Больно не будет - Анатолий Афанасьев

— Мой милый, — сказала она, — по-моему, ты попросту безнравственен, как все эти молодые люди с каменными мышцами и атрофированной душой.

— Не знаю, каких молодых людей ты имеешь в виду, ты ведь мне про свои знакомства мало рассказываешь, но я думаю о наших с тобой будущих детях. Здоровое потомство рождается только от здоровых психически родителей.

Неожиданно он нанес запрещенный удар, и оба вдруг умолкли, испуганно и смущенно глядя друг на друга. Кира первая пришла в себя.

— Тебе понравилось, как я потушила мясо? — спросила она.

— Чудесное мясо! Там еще осталось на сковородке?

Вечер прошел обыкновенно. Кира гладила, муж смотрел телевизор и комментировал передачи, как всегда, забавно. Кира радостно смеялась его шуткам. С каким-то тоскливым недоумением она думала, что скоро они разденутся и лягут в общую постель. Каждый день они это проделывают. У них шикарная двуспальная кровать из финского спального гарнитура — подарок Кириных родителей. Те купили гарнитур перед их свадьбой именно с расчетом подарить кровать детям. Им самим кровать была не нужна. Им нужно было все остальное в гарнитуре — тумбочки, пуфик, зеркало и комод. Когда кровать втащили впервые в их однокомнатную квартиренку, она произвела фурор. Она заняла всю комнату. Даже Гришин друг Костька Шмарин, записной остряк и дамский угодник, помогавший переезжать, не нашелся что сказать по поводу обновки. Кровать была слишком красноречива сама по себе. Мечта турецкого султана. Гриша тогда жене шепнул: «Ничего, надоест, продадим!» Кира немного обиделась, она не понимала, почему может надоесть такая вместительная кровать. Маленькая квартира может осточертеть, но не кровать.

Теперь она думала иначе. Она томилась смутной жаждой одиночества. В уютной, со вкусом обставленной квартирке негде было укрыться. Кровать проникла и на кухню, и в ванную. Если бы у них было две отдельные кровати, она могла бы по ночам прятаться в свою, как в норку. Первое время она ждала, что Гриша сам заговорит о продаже кровати, вспомнит. Но он молчал. Он приладил над изголовьем книжную полку и поместил туда книги, которые любил перечитывать перед сном. Кира упустила момент, когда кровать можно было разменять на две односпальные безболезненно, теперь такое предложение с ее стороны прозвучало бы двусмысленно. Она знала, что подумает и о чем спросит проницательный Гриша, но не знала, что отвечать. Вернее, она не хотела отвечать правдиво. Гриша не заслужил, чтобы услышать от нее, что, по ее мнению, спать в общей кровати — это все равно что хлебать суп всю жизнь из одной тарелки. А что она может придумать еще? Что кровать занимает слишком много места? Конечно, это резонный довод, но опять же упущенный по времени. Этот довод, как и многие другие, отлично прозвучал бы в начале их совместной жизни, пока они оба были беззаботны. Пока они строили совместные планы, которым, видно, не суждено уже осуществиться.

Совсем недавно Гриша ни с того ни с сего завел разговор о некотором физическом охлаждении как о естественном процессе в семейной жизни, который сам по себе не опасен и ни о чем не говорит, а, наоборот, укрепляет иные, более прочные и надежные связи. Интересно узнать, какие это связи и в чем они выражаются? Уж не в том ли, что Гриша предпочитает уткнуться в телевизор, вместо того чтобы повести ее куда-нибудь развлечься, как это бывало встарь? Или в том, что она часто ловит себя на глухом, ничем не спровоцированном раздражении по отношению к мужу и ей стоит большого труда удержаться и не наговорить резкостей? Или в том, что они одинаково пугаются и избегают неосторожных слов, как будто одно, невпопад сказанное слово может разрушить что-то в их любви, уже подточенной?

Какая-то неслыханная несправедливость, растянутая теперь, наверное, на долгие годы, если не навсегда, была в том, что Кира не могла быть, оказывается, до конца откровенной с самым родным человеком, с которым ей выпало спать в одной кровати, мыться в одной ванной и есть за одним столом. Что же это такое? Всех людей на свете разделяют незримые стены, и этих стен значительно больше, чем людей, но неужели нельзя приблизиться хоть к одному человеку, достойному уважения и любви, разрушить хоть одну проклятую стену и открыться до донышка и осторожно заглянуть в чужую глубину. Неужели дар духовного слияния вообще недоступен людям, как им недоступно бессмертие? Или они с Гришей изначально не подходили друг к другу и их формальное единение не более чем ошибка, обыкновенная для посторонних и роковая для них двоих?

