Былое и думы (Часть 2) - Александр Герцен

- Показалась шайка воров, недалеко от города, раз, другой доходит до начальства - то у купцов товар ограблен, то у управляющего по откупам деньги взяты. Губернатор, в хлопотах, пишет одно предписание за другим. Ну знаете, земская полиция трус; так какого-нибудь воришку связать да представить она умеет - а там шайка, да и, пожалуй, с ружьями. Земские ничего не сделали. Губернатор призывает полицмейстера и говорит: "Я, мол, знаю, что это вовсе не ваша должность, но ваша распорядительность заставляет меня обратиться к вам". Полицмейстер прежде уж о деле был наслышан. "Генерал, - отвечает он, - я еду через час. Воры должны быть там-то и там-то; я беру с собой команду, найду их там-то и там-то и через два-три дня приведу их в цепях в губернский острог". Ведь это Суворов-с у австрийского императора! Действительно: сказано, сделано - он их так и накрыл с командой, денег не успели спрятать, полицмейстер все взял и представил воров в город.

Начинается следствие. Полицмейстер спрашивает:

- Где деньги?

- Да мы их тебе, батюшка, сами в руки отдали, - отвечают двое воров.

- Мне? - говорит полицмейстер, пораженный удивлением.

- Тебе! - кричат воры, - тебе. (258)

- Вот дерзость-то, - говорит полицмейстер частному приставу, бледнея от негодования, - да вы, мошенники, пожалуй, уверите, что я вместе с вами грабил. Так вот я вам покажу, каково марать мой мундир; я уланский корнет и честь свою не дам в обиду!

Он их сечь - признавайся, да и только, куда деньги дели? Те сначала свое. Только как он велел им закатить на две трубки, так главный-то из воров закричал:

- Виноваты, деньги прогуляли.

- Давно бы так, - говорит полицмейстер, - а то несешь вздор такой; меня, брат, не скоро надуешь.

- Ну, уж точно нам у вашего благородия надобно учиться, а не вам у нас. Где нам! - пробормотал старый плут, с удивлением поглядывая на полицмейстера.

- А ведь он за это дело получил Владимира в петлицу.

- Позвольте, - спросил я, перебивая похвальное слово великому полицмейстеру, - что же это значит: на две трубки?

- Это так у нас, домашнее выражение. Скучно, знаете, при наказании, ну, так велишь сечь да и куришь трубку; обыкновенно к концу трубки и наказанию конец - ну а в экстренных случаях велишь иной раз и на две трубки угостить приятеля. Полицейские привычны, знают, примерно, сколько.

Об этом Фигнере и Сеславине ходили целые легенды в Вятке. Он чудеса делал. Раз, не помню по какому поводу, приезжал ли генерал-адъютант какой, или министр, полицмейстеру хотелось показать, что он недаром носил уланский мундир и что кольнет шпорой не хуже другого свою лошадь. Для этого он адресовался с просьбой к одному из Машковцевых, богатых купцов того края, чтоб он ему дал свою серую дорогую верховую лошадь. Машковцев не дал.

- Хорошо, - говорит Фигнер, - вы этакой безделицы не хотите сделать по доброй воле, я и без вашего позволения возьму лошадь.

- Ну, это еще посмотрим! - сказало злато.

- Ну, и увидите, - сказал булат.

Машковцев запер лошадь, приставил- двух караульных. На этот раз полицмейстер ошибется.

Но в эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым (259) машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на белом жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара. После этого никто не сомневался в том, что полицмейстер все может сделать.

Губернатор Рыхлевский ехал из собрания; в то время как его карета двинулась, какой-то кучер с небольшими санками, зазевавшись, попал между постромок двух коренных и двух передних лошадей. Из этого вышла минутная конфузия, не помешавшая Рыхлевскому преспокойно приехать домой. На другой день губернатор спросил полицмейстера, знает ли он, чей кучер въехал ему в постромки и что его следует постращать.

- Этот кучер, ваше превосходительство, не будет более в постромки заезжать, я ему влепил порядочный урок, - отвечал, улыбаясь, полицмейстер.

- Да чей он?

- Советника Кулакова-с, ваше превосходительство.

В это время старик советник, которого я застал и оставил тем же советником губернского правления, взошел к губернатору.

- Вы нас простите, - сказал губернатор ему, - что мы вашего кучера поучили.

Удивленный советник, не понимая ничего, смотрел вопросительно.

- Вчера он заехал мне в постромки. Вы понимаете, если он мне заехал, то...

- Да, ваше превосходительство, я вчера да и хозяйка моя сидели дома, и кучер был дома.

- Что это значит? - спросил губернатор.

