Блажий Омут - Вадим Фарг

алому источнику с жадным чавканьем припал его сын, Тихон. Мальчонка в залитой кровью рубахе сидел у отца на груди и вгрызался в родительскую шею огромной клыкастой пастью. Лицо ребёнка растеряло всю детскую пухлость и нежность. Оно сделалось мертвенно-бледной образиной искорёженной нечисти, с трупной серостью рыхлой кожи, белыми ввалившимися глазёнками и невыносимым духом разложения.

Белава скорчилась тут же подле одного из столов и кричала. Завидев меня на пороге, она, кажется, совсем обезумела. Поняла, что деяние её раскрылось. В отчаянном порыве женщина рванулась к сыну. Схватила упырёныша поперёк туловища и попыталась оттащить от бездыханного мужа.

Но тогда упырь бросился на неё.

Моя рука стремительно выхватила меч из ножен. Сверкнула верная сталь. Одно отточенное движение. И голова нежити отделилась от тела.

Я швырнул её в огонь, а следом — холодную тушку.

А затем подхватил на руки раненую Белаву и потащил на улицу, задыхаясь от дыма и жара.

Тёплая кровь текла из разорванной шеи женщины. Я уложил её на траву в стороне от пожарища. Под напуганными взглядами селян.

Жена убитого трактирщика захлёбывалась собственной кровью. Она дрожащей рукой скользнула по моему лицу, размазывая алые брызги, и с трудом вымолвила:

— На… дворе… под… крыль… цом…

Глаза Белавы вытаращились. Она сипло попыталась вдохнуть. Раз. Другой. Но уже не могла. Выгнулась в спине, принялась хватать руками траву подле себя. Задёргала ногами. А потом вдруг обмякла. Затихла, вперив невидящий взор в ночное небо.

Пламя с рёвом поглотило крышу трактира. Сомкнулось в вышине.

Я оставил тело Белавы на примятой траве, в окружении оторопевших селян, а сам опрометью кинулся на задний двор.

Обогнул горящее здание. Ту половину дома огонь ещё не успел захватить, поэтому я без труда подобрался к порогу задней двери.

— Лех, осторожней! — раздался голос варгина.

Кот выскользнул из-за угла. Остановился в нескольких шагах от меня. Он боялся огня, как и любая нежить. Но ради меня полез бы и в пекло. Вот и сейчас в его отважных янтарных глазах отражалось ревущее пламя пополам с первозданным ужасом.

— Близко не подходи, — велел я, падая на колени пред покосившимся порогом.

Вцепился. Рванул старые доски, что было мочи. Выдрал вместе со свежими гвоздями. И обнаружил там маленькую разрытую могилку, а в ней — детскую рубашонку и пучки трав.

— Лех, крыша! — Кот метался в нескольких шагах от меня, со страхом глядя вверх.

Сверху посыпалась горящая труха. По крыше пламя перебралось до задней части дома.

Из-за угла показались мужики с полными вёдрами. Видимо, немного пришли в себя после случившегося, и вновь принялись тушить и заливать, дабы огонь не захватил другие постройки.

Я же выудил из могилки детские тряпки и травы и поспешил убраться, пока новая порция горящей трухи не засыпала меня сверху.

Поняв, что в огонь я нырять не собираюсь, мой верный друг воспользовался всеобщей суетой и скрылся в ближайших кустах.

Мне предстояло возвратиться к телу Белавы, которая всё ещё лежала пред горящим трактиром в окружении местных. Были здесь и кузнец с женой. И даже родители Ярины. Самой девушки видно не было. Скорее всего, родители оставили её приглядывать за младшими. Оно и к лучшему. Не на что ей тут смотреть.

— Её укусил упырь, — переведя дух, сказал я. — Тело несчастной нужно предать огню. И кол в сердце вбить не забудьте, — я поморщился, глядя на обступивших меня людей. — Да вы и сами всё знаете. Все на тёмной магии помешались.

Я показал зажатую в руках рубашонку и травы.

— Что это? — не понял кузнец.

— С помощью таких вот трав можно призвать душу умершего обратно в тело. Но после траву надлежит сжечь, чтоб дух ушёл, — я подошёл ближе к горящему трактиру и бросил в жадный пламень травы, завёрнутые в детские одёжки, а затем возвратился к селянам и продолжил: — Белава сделала такую ловушку для духа собственного сына, который, судя по всему, болезнь всё же не пережил. Не смогла отпустить дитя. С горем не совладала. Настолько, что закопала мальчонку под порогом собственного дома вместе с ведьмовскими травами. А он вылез. Сделался упырём. Начал убивать.

Люди зароптали.

— Белаве становилось всё трудней с ним справляться, — я бросил взгляд на распростёртую женщину. — Чтобы её тайну не выдали, она убила бабку Умилу и зарыла в топкую землю на берегу. С ног сбилась в попытках контролировать Тихона. А когда в село пришёл я, попыталась подставить Деяна и Ярину. Пока я ходил к Ярине, даже на погост сбегала, — мой взор остановился на перепачканном землёй подоле её платья. — Силилась изобразить раскопанную могилу. А потом бросилась назад в таверну. Да опоздала.

— Так это всё из-за неё, — различил я в общем ропоте глас матери Ярины.

— Вы все ходили к бабке-ведьме, — я устало потёр шею, чувствуя на затылке жар горящего здания. — Все пользовались её чёрными чарами.

— Но упыря сотворила она, — промолвил кто-то из мужчин.

Люди. Они не меняются. Будто так важно найти козла отпущения. Свалить всё на кого-то, лишь бы себя обелить. Пусть это и не решит ровным счётом ничего.

— Нет смысла искать паршивую овцу, если вся отара такая! — громко и зло сказал я, обводя взглядом оторопевших селян. — Одного виноватого нет. Вы! Все вы пропитались чёрной магией. Искали лёгких путей для решения своих бед, но лишь осквернили себя и жилища свои. Да так, что от нечисти вас самих отличить стало невозможно! — я крепко зажмурился. — Стоит глаза закрыть. Пустить в ход навыки Ловчего, и вместо людей я чую нечисть!

Я снова открыл глаза и сделал шаг. Люди шарахнулись в стороны, расступаясь. Будто боялись, что я и вправду приму их за нечисть и начну кровавую расправу. Но я лишь сокрушённо покачал головой, а после добавил:

— Если вы продолжите заниматься чёрной магией, то вскоре здесь заведётся всё больше нечисти. И уже никакие обереги и Ловчие вам не помогут.

Ответом стало напуганное молчание.

Прогоревшая крыша с треском рухнула, взметнув в ночное небо столп алых искр за моей спиной. Огонь опадал и занимался вновь. Но уж более не грозился перекинуться на соседние постройки, хоть селяне и следили зорко за догоравшим остовом таверны. К утру одни чёрные головни останутся.

— Решайте сами, люди, — я досадливо махнул рукой и побрёл прочь, к выходу из