Гагарин и гагаринцы - Александр Коваленко

Весь длинный путь до Гжатска для нее был соткан из удивительных важных событий: Юра подал ей полотенце. Юра позаботился о чае. Юра, Юра, Юра… В переполненном вагоне они были вдвоем.

В Гжатск молодожены ехали, чтобы там еще раз отпраздновать свадьбу, на этот раз в доме Гагариных. Так было решено с самого начала: чтобы не обижать родителей. Алексей Иванович прихварывал и не смог приехать в Оренбург.

Анна Тимофеевна всплакнула и крепко обняла невестку, пожелала сердечно, от всей материнской души:

— Чтоб у вас радость и горе — все пополам!

И все опять было так, как положено быть на доброй свадьбе. И тут не обошлось без разговора, в котором то и дело звучали еще непривычные слова: «спутник», «орбита», «космос».

Старший брат Валентин томился, стеснительно выжидал, что Юра, как человек, близкий теперь к небу, сам кое-что расскажет ему о том, что затевается в космосе. А Юра все молчал. Тогда он не выдержал и спросил прямо:

— Что там говорят у вас насчет космоса? Скоро человека пошлют?

— Разное говорят. Наверное, теперь скоро кого-то и пошлют.

Алексей Иванович сразу прислушался к разговору, переспросил:

— Повтори-ка, Юрка, может, я чего не расслышал в таком непривычном деле?

— Скоро, говорю, человека пошлют в космос, к звездам.

— Очень даже свободно, — рассудил отец. — Найдется, поди-ка, такой сорвиголова… — И лишь когда за столом от мала до велика все рассмеялись, он поправился: — Смельчак, говорю, такой найдется. И смеяться тут нечего. Нам, конечно, хлеб-соль с ним не водить, а уж коли суждено кому-то скоро лететь к звездам, так вот и выльем за его здоровье. Нелегко, поди-ка, будет слетать ему так далече-то.

Вот и куплен билет до Оренбурга. Проводил Валю на Казанский вокзал. В купе развлекал до последней минуты. Она изо всех сил крепилась, говорила, чтобы не форсил там, в Заполярье, одевался бы теплее, а глаза все наливались слезами. Скатилась одна, потом уж осмелели и другие.

— Ну вот, а говорила, что все понимаешь.

— Я-то, Юрочка, все понимаю, только грустно очень.

А у самого тоже защемило тоскливо сердце.

Он делал все, чтобы облегчить разлуку. Часто-часто приходили из Заполярья в Оренбург письма, телеграммы. На столе у Вали появилась фотография с надписью:

«Моей Вале, дорогой, горячо любимой… Пусть фотография поможет тебе беречь нашу вечную всепобеждающую любовь. 16.03.58. Юрий».

Я ПОНЯЛ: МЕДЛИТЬ БОЛЬШЕ НЕЛЬЗЯ

Да, пенять не на кого — эту мглу и снежные заносы Юрий выбрал по доброй воле. Направление в штабе получили в дальний гарнизон. Деревянный барак назывался здесь гостиницей. Аэродром опоясали сопки, над ними постоянно клубился туман с Ледовитого океана. Летные книжки новичков долго еще были чистыми. Пришлось доучиваться, хотя здесь те же МиГи, на которых взмывали в небо в училище. Предстоял еще один экзамен на право летать в условиях Севера.

Так начиналась служба. Жили дружно, офицерским братством. Центром группы оренбуржцев были Гагарин и Дергунов.

На аэродроме ревели машины, поднимались в воздух. Значит, летают, значит, полетят и они. В марте, когда на убыль пошла заполярная ночь, Гагарин взлетел в небо Севера. Потому и улыбался так счастливо с с фотографии, которую Валя получила еще в Оренбурге. Не верилось, что летчик в меховом комбинезоне и унтах, кажущийся таким неповоротливым в новом одеянии, — тот самый худенький Юра Гагарин. Возмужание в тех условиях, как и послужной список, шли «год за два». Он успешно прошел специальную программу ввода в строй, где нужно было знать не только штурманское дело, но и тщательно изучить район полетов. Пятисотметровые сопки при плохой видимости усложняли полеты. Четвертый разворот при заходе на посадку надо было делать на высоте не менее четырехсот метров.

В его летной книжке одна за другой появились записи: произвел посадку на «отлично», совершил самостоятельный вылет. А летать приходилось в плотном, как молоко, тумане, которому нет ни конца, ни края, в дождь со снегом. Снова испытывала его судьба: при первом самостоятельном вылете он запутался в снежных вихрях, но хладнокровно дождался (а горючего осталось в обрез) командира звена, и тот указал посадку.

Наконец наступило короткое заполярное лето. Тундра покрылась мелкой травкой, бледными, без запахов, цветами; в ручье, среди сопок, плескалась форель. Хмурое небо постоянно сеяло то дождем, то снегом.

