Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг. - Алексей Литвин

В 1920 г. появились симптомы боязни у палачей. 18 ноября 1920 г. председатель реввоентрибунала Заволжского военного округа В. И. Сперанский просил руководство перевести его из Самары на другое место работы, так как за 5 месяцев реввоентрибунал приговорил к расстрелу 400 человек, из которых 370 фактически расстреляны. Он мотивировал свою просьбу тем, что жители его третируют, угрожают, называют палачом![236]. Эти случаи единичны. Массовый террор порождал коллективную безответственность и уверенность в личной безнаказанности. Много позже стали известны имена наиболее свирепых чекистских изуверов[237].

Свидетельств жестокостей чекистов той поры более чем достаточно. Центральный комитет российского Красного Креста сообщал в международный комитет 14 февраля 1920 г. о положении в Киеве, где ЧК — «средневековая инквизиция» — составляла «политическую опору советской власти». В письме отмечалось, что после бегства петлюровцев в разных частях города было обнаружено «около 400 полуразложившихся трупов, преимущественно офицерских». Но их действия не шли ни в какое сравнение с действиями чекистов, расстрелявших с февраля по август около 3 тысяч человек. В докладе отмечалось, что чекисты «щеголяли друг перед другом своей жестокостью»[238].

Одной из наиболее варварских акций 1920 года стала крымская трагедия, разыгравшаяся после эвакуации войск Врангеля. Победитель Ленин весьма оптимистически высказался по отношению к 300 тысячам людей, оставшихся по разным причинам в Крыму. Он назвал их всех «буржуазией», «источником будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам». Ленин предлагал их не бояться, потому что «возьмем их, распределим, подчиним, переварим»[239]. Переварили по-своему, уже привычно, по-чекистски.

Даже приблизительная реконструкция событий того времени в Крыму, по немногим сохранившимся документам, свидетельствует о превращении и этой территории в часть «всероссийского кладбища», число которых столь резко выросло в те годы.

П. Н. Врангель на 126 судах вывез из Крыма 145 693 человека (в том числе около 5 тысяч больных и раненых). В Крыму осталось: 2009 офицеров и 52 687 солдат армии Врангеля в качестве военнопленных, в госпиталях — около 15 тысяч раненых и больных военнослужащих; более 200 тысяч человек — это военные чиновники, журналисты, актеры, преподаватели, врачи, члены их семей, офицеры, не воевавшие и не желавшие покинуть страну. Их всех скорее объединяло слово «беженцы», нежели «буржуазия», так как состоятельные люди покинули Крым еще до начала боев.

В сентябре 1920 г. Троцкий предложил врангелевским офицерам амнистию в ответ на их признание Советов. 18 октября, не получив ответа, он потребовал от Фрунзе издания приказа «о поголовном истреблении всех лиц врангелевского командного состава, захваченного с оружием в руках». Однако реввоенсовет Южного фронта (М. В. Фрунзе, И. Т. Смилга, М. В. Владимиров, Бела Кун) 10 ноября гарантировал сдающимся «полное прощение». Теперь вмешался Ленин, удивленный «непомерной уступчивостью условий» и потребовавший с противником «расправиться беспощадно». Требования Ленина и Троцкого стали осуществляться по мере освобождения Крыма, когда тяжелые потери красных и сопротивление белых привели к убийству сотен раненых врангелевских офицеров в госпиталях.

После эвакуации Врангеля в советских газетах стало муссироваться предложение о «новом» десанте белогвардейцев в Крым, и в связи с этим первоочередной задачей объявлялось очищение полуострова от «чуждых элементов». С чрезвычайными полномочиями для выполнения этой акции в Крым прибыл Г. Пятаков. Крым «чистили» расстрелами, арестами и выселениями.

17 ноября 1920 года за подписями председателя крымского ревкома Бела Куна и управляющего делами Яковлева был опубликован приказ № 4: «Все офицеры, чиновники военного времени, солдаты, работники в учреждениях Добрармии обязаны явиться для регистрации в 3-дневный срок. Неявившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по всем строгостям законов военного времени»[240]. В регистрационных пунктах выстроились очереди: в Севастополе — 3 тысячи человек, в Ялте — 7 тысяч, всего по Крыму за 3 дня — не менее 25 тысяч. После этого начались облавы. Только в Севастополе при такой тотальной проверке документов было задержано 6 тысяч человек, из них отпущено 700, расстреляно 2 тысячи, остальные отправлены в концлагеря. Крымский обком РКП(б) в отчете о работе с 22 ноября по 13 декабря 1920 года отмечал, что основная часть борьбы с контрреволюцией в то время проводилась особым отделом фронта во главе с Е. Г. Евдокимовым (1891–1940)[241].

