Бермуды - Юрон Шевченко

Ленинша возвратилась домой уставшая и погруженная в свои мысли. Остановившись перед дверью и подняв глаза, увидела отделанную под красное дерево бронированную дверь. «Парадное перепутала», - мелькнуло в голове. В подьезд зашел ее сосед, бывший боцман Анисимович. Он поздоровался и, открывая свою квартиру, спросил: «Что не узнала своей двери? Уже неделю стучат».

У Ленинши задрожали ноги. Она нажала кнопку звонка. Дверь открыла Нелка. Ленинша вошла и остановилась, пораженная. Это была не ее квартира. Она не узнала своего жилища. Пропала грязь, копившаяся с шестьдесят седьмого года. Куда-то сгинули тараканы и полное собрание сочинений ее кумира. Со стен исчезли многочисленные грамоты и выцвевшая иллюстрация картины художника Василия Перова. Свет, пропущенный сквозь новые стеклопакеты, освещал испанскую керамику. Бликовал на немецкой сантехнике. Чешские обои и паркетный пол поражали безукоризненностью. По квартире вместе со свежим воздухом кружился аромат новых вещей. Вещи находились тут же. Они начали новую жизнь и выделывались друг перед другом своим дизайном, функциональностью и цветовой гаммой. В коридоре лежали их пустые упаковки. Тут же стоял мешок с советским прошлым Ленинши.

Наконец, она пришла в себя. Строго спросила: «Где Ленин?». Нелка достала из мешка с советским прошлым алюминиевую крышку от кастрюли и, глядя на Лениншу своими серыми честными глазами, начала медленно сворачивать крышку в трубку.

- ЛЕНИНА БОЛЬШЕ НЕТ! ОН УМЕР! ПРИШЛА ДРУГАЯ ЖИЗНЬ! - четко чеканя каждое слово, ответила Нелка и опустила трубку в карман баевого халата Ленинши.

Бывшая крышка жалобно звякнула, встретившись в кармане с зубами. Лениншу пробил озноб. Как в бреду, она повернулась и вышла во двор, повторяя: ЛЕНИНА БОЛЬШЕ НЕТ! ОН УМЕР! ПРИШЛА ДРУГАЯ ЖИЗНЬ!

Во дворе она дошла до скамейки, села на нее и умерла.

Среда

Удобно развалившись в креслах, Опанас и Арнольд пили пиво. Рядом, скорчившись на коротком диванчике, посапывая, дрых готовый Свенсен. Перед друзьями на столе стоял серебряный поднос старинной работы, украшенный барочным орнаментом. Он был завален ярко-красными раками. Рядом - батарея пустых бутылок. Полные находились в холодильнике. Весь стол и борода Опанаса были усыпаны фрагментами ракообразных. Беседа неторопливо текла о годовом отчете.

- Дела идут нормально, волноваться нечего, - разгрызая клешню, проронил Опанас.

Арнольд рассеянно кивнул, он и сам знал - на Бермудах порядок.

Бизнес давал приличную прибыль. Эта мысль позволяла друзьям в это теплое ясное утро законно релаксировать. В дверь резко постучали.

- Кого это еще несет? - недовольно заворчал Опанас.

Дверь распахнулась самостоятельно. На пороге с перекошенным лицом и взглядом бешеной трески стоял Петро Петрович. В семейных трусах, украшенных мастями игральных карт и в рубахе, надетой навыворот.

- Тнеба пнекнащать оцэй беспнедел, - грозно начал Петро.

- Что случилось? - одновременно спросили Опанас Охримович и Арнольд Израилевич.

- Снучинось, - ответил Петро.

Он подсел к столу. Опанас молча открыл шкафчик, открыл бутылку коньяка, налил полстакана. Услыхав булькающий звук, Свенсен перестал сопеть и зачмокал губами.

- Ты глянь, Опанас, - умилился Арнольд Израилевич, - ну просто собака Павлова.

Опанас Охримович пододвинул стакан Петровичу. Тот механически выпил. Его немедленно развезло - коньяк смешался с ночными напитками, которые не успел переработать организм. После этого его рассказ превратился в полный бред. Но опытные уши начальства постепенно отфильтровали информацию - Петра опять обидел Серега.

Петрович

Детство Петра прошло быстро, и было оно безрадостным. Он разделил участь своего народа, строившего коммунизм. Поэтому при слове «детство» из памяти извлекались только картины тяжелого сельского труда и постоянного чувства голода, и даже курчавая природа Черниговщины не могла скрасить негатив этих воспоминаний. Юность была омрачена историями, которые Петро не любил вспоминать.

