Записки санитара морга - Артемий Ульянов

Пришло время признать сухой очевидный факт. С тех пор, как я заснул на диване в «двенашке», в отделение не поступило ни одного трупа. Почему? Есть два варианта – теоретически допустимый и вероятный.

В теории существует возможность того, что за все то время, что я спал, перевозки в патанатомии не было. Хотя на практике это невозможно. С тех пор, как морг одной из районных больниц закрылся на ремонт, объем работы у нас значительно увеличился. Как минимум пять-шесть визитов за ночь были гарантированы.

Вероятный вариант прост – я попросту сладко спал в «двенашке». А в это время бригады трупоперевозки безрезультатно звонили в дверь. И если это действительно так…

Тогда прошлой ночью был исполнен классический балет вокруг закрытой мертвецкой. Дают его нечасто, я лишь однажды был свидетелем. Либретто ниже.

Итак, первый акт. Бригада перевозки, уставшая жать на затертую кнопку звонка, едет к центральной проходной, чтобы оттуда звонить дежурному терапевту. Спросив его, какого хрена закрыт морг, возвращаются к надежно закрытым дверям патанатомического отделения. Дежурный врач тоже направляется в морг, но через подвал. И тоже встречает запертые двери. Он настойчиво трезвонит, слушая монотонную трель фальшивого механического соловья.

Звонки ментам, стук в окна – следующее действие этого административно-технического балета. Итак, все тщетно – морг будто вымер. Значит, пришло время появиться техническому дежурному.

Неспешно добравшись с другого конца обширной территории госпиталя, он важно достанет из кармана дубликаты ключей. Казалось бы, финал. Ан нет! Уверенные в том, что теперь попадут в морг, технарь и терапевт находят машину перевозки, что притаилась за углом прачечной. Находят, хоть и не без труда, и начальственным тоном выговаривают водителю и санитару за незаметную парковку. А те в ответ вежливо посылают их забористым матом.

Когда они все вместе возвращаются к приемным воротам во внутреннем дворе, то уже звенит третий звонок, а зал почти полон. Впереди второй акт, в самом начале которого все действующие лица обнаруживают, что в замках повернуты ключи – попасть внутрь не удастся. Технический дежурный посрамлен дежурным терапевтом, водителем и санитаром перевозки.

На сцене появляются эпизодические персонажи – скучающие менты. Они деловито проясняют обстановку, хотя и не собираются участвовать в развитии сюжета. Им просто очень интересно, но вскоре они удаляются. Терапевт и технарь решают позвать на помощь мифические силы, а именно – дежурного слесаря. Персонаж известный, воспетый ЖЭКами, однако встречается редко, потому что всегда на вызове. Дежурные терапевт и технарь не теряют надежды и отправляются на поиски слесаря. Водитель и санитар перевозки ворчливо, но беззлобно матерят их вслед.

Дело близится к финальному занавесу, остался только третий акт. Дежурные находят слесаря и ответственно сопровождают его к месту предполагаемой развязки. На полпути троих героев подстерегает новая напасть – забыт фонарик. Все возвращаются за ним и – снова в путь.

Те же и слесарь вновь появляются у дверей морга. Слесарь колдует над замком, за ним пристально наблюдают дежурные. Замыкает композицию бригада перевозки, матеря дежурных вполголоса, чтоб не мешать работать слесарю. Развязка уж близка, и публика на взводе. Все ждут финальный танец слесаря. Он наконец-то важно сообщает всем, что дверь надо демонтировать, а это только утром, ведь требуется разрешение.

Заключительная сцена. Дежурные и слесарь матерят друг друга. Над ними ржет бригада перевозки. На заднем плане топчется кордебалет из любопытных ментов. Бригада перевозки покидает сцену. Цветы, поклоны, крики «автора».

Утром на сцене появляется главный герой сего действа – ночной санитар, который спал, уехал по неотложным делам или крутил роман с молоденькой хорошенькой сестричкой в главном корпусе. Все, кто способен материться, матерят его, но руки не поднимают. Занавес.

Признаюсь, я был абсолютно уверен, что именно такой сценарий и разыгрался прошедшей ночью. Он сулил мне мрачные перспективы, на переднем плане которых отчетливо виднелось позорное увольнение. А уж потом из него вырастали угрызения совести, безденежье, поиски работы… Тяжелая тоска, питавшаяся злобой на самого себя, плотно прижала мое сознание, не давая вздохнуть. Живописные картины, изобилующие унизительными подробностями, поплыли перед глазами, словно вырастая друг из друга. Склизкое предчувствие позора застилало воспоминания о Стиксе. «Может, соврать что-нибудь этакое… А что?» – беспомощно подумал я. И стало еще противнее.

