Гость из будущего. Том 1 (СИ) - Порошин Влад

Леонид Быков немного подрагивающими руками стал откупоривать пробку от шампанского. Медленно потекли секунды, пробка отчего-то долго не поддавалась, и вдруг с громким хлопком шипучий напиток вырвался наружу. Я же, не теряя ни секунды, со стаканом в руках подполз на коленках к журнальному столику, покосился на главного оператора, который перевёл камеру на Зайчика, и плеснул воду прямо в лицо главному герою.

— Простите, это очень смешно, ха-ха-ха! — залилась от смеха Наташа после небольшой паузы, за время которой камера переехала на неё.

— Извините, я лучше пойду, — пробормотал Зайчик, вытирая рукой мокрое лицо на крупном плане.

— Заодно зайдите к врачу. Вам, Зайчик, нервы лечить надо, — произнесла последние слова эпизода Нонна-Наташа.

После чего вся съёмочная бригада сначала посмотрела на меня, затем бросила вопросительный взгляд на главного режиссёра Леонида Быкова, который устало улыбнулся и скомандовал:

— Стоп, снято! Всем спасибо за работу!

И тут же раздались громкие аплодисменты, которые эхом прокатились по павильону №1. А я, подумав, что на такой работе долго не живут, устало развалился в чужом режиссёрском кресле. И вдруг актриса Нонна Новосядлова бросила на меня такой взгляд, который её героиня Наташа должна была подарить Зайчику, когда тот совершит настоящий мужской поступок.

Глава 8

Вечером, после трудового съёмочного дня почти вся творческая бригада фильма снова собралась за одним столом, точнее в одной комнате, где был один маленький столик, заставленный стеклотарой, множество стульев, два кресла и один диван. Наш главнокомандующий режиссёр Леонид Быков находился в самом лучшем расположении духа, поэтому на заказ исполнял песни советских композиторов и произносил торжественные тосты.

— Феллини, а ты почему отрываешься от коллектива? — в очередной раз, взяв бокал с вином, спросил меня товарищ главный режиссёр.

— Имею стойкую вино-водочную непереносимость, — немного виновато пробурчал я, бросив короткий взгляд на красавицу Нонну Новосядлову, которую уже через пару часов нужно было провожать на вокзал. — До вина и водки помню каждую мелочь, а то что после затем на следующее утро приходится долго и мучительно вспоминать.

— Тут помню, тут не помню, — проворчал главный оператор Василич, — непереносимость есть, совести нет.

Кстати, он и два его ассистента уже были хороши, в том смысле, что дошли до нужной кондиции, чтобы сделать небольшую передышку и проветриться до системы сортир. В каком-то роде я Сергея Васильевича понимал — обидно, что под старость лет тобой командует какой-то стажёр-выскочка. Но с другой стороны, когда плёнки в обрез, когда через два дня худсовет должен же был кто-то взять на себя ответственность и всё разрулить?

— Ладно, принимается, — кивнул режиссёр Быков. — К тому же тебе нашу московскую гостью провожать, смотри не потеряй! Вот что я хочу сказать, дорогие мои товарищи. Искусство — это не жизнь, это то, что могло бы быть жизнью. И нам главное за монтажом, ракурсом и панорамой не расплескать душу. Вот давайте за это и выпьем.

— Хорошие слова, Лёнечка! — дружно загомонили наши девушки: ассистентка Люба, гримёрша Марина и художница Белла Семёновна.

Затем вся дружная компания начала чокаться, за исключением меня и Нонны, которая также перед дальней дорогой спиртное предусмотрительно не пила. И тут Леонид Быков буквально потребовал, чтобы я исполнил недописанную песню «Любовь настала».

— Знаю, что дуракам полработы не показывают, — усмехнулся он. — Но здесь все свои.

— Спой, пожалуйста, — попросила меня и красавица Нонна.

— Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне, — хохотнул я. — Хорошо, по многочисленным заявкам трудящихся деятелей кино исполнятся впервые. Но предупреждаю, что у меня готов всего один куплет и припев.

— Хватит ломаться, стажёр! — Быков протянул мне гитару.

