Мой пылкий рыцарь - Ханна Хауэлл

— Значит, ты уверена, что хочешь знать правду? — спросил он, останавливаясь и глядя Эйнсли прямо в глаза.

— Да. Так будет лучше.

— Иногда правда бывает слишком жестокой.

С минуту Гейбл колебался, разумно ли поступает. А не попытается ли Эйнсли снова сбежать только для того, чтобы спасти гордыню и деньги своего отца?

— Правда всегда лучше. Как правило, она приносит больше пользы, чем вреда.

— Ну что же… Правда такова — твой отец обрушил свой гнев на все подряд. Досталось и традиции платить выкуп, и безмозглым дочерям, и бессовестным норманнам. Он считает, что во всем виноваты вы сами — ты и твой спутник. Единственное живое существо, чьим положением он озабочен, это твой конь. Твой отец также сказал, что его скудные средства позволяют ему заплатить лишь такую малость, которая, по моему мнению, была бы оскорбительна и для меня, и для тебя.

Слова эти ранили Эйнсли гораздо больше, чем она предполагала. Тем не менее она улыбнулась, постаравшись скрыть боль, и отвернулась от Гейбла.

— На моего отца это похоже!

Проговорив это, девушка направилась к узкой лестнице, которая вела на стены Бельфлера. Гейбл последовал за ней, стараясь увидеть ее глаза. Трудно поверить, что она действительно так равнодушно восприняла жестокость отца, как пытается это представить.

— Я сегодня послал к нему своего человека, — объявил Гейбл, поднимаясь вслед за Эйнсли по ступеням и не сводя взгляда с ее округлых бедер. — Просил передать то же, что сейчас сказал тебе, — что воспринимаю его предложение как оскорбление. Поскольку твой отец проигнорировал мое упоминание о желании короля положить конец его буйствам, я предупредил о возможных последствиях, если он будет продолжать противиться королевской воле.

— Мой отец не из тех, кто думает о последствиях своих поступков.

— Неужели в Кенгарвее нет более мудрых голов?

— Есть. Вернее, были. Теперь они красуются на стенах Кенгарвея. У моего отца лишь один ответ на все советы — слепая ярость. Теперь никто не осмеливается ему возражать, как бы безрассудно он ни действовал. В конце концов можно пережить последствия его опрометчивых поступков, но если дашь совет, который не по нутру Дуггану Макнейрну, смерти уж точно не избежать.

— Удивительно, что кто-то еще остался в Кенгарвее.

— У многих просто нет выбора. Ведь Кенгарвей — их родной дом. Каким бы ни был его владелец, они остаются в замке, потому что привыкли к нему. — Эйнсли вздохнула и устремила взор на просторы, расстилавшиеся за стенами Бельфлера. — Конечно, Кенгарвей не столь красив, как твой замок. Он не так прочно выстроен и не так удобен, но это дом, а многие и не знают другого. Кроме того, есть и глупцы, которые считают моего отца храбрейшим из мужчин. Они восхищаются тем, что он готов плюнуть в глаза каждому, кто захочет призвать его к порядку.

Прислонившись к холодной стене, Гейбл тихо спросил:

— Даже королю?

— Ты что, хочешь обвинить моего отца в измене?

— Такая угроза уже давно нависла над его головой. Если он в ближайшее время не присягнет королю на верность, то скоро убедится, что напрасно относился пренебрежительно к столь могущественному противнику.

Эйнсли вздрогнула при мысли о том, какая судьба ожидает ее отца. Наказанием за измену будет смерть, долгая и мучительная, причем пострадает не только отец. Он часто безрассудно подвергал риску собственных сыновей, а при подобном стечении обстоятельств в опасности окажутся не только они, но и сама Эйнсли, и ее сестры. Повлиять на отца она не может, но может хотя бы взвешивать каждое свое слово, чтобы не усугубить ситуацию. Впрочем, ни речи ее, ни дела не остановят Гейбла или короля от того, чтобы объявить Дуггана Макнейрна изменником. И все же осторожность не помешает. Пусть даже она не поможет отцу — тем более что своим поведением он не заслужил ее преданности, — но ей дорога собственная жизнь.

— Мой отец просто ведет обычную игру, сэр Гейбл, — проговорила Эйнсли. — Мало кто соглашается на первое же требование о выкупе.

— Не могу поверить, что ты действительно так думаешь.

— То, что вы думаете обо мне, любезный сэр, не имеет особого значения.

Она отвела глаза от созерцания окрестностей и с вызовом посмотрела на Гейбла. Он придвинулся ближе. Эйнсли напряглась, почувствовав прикосновение его тела, в то время как его рука нежно погладила ее по волосам.

— Для меня имеет. Я не очень хорошо тебя знаю, Эйнсли Макнейрн, но мне кажется, что не в твоих правилах лгать.

— До сих пор я не сказала тебе ни слова неправды.

— Но и правдивых слов сказала немного.

— Вот тебе правда — кто-то приближается к Бельфлеру, и сдается мне, это не мои родичи.

Гейбл насторожился. Взглянув на всадников, направлявшихся к замку размеренным, медленным аллюром, он тут же выпустил Эйнсли. Девушке сразу стало холодно, и не только потому, что его теплое тело больше не согревало ее. Он отдалился в прямом и переносном смысле. Эйнсли попыталась внимательно рассмотреть приближающихся людей в надежде угадать причину такого неожиданного поступка. Помимо верховых, к замку приближалась небольшая повозка, влекомая четверкой лошадей. В ней сидели женщины, среди которых была, судя по всему, благородная леди. Эйнсли догадалась, что перед ней Фрейзеры, одни из многочисленных врагов ее отца, причем наиболее неистовые.

Существовало две причины, по которым Фрейзеры могли предпринять поездку в Бельфлер. Во-первых, заключить союз с Гейблом против Дуггана Макнейрна. Но благородные дамы клана редко участвовали в поездках такого рода, тем более в это время года. Другой причиной могло быть намерение связать оба семейства узами брака. У Эйнсли защемило сердце — она подумала, что леди, сидящая в повозке, очевидно, невеста Гейбла.

Девушка почувствовала гнев и отвращение. Она не питала никаких иллюзий относительно намерений Гейбла соблазнить ее, хотя чувства, охватившие Эйнсли в эту минуту, свидетельствовали о том, что, пожалуй, ее сердце было не так свободно от романтических мечтаний, как ей того хотелось. Пытаться очаровать свою пленницу, затащить к себе в постель и при этом иметь невесту — такой поступок не только говорил о чрезвычайной самонадеянности Гейбла, но и наносил оскорбление Эйнсли. Если ее догадка верна и дама, которая сейчас въезжает в тяжелые ворота Бельфлера, действительно его невеста, значит, Гейбл де Амальвилль весьма низкого мнения о ней, Эйнсли. Очевидно, он считает ее заурядной шлюхой, с которой можно позабавиться, а потом вышвырнуть вон, причем, как выясняется, не ко всем шотландским дамам он подходит с той же меркой.

— Я, пожалуй, вернусь к себе в спальню, — проговорила Эйнсли, торопливо спускаясь по ступеням и пряча глаза от Гейбла, чтобы он не догадался о том, какая буря бушует в ее груди.