Телепортация - Марк Арен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты, чурка, чего тут делаешь? – прорвался вдруг в сознание грубый по содержанию и форме вопрос, обращенный, без сомнения, к нему.
И сразу, вдогонку, раздался второй:
– Слышь, ты, нерусь, мало нам своих бомжей, так еще и ты тут трешься? Сразу после этих слов рядом с ним оказался белобрысый юноша, с ресничками длинными, как у ребенка. Амбре, источаемое им, а точнее, его одеждой, явно пришлось тому не по вкусу, и, скривив лицо, юноша продолжил, – ты че, не сечешь по-русски? Сичас объясню; и ты враз поймешь великий, могучий…
Но юноше не удалось закончить свою мысль о величии и могуществе русского языка, потому как наряду с поэзией его визави оказался в ладу и с англицким боксом. Пальцы сами сжались в кулак, дыхание стеснило грудь, загуляли комьями желваки. Первый же удар, сильный, поставленный, а потому и акцентированный, хлесткий, достиг своей цели. В пустых глазах противника вспыхнуло удивление, щедро приправленное болью. Размазывая по лицу кровь, текущую из расквашенного носа, тот, заревев «убью!», бросился вперед. Удары посыпались один за другим; похоже, что противник и не думал, куда бить, а лупил, куда попало, надеясь на силу и ярость. Таких англичане зовут Mad bull, и успокаиваются они несколькими точными ударами, главное при этом не подставляться под машущие кулаки.
Он был сосредоточен на противнике, кроме того, в их времена если двое дрались, то другие, если и лезли, лишь разнимать, и, наконец, он и сам считал себя русским! И поэтому, увы, не обратил внимания на вопль «русских бьют!». А зря… Затопали шаги, затем что-то ударило его под коленку, чей-то кулак прилетел в скулу, и земля опрокинулась, больно боднув его в голову и ободрав щеку.
Он инстинктивно сжался, прикрывая руками голову, напряг мышцы спины, чтобы хоть как-то смягчить сыпавшиеся сверху удары. А вокруг, пиная его ногами, бесновались юнцы, перемежая матерную брань и выкрики: «Слава России!»
Глава пятая
Путь в большую литературу
Андрей Петрович добыл заветный пузырек йода и, предупредив, что будет щипать, стал обрабатывать ссадины. Подопечный шипел сквозь зубы, но терпел. Покончив с этим, Андрей Петрович, не слушая возражений, пощупал, как мог, его ребра, живот на предмет внутренних повреждений. Вроде обошлось, хотя диагност из него, конечно, никудышный.
– Да уж, – проворчал Андрей Петрович, – вот вы и отметились. Ну ведь предупреждал же, просил не соваться в людные места… Есть такая игра – шахматы, знаете?
Подопечный сделал неопределенное движение рукой и тут же поморщился, все тело было измочалено, и каждое движение ему давалось с трудом.
– Ну, так вот: вы сейчас – пешка, понимаете? Вас всякая фигура может забить, – сердито выговаривал Андрей Петрович.
– Простите, а за что они так? – спросил его гость.
– Радеют за русский народ, – проворчал Андрей Петрович.
– Так ведь и я русский, – начал было подопечный, но Андрей Петрович сердито его прервал:
– Ну полноте, батенька, вы в зеркало посмотрите. Какой же вы, к черту, русский? У русских русые волосы, курносый нос и светлая кожа. А у вас? Нет, батенька, вы «чужой», вы «черный»… Они вас, «чужих», вот так – по цветам – и отличают. Цвету глаз, волос, кожи… И борются с вами, как могут, в основном кулаками…
– Ничего не понимаю… А в чем смысл борьбы? – недоверчиво глядя на Андрея Петровича, спросил подопечный.
– В чем смысл? – повторил Андрей Петрович. – Извольте! Многие причину своих невзгод видят в других, не в себе. Им кажется, что кто-то постоянно мешает жить нормальным, таким, как они, людям. И в первую очередь под подозрение попадают «чужие». И потом… – Андрей Петрович с хитрецой посмотрел на гостя. – Забыли, кто первым это начал?
– Простите? – не понял тот.
Андрей Петрович прокашлялся и, приняв позу чтеца, стал с чувством декламировать, интонацией выделяя нужные ему слова:
– День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Все в лесу, не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса…
– Нет, – возразил гость, – коль так, то первым был Вещий Олег, отомстивший неразумным хазарам…
Разговор скомкался сам собой. Гость затих, но, судя по дыханию, частому, неспокойному, не спал. Однако и глаз не открывал, только у губ залегла складка, упрямая, несогласная.
…Когда его подопечный пропал из поля зрения, он мгновенно почувствовал беспокойство. А как увидел группу характерно стриженных, что топтались на месте, словно отплясывая диковинный танец, парней, в сердце что-то оборвалось.
Звуки куда-то отступили. В пустой и гулкой тишине только медленно и глухо билось сердце, и ввинчивался в эту вязкую, ватоподобную массу свисток. Во всю мощь легких он гаркнул «стоя-я-ять!», «руки за голову-у-у!» и почему-то «окружа-а-ай!», и людской поток смазанными пятнами бросился на него. Пружина, что сжималась в нем всю дорогу, теперь выпрямилась, наполнив его движением. Колотила по ногам клятая авоська, в которую он по пути собирал бутылки (экскурсия экскурсией, но жить на что-то надо), адски при этом болел сустав, но Андрей Петрович мчался, не чуя под собою ног.
Большинство с хриплым криком «менты!», топоча бутсами, рвануло прочь. Только один замешкался, решив, что успеет еще разик, напоследок, пнуть скорчившуюся заплеванную фигуру, под которой расплывалось пятно. Андрей Петрович с лету огрел его авоськой по бритой башке. Что-то звякнуло, на него глянули полные удивления серые глаза. Бритоголовый взвыл и, придерживая левой рукой затылок, рванул со всех ног прочь, шатаясь и подвывая.
Андрей Петрович уже решил, что – все, столько было крови, и так неподвижно лежал его гость. Но обошлось, кое-как он поднялся, и они заковыляли прочь под недовольный обывательский ропот.
Обратный путь был сущим кошмаром, вспоминать о котором не хотелось даже сейчас, когда уже вроде бы все кончилось. Если честно, он думал, что не дойдут.
Он хромал и молился про себя всему, во что еще пытался верить: чтобы их не остановила какая-нибудь непредсказуемая случайность, к примеру, чересчур бдительный милиционер или местный «территориальный» бродяга, усмотревший в них опасность для своих помоек. Пусть все случится потом, но не сейчас, только пусть им позволят дойти…
Под конец его подопечный пришел в себя
