Вор в роли Богарта - Лоуренс Блок

С другой стороны, не обрати я вообще внимания на этот снимок, так никогда бы и не узнал, кто это. И если вдуматься, и знать не захотел бы.

Если и было тут что-то примечательное, то заключалось оно в том, что в памяти у меня хранился подсознательный образ этого самого Влада, причем запечатленный после единственного беглого взгляда на страницу скоттовского каталога. Да нет, черт побери, ничего примечательного тут тоже нет, потому как на протяжении целой недели, если не больше, я в любой попавшей под руку книге выискивал сведения об этой Анатрурии — после того, как Илона упомянула, что родилась именно в этой стране. Вот почему я так бойко выстреливал различными историческими сведениями и подробностями, просвещая Кэролайн, что, несомненно, произвело на нее неизгладимое впечатление.

Я снова поднес лупу к странице и снова посмотрел на его высочество. И решил, что улыбка идет ему гораздо больше, чем это сдержанно-мрачное выражение. Конечно, улыбка не соответствовала столь серьезному филателистическому событию, зато она выгодно отличала бы его от легиона кислых физиономий царственных особ, украшавших собой марки и монеты Европы. Интересно, какими правами на трон Анатрурии обладал он и состоял ли в родстве с другими королями и принцами? Большая их часть тем или иным образом вела свой род от королевы Виктории и привносила собой в компанию примерно столько же веселья, что и она.

А как насчет августейшей супруги, той дамы с высоко зачесанными волосами и этой трогательной лисичкой? Шотландцы не представили ее портрета, но были достаточно любезны, чтобы сообщить ее имя. Согласно описанию в каталоге, в серии она появлялась дважды: в одиночестве на марке стоимостью тридцать пять щиро и вместе с мужем — на пятидесятищирового достоинства. И звали ее королева Лилиана.

«Скотт» не упоминал стоимости анатрурийских марок; указывал, правда, что они очень редки, но обладают сомнительной филателистической легитимностью; что напечатаны были не с целью оплаты почтовых сборов, но как наклейки на разного рода послания; и что хотя вроде бы существовали погашенные при пересылке писем экземпляры, объяснялось это лишь умыслом некоторых почтовых служащих, сочувствующих независимости Анатрурии.

Итак, издатели каталога знали, что марки ценные, но цену называть не хотели. Экземпляров сохранилось не так много, но и желающих приобщить их к своей коллекции — тоже. Однако если бы мне удалось завладеть полной коллекцией изображений зубастого короля Влада, можно было бы подумать, как ее пристроить получше. Тут, конечно, понадобилось бы сперва поработать: просмотреть специальные каталоги, отчеты об аукционах, посидеть в библиотеке, листая старые выпуски «Филателистических новостей Линна». Может, процент мой будет и не так высок, как при продаже более популярного товара, но свой вполне приличный навар я получу без проблем.

Однако какое отношение все это имеет ко мне? Ровно никакого, потому как марок этих у меня просто нет. Все, что у меня имеется, — это подружка из Анатрурии, но Анатрурия вышла из марочного бизнеса за полвека до того, как она появилась на свет, и, возможно, Илона даже понятия не имеет, что у родины ее есть своя филателистическая история.

Зато у нас, кажется, есть о чем поговорить. К примеру, я могу взять снимок, стоящий на сундучке, и воскликнуть: «О, добрый король Влад и его очаровательная королева Лилиана! Узнал бы их где угодно, с первого взгляда!» Интересно, произвело бы это на нее впечатление? Оценила бы она мои глубокие знания истории ее страны, умилилась бы моему интересу?

Быть может… А может, она просто приподняла бы свои красивые брови и окинула меня иронически-насмешливым взглядом?

Я потянулся к телефону и снова набрал ее номер — с тем же успехом, что и все предшествующие разы.

Вот тут-то коротышка вошел и ткнул мне в физиономию пистолетом.

Глава 9

Его я заметил еще на пороге и принял за ребенка в одежде с отцовского плеча. Росту в нем было не более пяти футов трех дюймов, и, судя по походке, в ботинки он вставлял специальные вкладыши, чтобы казаться повыше. Личико странно узенькое — словно он высунулся на божий свет как раз в тот момент, когда мать-природа хлопнула в ладоши. Нос длинный и узкий, губы тонкие. Волосы и брови черные, а кожа очень бледная, почти прозрачная. На щеках пятна румянца, но они скорее наводили на мысль о чахотке, нежели о цветущем здоровье.

