Zealot. Иисус: биография фанатика - Реза Аслан

проповедовать пленным освобождение

и узникам открытие темницы,

проповедовать лето Господне

благоприятное

и день мщения Бога нашего.

Пролог

Ревность по доме Твоем

Среди всех сюжетов из жизни Иисуса из Назарета есть один, который лучше, чем любое иное слово или деяние, показывает, кем был Иисус и какой смысл он вкладывал в свои слова. Этому эпизоду посвящены бесчисленные пьесы, фильмы, картины и воскресные проповеди. Он относится к числу тех немногих событий из жизни Иисуса, о котором свидетельствуют все четыре канонических евангелия, от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, что само по себе говорит в пользу его историчности. Однако все четыре евангелиста описали данный эпизод довольно буднично, почти что мимоходом, словно они не знали о его подлинном смысле или, что более вероятно, сознательно умаляли значение события, радикальный подтекст которого был бы немедленно понят любым очевидцем. Этот момент из недолгой жизни Иисуса настолько красноречив, что его одного было бы достаточно для понимания его миссии, его теологии, его политических взглядов, его взаимоотношений с иудейскими властями и иудаизмом в целом, а также его отношения к римскому завоеванию Иудеи. Прежде всего, этот единичный случай объясняет, как простолюдин из Галилеи превратился в такую серьезную угрозу для установленного порядка, что его пришлось выслеживать, брать под стражу, истязать и казнить.

30 год нашей эры. Иисус только что въехал в Иерусалим верхом на осле под восторженные крики многочисленных толп: «Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» Восторженный народ распевает гимны, славящие Бога. Некоторые расстилают одежды на пути Иисуса, как это делали израильтяне перед Ииуем, когда тот стал царем (4 Цар. 9, 12–13). Другие срезают ветви с пальмовых деревьев и размахивают ими, вспоминая тем самым героизм Маккавеев, освободивших Израиль от иноземного господства двумя столетиями ранее (1 Мак. 13, 49–53). Все действо было тщательно организовано Иисусом и его последователями как выполнение пророчества Захарии: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима! Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной» (Зах. 9. 9).

Смысл послания, обращенного к жителям города, предельно ясен: долгожданный мессия — истинный Царь Иудейский — пришел, чтобы освободить Израиль из рабства.

Но каким бы провокационным ни казался въезд в Иерусалим, он меркнет перед тем, что сделал Иисус на следующий день. Вместе с учениками и, как можно предположить, в сопровождении восторженных толп, Иисус входит во двор Храма — так называемый «двор язычников» — и приступает к его «очищению». Он опрокидывает столы менял и выгоняет торговцев, продающих дешевую еду и сувениры. Он отпускает на волю жертвенных овец и волов, предназначенных для продажи, и открывает клетки с голубями. «Возьмите это отсюда!» — восклицает он.

С помощью учеников он перекрывает вход во двор, чтобы никто не мог войти в Храм с товарами, предназначенными для продажи. И вот, пока торговцы, верующие, священнослужители и просто любопытствующие пробираются через груду обломков, пока испуганные животные, погоняемые впавшими в панику владельцами, рвутся через ворота Храма на тесные улицы Иерусалима, пока римские солдаты и вооруженная стража Храма пробиваются через толпу, чтобы арестовать виновников беспорядка, Иисус невозмутимо стоит в стороне, и над всеобщим гамом звучат его слова: «Написано — дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников».

Власти негодуют, и не без оснований. Не существует закона, который запрещал бы торговцам находиться во дворе язычников. Другие части Храма, возможно, и были священными и недоступными для увечных, больных, нечистых и, конечно, язычников. Но внешний двор был территорией, открытой для всех: здесь находился не только шумный рынок, но и синедрион, высший судебный орган иудеев. Торговцы и менялы, продавцы жертвенных животных, люди, запятнанные скверной, язычники и еретики — все имели право находиться во дворе язычников и вести там дела. Поэтому неудивительно, что служители Храма хотели знать, кем мнит себя этот возмутитель спокойствия. На каком основании он взялся очищать храм? Каким знамением он может доказать, что имеет власть так поступать?

Иисус по своему обыкновению игнорирует все эти вопросы и вместо ответа произносит свое собственное загадочное пророчество: «Разрушьте Храм сей, и Я в три дня воздвигну его».