- Я, ваше превосходительство, вчера был так занят, голова кругом шла, виноват, совсем забыл о кучере и, признаюсь, не посмел доложить это вашему превосходительству. Я хотел сейчас распорядиться.

- Ну, вы настоящий полицмейстер, нечего сказать! - заметил Рыхлевский.

Рядом с этим хищным чиновником я покажу вам и другую, противуположную породу - чиновника мягкого, сострадательного, ручного. (260)

Между моими знакомыми был один почтенный старец, исправник, отрешенный по сенаторской ревизии от дел. Он занимался составлением просьб и хождением по делам, что именно было ему запрещено. Человек этот, начавший службу с незапамятных времен, воровал, подскабливал, наводил ложные справки в трех губерниях, два раза был под судом и проч. Этот ветеран земской полиции любил рассказывать удивительные анекдоты о самом себе и своих сослуживцах, не скрывая своего презрения к выродившимся чиновникам нового поколения.

- Это так, вертопрахи, - говорил он, - конечно, они берут, без этого жить нельзя, но, то есть, эдак ловкости или знания закона и не спрашивайте. Я расскажу вам, для примера, об одном приятеле. Судьей был лет двадцать, в прошедшем году помре, - вот был голова! и мужики его лихом не поминают, и своим хлеба кусок оставил. Совсем особенную манеру имел. Придет, бывало, мужик с просьбицей, судья сейчас пускает к себе, такой ласковый, веселый.

- Как, дескать, дядюшка, твое имя и батюшку твоего как звали?

Крестьянин кланяется.

- Ермолаем, мол, батюшка, а отца Григорьем прозывали.

-. Ну, здравствуйте, Ермолай Григорьевич, из каких мест господь несет?

- А мы дубиловские.

- Знаю, знаю. Мельницы-то, кажись, ваши вправо от дороги - от трахта.

- Точно, батюшка, мельницы общинные наши.

- Село зажиточное, землица хорошая, чернозем.

- На бога не жалобимся, ништо, кормилец.

- Да ведь оно и нужно. Небось у тебя, Ермолай Григорьевич, семейка не малая?

- Три сыночка, да девки две, да во двор к старшей принял молодца, пятый годок пошел.

- Чай, уж и внучата завелись?

- Есть, точно, небольшое дело, ваша милость.

- И слава богу! плодитесь и умножайтесь. Ну-тка, Ермолай Григорьевич, дорога дальняя, выпьем-ка рюмочку березовой.

Мужик ломается. Судья наливает ему, приговаривая: (261)

- Полно, полно, брат, сегодня от святых отцов нет запрета на вино и елей.

- Оно точно, что запрету нет, но вино-то и доводит человека до всех бед. Тут он крестится, кланяется и пьет березовку.

- При такой семейке, Григорьич, небось накладно жить? каждого накормить, одеть - одной клячонкой или коровенкой не оборотишь дела, молока недостанет.

- Помилуй, батюшка, куда толкнешься с одной лоша-денкоц; есть-таки троечка, была четвертая, саврасая, да пала с глазу о Петровки, - плотник у нас, Дорофей, не приведи бог, ненавидит чужое добро, и глаз у него больно дурен.

- Бывает-с, бывает-с. А у вас ведь выгоны большие, небось барашков держите?

- Ништо, есть и барашки.

- Ох, затолковался я с тобой. Служба, Ермолай Григорьич, царская, пора в суд. Что у тебя дельцо, что ли?

- Точно, ваша милость, - есть.

- Ну, что такое? повздорили что-нибудь? поскорее, дядя, рассказывай, пора ехать.

- Да что, отец родной, беда под старость лет пришла... Вот в самое-то Успленье были мы в питейном, ну, и крупно поговорили с суседским крестьянином - такой безобразный человек, наш лес крадет. Только, поговоримши, он размахнулся да меня кулаком в грудь. "Ты, мол, в чужой деревне не дерись", говорю я ему, да хотел так, то есть, пример сделать, тычка ему дать, да спьяну, что ли, или нечистая сила, - прямо ему в глаз - ну, и попортил, то есть, глаз, а он со старостой церковным сейчас к становому, - хочу, дескать, суд по форме.

Во время рассказа судья - что ваши петербургские актеры! - все становится серьезнее, глаза эдакие сделает страшные и ни слова.

Мужик видит и бледнеет, ставит шляпу у ног и вынимает полотенце, чтоб обтереть пот. Судья все молчит и в книжке листочки перевертывает.

- Так вот я, батюшка, к тебе и пришел, - говорит мужик не своим голосом.

- Чего ж я могу сделать тут? Экая причина! И зачем же это прямо в глаз?