Когда выдавалось свободное время и был хороший солнечный день, Юрий шел с товарищами на речку ловить форель. Он уже разглядел, что и в неброских красках Севера есть своя прелесть. Безмолвие тундры успокаивало после очередного полета. Хорошо было бродить по кустарникам, сидеть с удочкой у реки. Тихо журчала вода, а мысли витали далеко-далеко, у реки Урал. Но все чаще и чаще будоражили позывные: «Бип! Бип! Бип!» Они мерещились в безмолвии тундры, он слышал их в реве моторов.

Бесценны были те часы над речкой, прогулки по заросшим корявым кустарником сопкам. Ходил и думал: чередуются день и ночь, дружная, в ручьях, весна и щедрое лето. За осенью наступает зима, и ничто не путается, не теряется. Порядок, как в образцовом хозяйстве. Ритмы Земли или ритмы Вселенной? Как они властвуют над жизнью? Сколько в мире еще загадок и где разгадки? Завтрашний день авиации уходит в галактику, в космос.

Именно в заполярной тундре завершилось то, о чем смутно мечтал в училище. Именно там решил: медлить больше нельзя. Полеты становятся все сложнее, и он отлично справлялся с ними. У него был хороший глазомер; он научился летать по приборам и в облаках «вслепую», изучил радионавигацию, легко переносит перегрузки на пилотаже и многое другое, что подтвердило предсказание Акбулатова: «Из вас выйдет настоящий летчик».

Заместитель командира эскадрильи Борис Федорович Вдовин после одного из совместных полетов сказал:

— Силен ты, брат, силен. Своих учителей кладешь на лопатки. Так действуй и впредь.

Доволен был Вдовин и Дергуновым. Как-то после тренировочного боя Юры с одним из опытных летчиков он сказал Алексею Ильину:

— Этот тоже уже «прорезался».

Ильин переспросил, довольный за своего друга:

— Вы хотели сказать, что сегодня он хорошо провел бой?

— Да, Дергунов будет смелым летчиком. Впрочем, вся ваша оренбургская группа сильная. У каждого намечается собственный почерк в небе.

Ильин слово в слово передал этот отзыв Дергунову, когда тот приземлился. Юрий, красивый, стройный даже в меховом комбинезоне, дурачась, поднял, покружил товарища и, смеясь, сказал:

— Бродит, бродит и в нас силушка. Неужто не покорится ей северное небо? Да мы через полгода будем такие «прорезанные», что только держись!

К Луне устремилась космическая ракета, обогнула ее, сфотографировала невидимую часть и передала фотографию на Землю. На следующий день Гагарин подал рапорт командиру части.

«В связи с расширяющимися космическими исследованиями, которые проводятся в Советском Союзе, могут понадобиться люди для первых полетов в космос. Прошу учесть мое горячее желание и, если будет возможность, направить меня для специальной подготовки».

Вскоре Юрия вызвали на комиссию.

Валя приехала к нему в августе, после экзаменов.

Юра ахнул, увидев жену в окружении чемоданов и свертков. Валя рассмеялась:

— Это тебе подарки и подарочки, любимому зятю от тестя и тещи, от сестер и друзей.

В автобусе, на котором они ехали в гарнизон, он честно сознался:

— Ждал я тебя, заждался. А вот жить, Валя, пока негде. Но ты не горюй, что-нибудь придумаем.

Валя сказала весело:

— Говорил: доучивайся, а я пока буду шалаш добывать… Значит, нет для нас шалаша? Ну, это — не главное.

Главное было то, что он всю дорогу в этом тряском автобусе держал ее руку в своей, что кончилась долгая, как полярная ночь, разлука.

Вскоре нашлась и комната. Знакомая знакомых уехала, как здесь говорили, «на материк» в отпуск, а ключи от своей квартиры передала Гагариным.

Потом, когда она вернулась, Гагарины получили и свою комнату. Надвигалась полярная ночь с ледяными ветрами и морозами. Юра привез бочку для воды, выпарил ее кипятком с каким-то тундровым корешком и листочками, наносил воды до краев. Затопил печь. Когда она уютно загудела, скомандовал:

— Ну, принимайся, хозяюшка, за свои дела, а мне позволь сходить порыбачить…

— Я обед, конечно, сготовлю. Но ты, может, наловишь форели? Ведь никогда и не пробовала, какая она, эта «царская» рыба.

Юра предупредил:

— Ты, Валя, на всякий случай, готовь закуску. Я пригласил друзей на новоселье. Забегу к Дергунову, пусть покажет заветное местечко, где он черпал форель ковшами.

Когда оба вернулись, комната была неузнаваема. На окне висели шторы, полы до блеска вымыты, по ним из конца в конец бежала веселая дорожка, на столе стояло что-то пахучее. Валя затормошила обоих: