Архангельское - Елена Грицак

Расписная плакетка, 1829. Фаянс из фондов музея-усадьбы «Архангельское»

Пока «живописное заведение» Юсупова благополучно существовало, процветая на росписи привозной посуды, завод Ламбера фарфора уже не выпускал, вскоре заменив тонкое и хлопотное производство фаянсом. К этому виду керамики принято относить изделия – посуду и мелкую скульптуру – из белой обожженной глины со специальными примесями, покрытые прозрачной глазурью. Имея пористый черепок и толстые стенки, такие вещи стоили недорого и, кроме того, из-за своей грубоватости считались народными. Юсуповский, точнее, ламберовский фаянс отличался на удивление широким ассортиментом. Если раньше из него делали примитивные горшки, то усадебные мастера создавали разнообразные и очаровательные вещи: те же чайные и кофейные сервизы, тарелки, солонки, ароматницы (старинный аналог современных аромаламп), компотницы, подсвечники, вазы для цветов, статуэтки. Здесь было освоено нелегкое искусство создания плакеток (от франц. plaquette – «пластинка»), которые представляли собой небольшие декоративные панно, похожие на медальоны, только не овальной, а прямоугольной формы.

В большинстве своем все эти предметы были близки к раннему дельфтскому фаянсу. Здесь голландское влияние не было простым подражанием, ведь мастера из Дельфта славились по всей Европе и действительно делали вещи, служившие образцами для многих керамических производств. Архангельские изделия этого направления характеризуются бело-синей цветовой гаммой, наличием рокайльных завитков, рельефных украшений в стиле барокко и смешанной орнаментально-сюжетной росписью, выполненной кобальтом под глазурью. На всех предметах имеется клеймо и надпись: «Архангельская ферма».

Живописные узоры, обрамлявшие края тарелок и украшавшие скульптуру, были составлены из цветов, фестонов, причудливо загнутых листьев. Приглядевшись, можно заметить в стиле росписей восточные мотивы, присущие и русскому, и дельфтскому фаянсу, который, как известно, испытал влияние керамики Китая и Японии. Однако в целом характер архангельских росписей для Голландии не типичен. Интересно, что под управлением француза фаянсовые предметы приобрели ярко выраженный русский характер. Пока мастерской руководил россиянин Колесников, в Архангельском не делали таких самобытных предметов, как декоративные чайники в виде петушков и наседок с цыплятами, нарядные масленки в форме голубей и уток, скульптура по сюжетам из сельского быта, подобная композициям «Лежащая корова» и «Дояр».

Статуэтка «Дояр», 1829. Фаянс из фондов музея-усадьбы «Архангельское»

В отличие от «народного» фаянса тонкий, полупрозрачный, чуть слышно звенящий фарфор был материалом благородным. Вещи, изготовленные из него, оценивались наравне с предметами искусства и были доступны далеко не каждому. Лучшим считался фарфор севрский, но мейсенский, как и японский и китайский, ценились так же высоко. В Европе юсуповских мастеров, конечно, не знали, однако в Москве их произведения с трудом, но продавались, хотя и не были для того предназначены.

Как и многое из того, что производилось на усадебных предприятиях, расписной фарфор большей частью использовался в хозяйстве князя. По его собственным словам, он в данном случае не гнался за выгодой, желая удивить светское общество очередной затеей, а заодно показать «им», как умеют работать русские. Несмотря на то что труд крепостных ценился невысоко, предприятия в усадьбе приносили убытки, о чем беспристрастно сообщает управляющий в отчете за 1826 год: «…по живописному заведению приход 0, расход 1107 руб. 27 коп; по хрустальному заводу приход 0, расход 2208 руб. 15 коп.; по суконной фабрике приход 6235 руб., расход 6596 руб. 44 коп.».

Все необходимое для тканевого убранства дворца поставлялось с фабрики в Купавне. Юсупов приобрел ее в 1803 году, чтобы, по его собственным словам, «довести до возможного совершенства». Здесь выделывались сукно и шелк, выполнялись заказы на орденские ленты. Прекрасно оборудованная фабрика с лихвой обеспечивала нужды княжеской семьи, лучшие ткани поставлялись ко двору, продавались на ярмарках в Петербурге и Нижнем Новгороде. Шторы, покрывала, всяческие подушечки получались у купавинских мастериц не хуже европейских. Так, над пунцовой шалью для княгини Татьяны Васильевны две ткачихи трудились почти год, создав настоящий шедевр прикладного искусства, который можно увидеть в музее-усадьбе «Архангельское».

Из-за тяжелых условий труда на купавинской фабрике, где работало 1400 человек, постоянно возникали волнения. В отличие от городских рабочих крепостные ткачи требовали не повышения зарплаты или уменьшения рабочего дня, а «отпуска на волю». При Николае Борисовиче получить свободу не удалось никому, зато после его смерти некоторые рабочие были за ненадобностью отпущены. Вместе со старым князем в прошлое ушли многие из созданных им предприятий.

В 1831 году молодой князь Юсупов потребовал приостановить в Архангельском все ненужные работы, оставив только лишь полезные. «Живописное заведение» таковым не признали, и оно, как не приносящее доход, было ликвидировано. Удивительно, что буквально издыхавший фаянсовый завод вошел в число полезных и остался у Ламбера еще на 7 лет. Может быть, аренду и продлили бы, но француз скоропостижно умер. Заводом около 4 лет владела его вдова, но управлял им по-прежнему давний компаньон покойного, московский купец Ромарино.

Потомки Юсупова не нуждались и в художниках. После ликвидации мастерской двенадцать живописцев получили вольные, пятеро остались крепостными, хотя и обрели право работать на других заводах, троих оставили в усадьбе, переведя в дворовые, а семерых отправили в Москву для обучения… музыке. Таким образом, после смерти Николая Борисовича на фаянсовом заводе в Архангельском трудились большей частью вольнонаемные рабочие, но через 4 года и они, закинув за плечи котомки, вышли на московский тракт, чтобы искать новую работу. Скорее всего, массовый исход состоялся в августе 1839 года, когда управляющий сделал очередную запись в отчете: «Содержатель Архангельского фаянсового завода Г. Ромарино объявили канцелярии, что завод долее содержать не желает». К осени дела с ликвидацией были улажены, все керамическое производство в усадьбе было свернуто и больше не возобновлялось никогда.

После смерти отца князь Борис Николаевич продал купавинскую фабрику. Новые владельцы упразднили шелковое производство и перешли на тонкие сукна, имевшие лучший сбыт. Со временем на месте старого предприятия сформировалось новое, с потомственными рабочими, приемами и традициями, оставшимися еще со времен Юсупова. Нынешний коллектив, внедрив современные технологии, не отказывается от наследия, подтверждением чему служат выставленные в Архангельском вещи, радующие свежими красками, мастерским выполнением и отменным вкусом.

Архангельские капризы

Своей красотой и долгой славой Архангельское во многом обязано крепостным мастерам. Их умелыми руками было возведено и содержалось в идеальном порядке все то, что сегодня относится к высокому искусству: театр, великолепный парк с партерами, оранжереями и ботаническим садом. Они же создали Большой дом и малый – очаровательный Каприз, где сегодня работает выставка, посвященная и самой усадьбе, и тем, кто ее создавал. В экспозиции, развернутой в личных покоях княгини Голицыной, хранятся планы перестройки Архангельского, чертежи Большого дома и парковых павильонов. Здесь можно увидеть, а при желании и прочитать выписки из старинных (XVI–XVIII века) писцовых и переписных книг. Даже при небогатом воображении легко представить себе усадебную жизнь во времена Голицыных и Юсуповых, взглянув на картины княжеских живописцев. Вряд ли французский или русский академик сумел бы так точно изобразить эти места, и уж наверняка никто, кроме крепостного художника, не смог бы передать здешнюю атмосферу. Возможно, так размышляли и сами князья, не случайно эта деликатная работа чаще поручалась крепостным, и те справлялись с ней прекрасно. Разглядывая их наивные полотна со стадами, пастухами, хороводами близ роскошного дворца и белоснежных классических статуй, трудно удержаться от известного толстовского «так нужно, надо»: видимо, деревенский пейзаж утратит свою прелесть, если не будет отличаться некоторым несовершенством письма или неправильно выбранным ракурсом.

Архангельское в будни

Среди множества художников и музыкантов, зодчих, мебельщиков и паркетчиков, керамистов и стекольщиков Юсупова имелось немало талантов, способных, будь они вольными, достичь больших успехов. Вполне профессиональные работы Фёдора Сотникова и Фёдора Ткачева, Михаила Полтева, братьев Новиковых – Петра и Григория, написавшего один из портретов Николая Борисовича, – украшали стены дворца наряду с картинами европейских знаменитостей. Одаренным живописцем был сын архитектора Стрижакова, которого, как и отца, звали Василием и ценили так же невысоко. Лепщик Иван Петров, резчик Пётр Литвинов, позолотчики Семён Котляров и Сергей Филиппов вместе с учениками делали рамы, оформляли их резьбой и покрывали позолотой. В залах дворца сохранились созданные этой группой 70 роскошных обрамлений «с раковинами и прорезками к оным», а также сделанные ими «трюмы и столы, белые, крашеные с 200 золочеными звездами». Постоянно упоминаемые в отчетах, все эти люди составляли своеобразную крепостную интеллигенцию, тогда как другие фигурировали в документах под номерами (например, № 17 носил Егор Шебанин).