На нем была салатовая тенниска, застегнутая под самый воротничок с удлиненным концами; брюки из залоснившегося синего габардина и туфли типа мокасин из коричневой плетеной кожи. Была на нем и шляпа — соломенная панама с перышком, заткнутым за ленту, — и я подумал, что именно она делает его похожим на ребенка на маскараде. Во всяком случае, шляпа удачно довершала всю картину.

— Назовите свою цену, — сказал он.

Я не растерялся.

— Прошу прощения, — ответил я. — Мы, к сожалению, не продаемся.

Первое, что пришло мне в голову — первое и единственное, — он хочет купить мою лавку. Нет, я вовсе не заблуждался на тот счет, что он, изучив, как идут дела у «Барнегат Букс», решил приобрести лавочку как золотую жилу. Напротив, я был уверен, что коммерческая ценность данной недвижимости равна стоимости самого земельного участка. А потому он, видимо, намеревался купить меня, только чтобы завладеть арендными правами, потом оптом спихнуть весь товар, опять-таки по дешевке, куда-нибудь в «Аргоси» или «Стрэнд» и устроить на этом месте какой-нибудь тайский ресторанчик или корейский маникюрный салон, обогатив тем самым окрестную культурную среду. Как ни странно, но я довольно часто получал такого рода предложения и обычно не утруждал себя объяснениями на тему того, что здание принадлежит мне, что я, таким образом, землевладелец, а не просто арендатор. С одной стороны — это являлось моим маленьким секретом, с другой — могло просто спровоцировать на дальнейшие совершенно ненужные расспросы. Я просто отвечаю, что бизнес не продается, и рано или поздно им ничего не остается, как поверить мне на слово и убраться восвояси.

Кому угодно, только не этому парню. Потому как он, черт возьми, полез в карман и вытащил пистолет.

Это был маленький пистолетик, плоский, никелированный, с отделанной перламутром рукояткой, — достаточно маленький для того, чтобы удобно уместиться в его маленькой руке. Не знаю, какого калибра там были пули, — думаю, двадцать второго или двадцать пятого, — но и одна такая может успешно прикончить вас, если попадет в нужное место, а он в это время стоял по ту сторону прилавка, прямо напротив меня и вполне близко, чтобы всадить эту пулю куда ему заблагорассудится.

Если бы я осмыслил все это как следует, то неминуемо впал бы в панику. Он обладал как раз той внешностью и росточком, какими характеризуются закоренелые убийцы-психопаты, которых то и дело показывают по телевизору. Эдакие мелкие твари с душой ящера, которые убьют, не дрогнув ни лицом, ни сердцем. И вот как раз такой тип находился сейчас у меня в лавке и целился в меня из пистолета.

— Ты, идиот! — рявкнул я. — Какого дьявола тебе надо? А ну убери эту штуку сию же секунду!

Дело в том, что выглядел пистолет, как игрушка. Как детский пистолетик, из которого стреляют пистонами, или же зажигалка оригинальной формы. Я не говорю, что я подумал именно это, я знал, что пистолет вполне настоящий, но никак иначе свою реакцию объяснить не могу. Вместо того чтобы задрожать от страха, я возмутился. Да какого, собственно, черта? Является в мою лавку какой-то шкет и размахивает тут пушкой! Ну скажите, разве не заслуживал он самой суровой выволочки?

— Сию же секунду! — повторил я, видя его колебание. — Неужели непонятно, что с такой штуковиной можно нарваться на неприятности? Ты хоть знаешь, который теперь час?

— Час?

— Ровно четыре тридцать, — сказал я. — А это означает, что с минуты на минуту сюда заявится полицейский. И как, скажи, ты собираешься тут стоять с этой игрушкой и глядеть ему в глаза? И как ты ему объяснишь все это?

— Но…

— Да уберешь ты его наконец или нет, черт возьми? — черт возьми, он его тут же убрал.

— Я… э-э… простите, — пробормотал он, и пятна румянца на его лице потемнели, а все остальное лицо стало еще бледней. Он посмотрел на пистолет, словно то был некий постыдный предмет, опустил его и сунул туда, откуда прежде достал. — Я не имел в виду… Не хотел бы… Я страшно сожалею.

— Вот так-то уже лучше, — ласково заметил я. — Куда лучше… А теперь скажите, чем могу быть вам полезен. Может, вы ищете какую-нибудь книгу?

— Книгу? — Он взглянул на меня, глаза его как-то странно расширились. — Вы же знаете, что я ищу. И пожалуйста, простите за этот дурацкий пистолет. Я просто хотел произвести впечатление…

— Для этого есть способы и получше, — сказал я.

— Да, конечно, конечно. Разумеется, вы правы.