После семилетки его сдали в столярное ФЗУ в городе Чернигове. Городская жизнь произвела на Петра ошеломляющее впечатление. И он решил больше не возвращаться в родное село, а приложить все усилия, чтобы стать городским. Сделать это оказалось очень легко. Он начал курить, купил галстук, шляпу и после каждого слова вставлял «бля»: «Я, бня, иду, бня, а тут Наиса навстнечу, бня…»

Первый инцидент у него произошел на железнодорожном вокзале. Мать его, боявшаяся города, производила свидания и передачу сельхозпродуктов на привокзальной площади, куда она приезжала на пригородном поезде. И, вручив сыну две тяжеленные сумки, утрамбованные картошкой, морковкой, луком, салом и банкой молока, обычно давала десять рублей, крестила ребенка и просила Петра быть бдительным. Ей казалось, что в древнем Чернигове живут одни «злодії». Да Петро и сам относился к городскому населению с большим подозрением. Ему казалось, что все кругом только и ждут момента, чтобы увести его картошку и сало.

- Мамо, осьсьо, мій автобус.

- Бережи себе, Петре, - просила мать.

Петро зашел в автобус последним, людей в салоне было немного, он развернулся, дверь была еще открыта. Перед ним стояла мать. В старенькой одежде, с натруженными руками, с грустными выцветшими глазами, на лице ее лежала печать тяжести прожитых лет. Неожиданно Петра кольнула печальная мысль - в этом враждебном мире, в котором все его дразнят и хотят украсть сало, только мать является единственным любящим его человеком. Он хотел ей сказать что-нибудь одобряющее, но вместо этого спросил:

- Мамо, а як там Нюбаша?

- Любку викинь з голови, синку. Тиждень назад одгуляли весілля.

- Як одгуняни? За кого? - он глотнул воздух и подался вперед. - За кого вона пішна?

- За Гриненкового Василя, - ответила мать.

От возмущения кровь хлынула в голову Петра. В этот момент дверь с шумом закрылась, крепко зажав ее. Автобус тронулся. Девушка, на которую он имел виды, вышла замуж за его постоянного обидчика. Моральная боль Петра усугубилась еще и физической. Двери сдавливали шею всё сильнее и сильнее, но Петро не мог себе помочь. Он держал сумки. Поняв, что добраться до следующей остановки у него нет ни единого шанса, он из последних сил заорал:

- НЯТУЙТЕ!

Мать поддержала сына криками: «Людоньки, дитину вбивають!»

Водитель заметил, что на его автобус радостно показывают пальцами прохожие. Наконец, догадался посмотреть в боковое зеркало. И увидев красную хрипящую голову Петра, остановился, открыв дверь. Петро откинулся назад и сел на ступеньку, из глаз полились слезы, их вытереть он не мог, пальцы вросли в ручки сумок, которые он так и не выпустил.

Желая забыть Любашу, предавшую его, он познакомился с новой девушкой. Вера - так ее звали. Она училась и работала, собираясь стать ткачихой. После нескольких коротких свиданий Петро решил придать отношениям новый импульс. Для этого пригласил Веру поздно вечером посетить стройку, на которой проходил практику и где на четвертом этаже присмотрел тюки со стекловатой.

- Сегодня я тебе покажу ночной Ченнигов, - врал Вере Петро, поднимаясь на заветный этаж, еле унимая похоть, которая отдавала частыми ударами в висках. Рассеянно и очень быстро ознакомил девушку с тремя огоньками ночного города и приступил к делу, повалив Веру на тюки со стекловатой.

- А жениться? - строго спросила Вера.

- Я не пнотив, - продолжал врать разволновавшийся Петро, кувыркаясь по тюкам со стекловатой, освобождая Веру и себя от одежды. - Вот тонько пнименочку знобым.

Волнения Петра достигло апогея возле лифчика. Желание душило его. Провозившись над проклятой застежкой, он прозевал извержение и вывозил Веру. Вера осталась очень недовольной, но это больше не интересовало Петра, который почувствовал сильное жжение и зуд по всему телу.

В общежитии на расспросы пацанов, почему он весь исцарапан, и что случилось с его кожей, Петру пришлось рассказать про стекловату. Он немедленно стал посмешищем всего ФЗУ. Теперь, где бы Петро не появился, пацаны требовали, чтобы он снова и снова делился подробностями своего свидания. Не смеялся над Петром только ленивый.

Последнюю подляну в ФЗУ он получил во время перекура. Его друзья решили отучить экономного Петра постоянно стрелять курево, заблаговременно изготовив «фирменную» сигарету. Из мелко нарезанных ногтей, волос и сухого кизяка. Петро, как обычно, попросил у друзей закурить. Его подозрительно быстро угостили. «Ну, расскажи про стекловату», - весело перемигивались сокурсники. Петро сделал несколько затяжек. «Стнанный табак», - пробормотал Петро. Ему вдруг стало совсем плохо, он побелел и его начало рвать. Выворачивало два дня. С тех пор Петро не курит.