Я пару раз провёл по струнам, затем вытащил из внутреннего кармана пиджака записную книжку, куда в последние дни заносил разные смешные фразочки для будущих диалогов, которые сами собой приходили в голову то в кафе, то в съёмочном павильоне. Вот и слова из песни Роберта Рождественского вспоминались, можно сказать, по крупицам независимо от места и времени суток. Сразу не запишешь — считай, потерял. Потом я посмотрел на Нонну и, наконец, заиграл красивую мелодию, которая по идее должна была прозвучать лишь в 1979 году:

Как много лет во мне любовь спала.

Мне это слово ни о чем не говорило.

Любовь таилась в глубине, она ждала —

И вот проснулась и глаза свои открыла!

И вся планета распахнулась для меня!

И эта радость, будто солнце, не остынет!

Не сможешь ты уйти от этого огня!

Не спрячешься, не скроешься — любовь тебя настигнет…

— Пока всё, — выдохнул я и обвёл взглядом всю притихшую компанию, которая несколько секунд обдумывала, как относиться к подобному песенному творчеству, и лишь затем все присутствующие в комнате девушки ответили мне звонкими аплодисментами. В частности Нонна своих маленьких миниатюрных ладошек точно не жалела.

— Вот что я называю — творческий подход к делу, — хохотнул Леонид Быков. — Дал задание стажёру написать хит для кинокомедии, всё — получите и распишитесь. Всегда бы так.

— Да, — криво усмехнулся главный оператор, — нам до твоего стажёра далеко. Наливай мужики ещё по одной, а то у меня нервы сейчас лопнут.

— Не обижайся, Василич, — вступился за меня Быков, — песня и в правду хорошая. Как только прозвучит в кинокартине, так назавтра вся страна запоёт.

— Ерунда, ля-ля тополя, — проворчал оператор. — И вообще, вот что я хочу сказать, Лёня. Сегодня был первый и последний раз, когда на площадке командовал хрен знает кто! Либо ищи другого оператора-постановщика.

— А я в командиры и не рвусь! — не выдержал я этого нытья по поводу уязвлённого самолюбия. — На повестке дня стоит чёткая и определённая задача ­- сделать достойные кинопробы и сдать их худсовету. Если бы мы сегодня работали, как это принято, как по учебнику, то до сих пор бы ещё колупались в павильоне. Хотя нет, вру, у нас бы лимит плёнки закончился, и остались бы мы с носом!

— Всё! Брейк! — вмешался директор фильма Иосиф Шурухт. — Давайте выпьем за дружбу.

— За дружбу выпью, а с ним нет, — рыкнул Василич и опрокинул в себя двадцать грамм прозрачной горькой сорокаградусной жидкости, и его примеру последовали и два ассистента главного оператора.

— А давайте я спою, — неожиданно предположила Нонна Новосядлова. — Я ещё в гостинице успела выучить эту вашу песню «День на двоих».

— Кстати, совсем забыл, — замялся я. — У Нонны прекрасный меццо-сопрано. Мне подыграть?

— Нет-нет, — улыбнулась девушка, — я это делаю сама. К тому же аккорды простые.

— Любопытно, — почесал свой драгоценный затылок главный режиссёр. — Я думал, что мне одному в картине петь придётся.

«А я думаю, что вам, Леонид Фёдорович, вообще в картине петь не придётся, — подумал я, передавай инструмент московской красавце. — Для „Дня на двоих“ нужен женский вокал, а для любви, которая настала лучше всего подойдёт мистер „трололо“ Эдуард Хиль. Ибо для пользы общего дела каждый должен заниматься своим делом. А на кухне, вечеринке, сабантуе или на творческой встрече со зрителями можно попеть и самому».

В самый жаркий день,

В самый сильный дождь,

В самый белый снег

Рядом идешь! — таким чистеньким и серебряным звонким голоском запела Нонна, что мигом притихли все и даже ворчун Василич застыл с бутербродом во рту.

Ты со мной дели

Каждый день земли,

Потому что я

Песенка твоя…

— Пойдём, покурим, — прошептал мне на ухо директор картины Шурухт, когда после своего более чем профессионального музыкального номера Нонна стала принимать множественные восторженные комплименты.