Люди онемели от изумления, и настолько, что не заметили, как Иисус с учениками спокойно покинул Храм и пошел к выходу из города, притом что за минуту до этого он совершил проступок, который римские власти сочли бы преступлением, заслуживающим смертной казни, — это было подстрекательство к мятежу, за которое полагалось распятие на кресте. В конце концов, действия, направленные против торговли в Храме, выглядели как выступление против жреческой знати, что, учитывая сложные и запутанные отношения Храма с римской властью, было равносильно выступлению против самого Рима.

Оставим в стороне все ухищрения, которые на протяжении столетий применялись для истолкования этого странного эпизода из пастырской деятельности Иисуса. Рассмотрим его с чисто исторической точки зрения. Результат изумляет. Речь идет не о точности пророчества Иисуса о судьбе Храма. Все евангелия написаны после разрушения Храма в 70 г. н. э.; обращенное к Иерусалиму предостережение «ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне» (Лк. 19. 43–44) было вложено евангелистами в уста Иисуса уже после этого события. Гораздо важнее в описанном эпизоде то, насколько демонстративными и ревностными кажутся действия Иисуса в Храме — это просто невозможно не заметить.

Ученики, безусловно, видели это. Глядя на то, как Иисус распахивает дверцы клеток и в ярости переворачивает столы, они, как пишет евангелист Иоанн, вспомнили слова царя Давида: «Ревность по доме Твоем снедает Меня» (Ин. 2. 17; Пс. 68. 10).

Рвение Иисуса было замечено и служителями Храма. Они разрабатывают хитроумный план, как заманить его в ловушку и заставить проявить себя как ревнителя-зелота. Подойдя к нему открыто, на виду у всех присутствующих, они спрашивают: «Учитель! мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лице; итак скажи нам: как Тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет?»

Конечно, это был не простой вопрос. Это был настоящий тест на принадлежность к зелотам. Со времен восстания Иуды Галилеянина вопрос о том, позволял ли закон Моисея платить дань Риму, стал отличительным признаком тех, кто считал себя приверженцем их позиции. Аргументация была простой и понятной каждому: требование Рима платить подати представляло собой не что иное, как претензию на владение страной и ее жителями. Но земля не принадлежала Риму. Земля принадлежала Господу. Цезарь не имел права получать с нее дань, поскольку не имел прав на страну. Задавая Иисусу вопрос о том, законно ли платить подати Риму, фарисеи спрашивали совсем о другом: «Зелот ты или не зелот?»

— Покажите мне монету, — говорит Иисус, имея в виду один из римских денариев, которыми выплачивалась подать. — Чье это изображение и надпись?

— Кесаревы, — говорят ему.

— Тогда отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу.

Просто удивительно, что на протяжении столетий исследователи и толкователи библейского текста принимали эти слова за призыв оставить в стороне «вещи этого мира» (налоги и подати) и сосредоточить свои помыслы только на тех вещах, которые действительно имеют значение — на служении Богу и покорности Его воле. Такая интерпретация идеально согласуется со взглядом на Иисуса как на беспристрастную божественную сущность, чистый дух, которому безразлично все материальное — несколько странное представление о человеке, который не только жил в один из наиболее напряженных периодов истории Израиля, но и заявлял о себе как о мессии, посланном освободить иудеев от римского господства. В лучшем случае ответ Иисуса трактовался как компромисс между позициями священства и зелотов — тех, кто считал дань Риму законной, и тех, кто не соглашался с этим.

Правда заключается в том, что ответ Иисуса представляет собой заявление (настолько ясное и недвусмысленное, насколько можно ожидать от евангельского текста) о том, с чем именно он участвует в споре между священством и зелотами: это не проблема выплаты податей, а гораздо более важный вопрос о принадлежности страны Богу. Слова Иисуса говорят сами за себя: «Верните (греч. apodidomi) кесарю собственность, которая принадлежит кесарю…» Глагол apodidomi, который часто переводится как «воздайте», является составным словом: apo является предлогом, который в данном случае играет роль приставки и означает «назад, обратно», глагол didomi имеет значение «давать». Глагол apodidomi используется, в частности, когда речь идет о возврате кому-то собственности, которая ему принадлежит; подразумевается, что получатель является законным владельцем передаваемой вещи. Иными словами, Иисус говорит о том, что римский цезарь имеет право получить денарий не потому, что он заслуживает дани, а потому, что это его монета — на ней отчеканено его имя и изображение. Бог не имеет к ней никакого отношения. Если развивать мысль дальше, Бог имеет право на то, чтобы ему была возвращена земля, которую захватили римляне, поскольку это Божья земля. «Ибо Моя земля», — сказал Господь (Лев. 25. 23). Цезарь не имеет к ней никакого отношения.