Не вникая в детали, почти рефлекторно вымыл полы, тихо бубня проклятия в свой адрес, иногда громко отрывисто ругаясь. Зачем-то снова дошел до «Журнала регистрации трупов», тщательно перелистал, надеясь найти несуществующие записи. Присев на край стола, обхватил голову руками, стараясь отыскать хоть слабый лучик надежды на благополучный исход.

«А вдруг… вдруг и впрямь не было никого?! Случилось такое чудо – и все тут», – уговаривал я себя и ситуацию. Но упрямый жестокий внутренний голос твердил, что это совершенно невозможно. – «Да, на моей памяти не было такого. Может, было раньше? Вполне возможно. Возможно! – вяло возражал я ему. И сам себе не верил. – Но почему тогда все так тихо? И дежурный терапевт не звонит… Да он просто занят – строчит докладную записку главному врачу. Приговор мне пишет, одним словом», – продолжался внутренний диалог.

Очнувшись от дверного звонка, я вздрогнул. По дороге ко входу решил, что не стану ничего рассказывать пришедшим коллегам и поживу еще чуток без этого позора.

Открыв отделение, увидел заспанного Плохиша, от которого терпко разило только что выкуренной сигаретой.

– Здорово, трудяга, – слегка невнятно произнес он. Проходя в отделение, внимательно глянул на меня и спросил: – Ты чего это?

– Привет, Борь. В смысле? – ответил я, стараясь казаться невозмутимым.

– На тебе лица нет. Вернее, есть, но странное оно какое-то. Случилось чего, что ли?

– Не, все в порядке. Просто что-то не очень хорошо себя чувствую.

– А-а-а, понятно. Ну, очень хорошо и не надо. Просто хорошо – вполне достаточно, – ответил Плохотнюк, недоверчиво всматриваясь в меня.

«Вот стыдоба-то! – сокрушенно прозвучало в голове, когда напарник пошел переодеваться. – С минуты на минуту начнется», – мрачно подумал я и украдкой тихонько вздохнул.

– Ну, чего к нам ночью приехало? – поинтересовался Боря, натягивая хирургическую пижаму.

Я ждал этого вопроса. Сглотнув, приглушенно ответил:

– Да вечером только двое. И один из клиники. А вот ночью – ничего.

– Как это – ничего? – недоверчиво уточнил Плохиш.

– Так это! – чуть раздраженно буркнул я.

– Что, из города за всю ночь не было никого?

– Я же сказал – тишина полная. Трое только, вечером.

– Ни-и хре-е-на себе! – удивленно и радостно протянул Плохотнюк, театрально всплеснув руками. – Просто фантастика какая-то…

– Да почему фантастика? – фальшиво парировал я, хотя был полностью с ним согласен.

– Не помню такого, Тёмыч, ей-богу. Ну, что ж… А ты, часом, никуда не отлучался?

– Нет, на месте был, – честно ответил я, облизав пересохшие от волнения губы и спрятав глаза.

– Прям очевидное невероятное какое-то, – восхищенно произнес Боря. – Войдет в историю отделения. И ты тоже – как очевидец такого чуда.

«Ага, войду… это точно. Как позор коллектива. Вот я дебил! Редкий, просто коллекционный», – мысленно сплюнул я, ненавидя себя за вчерашнее дежурство.

И жизнь патанатомии потекла дальше. Дверь служебного входа принялась лязгать все чаще и чаще, впуская в утробу мертвецкой ее сотрудников – лаборантов и врачей. Все они спешили скорее начать наступивший вторник лишь для того, чтобы скорее его закончить. И все они, особенно врачи, задавали санитарам один и тот же вопрос, который наотмашь бил мне по нервам. «Что там у нас сегодня, а?» – доносилось на разные лады.

Чтобы не слышать этого, отправился в холодильник, изучая список сегодняшних выдач. Он был выстроен на картонке в ровную стопочку аккуратным детским почерком Плохиша: фамилия, время. Смотря на него, я понимал, что вряд ли смогу принять участие в сегодняшних похоронах – буду занят. Краснея, стану писать объяснительную записку, извиняться, неумело оправдываться, притворно недоумевая, как это так произошло. А после долгих унизительных административных процедур начнется процедура моего увольнения. Правда, по собственному желанию, ведь нести сор из избы начальство не станет. «А ведь еще и шефу из-за меня влетит», – думал я, горько качая головой.

Тем временем Боря готовил сектор выдачи к работе, щелкая выключателями, хлопая дверцами шкафов и раскладывая инструмент. Попутно он отвечал на вопросы приходящих врачей. «Да не может быть!», «Что, трое всего? А город как же?» – доносились обрывки удивленных возгласов. «А вдруг – может, может быть!» – вполголоса бубнил я, словно споря с ними.