Роль Евдокимова, как одного из главных действующих лиц — устроителей трагедии, подтверждается его характеристикой, данной для награждения орденом боевого Красного Знамени. В обоснование подчеркивалось: «Во время разгрома армии генерала Врангеля в Крыму тов. Евдокимов с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд»[242]. В этом документе впечатляет цифра в 12 тысяч человек, расстрелянных только сотрудниками особого отдела фронта. Разумеется, трудно предположить, что оказавшиеся в Крыму бывшие губернаторы или генералы стали бы создавать банды… Но стереотип тех лет не требовал аргументации, политические обвинения приравнивались к уголовным. Более того, 2 января 1921 года Крымский обком РКП(б) согласился с мнением чекистов о том, чтобы особый отдел, вынося приговор о расстреле, одновременно высылал из Крыма семью расстрелянного[243].

Проверить называемые в разных изданиях числа расстрелянных в то время в Крыму — 25 или 120 тысяч человек — невозможно из-за отсутствия документов. Но и сохранившиеся данные подтверждают жестокость проводимых экзекуций. В ноябре — декабре 1920 года и позднее в Крыму проводились массовые расстрелы, хотя основная масса зарегистрированных, примерно в 30 тысяч человек, была направлена этапом на восстановление шахт Донбасса, мостов и дорог. К лету 1921 года из Крыма было выселено не менее 100 тысяч беженцев. До этого времени в Крыму властвовал и террор. 28 ноября 1920 г. «Известия временного севастопольского ревкома» сообщали о расстреле 1634 человек, в том числе 278 женщин, два дня спустя в них же говорилось о расстреле 1202 человек, в том числе 88 женщин. 14 декабря 1920 г. член Крымревкома Ю. П. Гавен писал H. Н. Крестинскому о том, что Бела Кун в Крыму «превратился в гения массового террора», и возмущался тем, что пытался освободить 10 невинных людей, а его обвинили в мелкобуржуазности. Гавен сообщал, что по инициативе Б. Куна и Р. С. Землячки расстреляли около 7 тысяч человек из арестованных более 20 тысяч людей[244].

Сохранившиеся в крымских архивах документы свидетельствуют об ужесточении действий ЧК в первой половине 1921 года. Чекисты выселяли из Крыма дашнаков, меньшевиков и эсеров и вели беспощадную борьбу с «вредными элементами». ЧК объявляла уезды на военном положении и на месте расстреливала всех, кого считала бандитами[245].

Специальная комиссия ВЦИК, расследовавшая крымскую резню 1920–1921 годов, натолкнулась на круговую поруку. Исполнители говорили, что выполняли приказы Куна и Землячки, а последние за свою палаческую деятельность получили правительственные награды…

Список убиенных в Крыму велик. Там были расстреляны брат Василия Шульгина — Дмитрий, сын писателя Ивана Шмелева — Сергей и многие другие. Князь В. А. Оболенский, бывший в 1918 году в Крыму председателем земской управы, вспоминал о судьбе министра финансов крымского правительства А. П. Барта, который не захотел уехать. «Я решил остаться, — объяснял Барт, — так как ехать некуда. Нужно смотреть прямо в глаза действительности: борьба кончилась и большевистская власть укрепилась надолго. Это тяжело, но что же делать, нужно как-то приспосабливаться. К тому же я почти уверен, что мне лично никакой опасности не угрожает. Ведь уже в прошлый раз большевики в Крыму никого почти не казнили, а теперь, окончательно победив своих противников, они захотят показать себя милостивыми. Все это я обсудил и бесповоротно решил остаться в Симферополе». Через месяц его расстреляли во дворе симферопольской тюрьмы. Оболенскому помог уехать из Крыма капитан французской армии Зиновий Пешков (брат Якова Свердлова и приемный сын Максима Горького)[246].

Победоносное для большевиков завершение военного противостояния в России не означало умаление роли карательных органов в жизни пролетарского государства. В отчете о деятельности ВЧК подчеркивалось, что, несмотря на улучшившееся международное положение, прекращение войны, советская власть «определенно сказала: работа ВЧК нужна сейчас больше, чем когда бы то ни было»[247].