… Эти брови и движение подбородка были такими же, как у отца моего несостоявшегося жениха, как у всего их семейства. Еще Старая тетушка говорила: «Эти Линь ходят с такими лицами, как у лошади, когда она лезет к тебе в карман за сахаром».

И тогда лицо передо мной, мое прошлое, мое настоящее, мой первый брак, мой второй брак — все смешалось и слиплось в моей голове в один пестрый комок. Вот как плохо я соображала.

Вдруг кто-то закричал:

— Тепловой удар! Она отравилась солнцем!

Меня внесли в церковь, сначала зачем-то стянув свитер.

Потом муж, держа на руках мое мокрое тело, рассказывал, что некогда дал мне водное крещение,