Кира, подавленная своими мыслями, забыла рассказать мужу о предложении Нателлы Георгиевны. Да оно вдруг, это предложение, показалось ей мелким, незначительным и словно бы не очень касающимся их с Гришей бытия. О нем и вспоминать — в комнате, наэлектризованной предощущением ночи, — было скучно. «Странно как, — подумала Кира. — Днем кажется важным одно, вечером совсем другое, а утром третье. Поди тут разберись, бедная головушка».

На другой день, в четверг, она благополучно избежала встречи с Нателлой Георгиевной. А это уже было похоже на вызов, потому что за последние полгода не было, пожалуй, дня, чтобы она не выкроила хотя бы минутку и не забежала к наставнице выразить свое почтение и радость дружбы. Между ними это стало неусловленным, но обязательным ритуалом, необременительным и приятным для обеих. Самовластное нарушение этого ритуала могло иметь самые неожиданные последствия, учитывая напряженную ситуацию.

В пятницу с утра Кира зашла в поликлинику сдать кровь на сахар и еще на какие-то химические пробы, а когда, с опозданием на час, появилась на работе, Лариса ей тут же сообщила, что ее разыскивает Нателла Георгиевна.

— Допрыгалась, подружка! На ковер тебя вызывают.

Кира вздохнула и набрала номер по внутреннему телефону. Нателла Георгиевна, не поздоровавшись, велела ей немедленно зайти. Она сказала:

— Я рада, что ты жива-здорова. Ну-ка быстренько загляни ко мне, лисенок!

Кира минут пятнадцать истомно потягивалась за своим столом, подкрашивалась, бросая полные соблазна взгляды Арику Аванесяну, потом нехотя поднялась.

Ей было неловко оттого, что все смотрели на нее и все знали, куда она пошла.

Особенно ее бесило сочувствие в глазах Аванесяна, похожее на соболезнование.

С трудом она преодолела желание бухнуться обратно на стул, чтобы уж не сходить с него до смертного часа.

— Иди, иди! Кличут, так иди! — грубовато, но добродушно буркнула Лариска.

— Большому кораблю — большое плавание, — поддакнул Аванесян завистливо.

Четвертый человек в комнате, пожилой и усатый Виктор Мальцев, недоуменно поднял голову от своих бумаг. Самый добросовестный в их отделе труженик, он знал одной лишь думы власть — сдать в срок очередную серятину. Это ему редко удавалось, потому что он был чересчур въедлив и одновременно нерешителен.

— Ты, Кирочка, случайно не в буфетик собралась?

— А что?

— Да я, собственно, хотел попросить... сигареты у меня кончились...

— Как вы можете это говорить Кире Ивановне? — осадил Мальцева неугомонный Аванесян. — Только ей и дела что по буфетам шмыгать. Как некоторым не стыдно!

— Я куплю сигареты, Виктор Васильевич. Вам «Яву»?

— Некоторые люди совершенно не понимают субординации, — печально заметил Аванесян. — Для них главное любыми путями удовлетворить личные нужды. Вот они, запоздалые отголоски барского происхождения.

Кира послала ему последнюю, самую завлекательную улыбку и наконец удалилась.

Она шла к Нателле Георгиевне все с тем же добрым намерением как-то спустить дело на тормозах, на худой конец, рискуя вызвать гнев наставницы, прикинуться невменяемой, но шла уже достаточно взвинченная самой необходимостью играть ненужную игру. Приятно дурачиться по собственному желанию, это бывает весело, и совсем другое — изворачиваться и хитрить по необходимости. Тут уже есть обязательно элемент насилия, которое Кира не терпела в любых формах. Вот эта ее взвинченность, утяжеленная не проходившим с утра головокружением, привела к тому, что между ними произошла визгливая, чисто женская сцена.

Поначалу они мило и доверительно беседовали, хотя, конечно, за дежурными улыбками уже сквозил ощутимый холодок, но холодок понятный, допустимый между двумя людьми, которые встречаются каждый день и время от времени, естественно, осточертевают друг другу, при самой искренней обоюдной симпатии.

Кира изображала дурочку возвышенного образа мыслей.

— Я понимаю, Нателла Георгиевна, — нудила она, — если бы речь шла о свободной вакансии. Тогда бы я была безумно рада. Но ведь Тихомиров никуда не ушел. Да и неужели нет более достойных, чем я? У меня на душе кошки скребут. Вы, наверное, ошиблись насчет меня. Я такая неподходящая кандидатура.

Нателла Георгиевна сочувственно посмеивалась.

— Мели, Емеля... Запачкаться боишься, лисенок? Это тебя хорошо характеризует. А что касается Тихомирова, то он потому, с позволения сказать, и работает, что замены ему реальной нет. Как только будет замена, он сразу прекратит свои великие труды. Вопрос-то этот в принципе давно решенный. Но зачем ждать, пока замену предложат чужие дяди. Пироги, моя стыдливая девочка, лучше всего печь из собственного теста.