Книга птиц Восточной Африки - Николас Дрейсон

— Трудности? Какие трудности? Раз Малик говорит, что видел семнадцать видов, значит, так есть. Какие проблемы?

— Видишь ли, Хан, требуются названия, — сказал мистер Патель. — Чтобы все было по правилам и мы знали, что он их действительно видел и они действительно новые. Я должен внести их в список.

— Малик обязательно все вспомнит. Постепенно. Кстати, о списке…

Гарри Хан сунул мистеру Пателю листки гостиничной бумаги.

— Сколько, Гарри? — крикнул кто-то от барной стойки.

Гарри Хан повернулся лицом к залу:

— Разумеется, комитет еще должен перепроверить, но по моим прикидкам… сколько же точно? Семьдесят четыре или семьдесят пять?

Прекрасный остров Ламу превзошел ожидания даже Джорджа и Дэвида. В аэропорту Мэнда-Айленд, буквально в нескольких ярдах от трапа, они подверглись бомбардировке со стороны шпорцевого чибиса, а потом, шагая по бетонным плитам к зданию аэровокзала, едва ли не спотыкались об аметистовых короткохвостых скворцов. Над полем за взлетной полосой низко летали деревенские ласточки. Перед входом в вокзал в густых, свисающих до земли ветвях бугенвиллеи чирикали и ссорились ткачики. Две пары горлиц, сидевшие неподалеку на телефонных проводах, печально укоряли их своим четырехнотным воркованием. По дороге на остров Ламу, из лодки, они видели шесть видов чаек и крачек, а также скопу, которая носилась над водой, быстро касаясь ее поверхности когтями и ловко выдергивая серебристую рыбу. В небе кругами медленно парил коричневый с белым браминский коршун.

Найти и нанять на все утро маленькую моторную рыбацкую лодку оказалось совсем не трудно. Из-под ее холщового навеса они наблюдали за белыми цаплями, бродившими по воде, за бакланами и змеешейками, сушившими крылья по прибрежным кустам. Нашим натуралистам повезло: был отлив, и лодочник охотно отвез их к южной оконечности острова, где на грязевых отмелях кормились болотные птицы — красноножки, большие улиты, средние кроншнепы, камнешарки, песочники, золотистые ржанки, морские зуйки. В первые же три часа им удалось записать пятьдесят семь видов.

— Гарри, старина, мы напали на золотую жилу! — воскликнул Дэвид.

— А я, кажется, проголодался, — сообщил Джордж.

— Ланч, — сказал Гарри, — за мой счет.

Вторая половина дня, пусть и не такая активная, оказалась не менее продуктивной. После долгого обеда в отеле «Петлейз» путешественники растянулись на траве под старой городской стеной. Стрижи над их головами разрезали голубой воздух крыльями, похожими на турецкие ятаганы.

— Евразийские стрижи, большие, — констатировал Джордж, прикрывая глаза одной рукой, а другой указывая на небо, — а те, что поменьше, это малые.

— А две птицы пониже, Гарри, с гораздо более узкими крыльями, наверное, пальмовые стрижи. И… батюшки мои! Смотри-ка, Джордж.

Они нацелили бинокли на птицу, которая вначале показалась им большим евразийским стрижом.

— Твое мнение?

— Ты прав, Дейво. Горло! Видишь, Гарри?

— Да, яркое-белое. Кто это?

— Стриж Горуса. В путеводителе говорится, что обычно они не встречаются так далеко на севере, однако ошибиться трудно.

Итак, стриж Горуса, несколько видов ласточек, обычных и городских, стайка африканских колпиц, которые пролетели в вышине плотной буквой «V», вытягивая вперед свои похожие на банджо клювы… Наступил момент, когда Джордж, Дэвид и Гарри сочли, что заслужили право до отъезда просто поваляться на траве. На момент возвращения с острова — так, чтобы успеть на паром до аэропорта, — итог дня составил семьдесят четыре вида.

— Неплохо, неплохо, — пробормотал Джордж. Они уже зарегистрировались и ждали посадки в самолет. — Но знаете, чего мне не хватает для полного счастья? Красной щурки.

Быстрая карминная молния стремительно снялась с перил контрольной башни, на секунду зависла в воздухе, с лету подхватила какое-то насекомое и медленно заскользила обратно на свое место.

23

Белый пеликан

И почему европейские исследователи, попадая в Африку, первым делом стремятся все переименовать? Что это: невинный каприз или обычная глупость? Слава богу, люди в этой части земного шара обретаются минимум три — плюс-минус копейки — миллиона лет. Странно думать, что за такой срок они не заметили у себя под носом ну, например, водоем — к тому же преогромный. Насколько? Да больше озера Мичиган, Тасмании, Коннектикута, Массачусетса, Вермонта и Род-Айленда вместе взятых! Водоем так велик, что люди, расселившиеся по берегам, даже называют его по-разному. Но доктор Ливингстон наплевал на это с высокой вышки. Ему и в голову не пришло выяснить у местных жителей, как именуется гигантское озеро в верховьях Нила, он просто взял и окрестил его в честь старейшины племени белых обитателей маленького острова на другом краю света. В результате для нас озеро называется Виктория. Ну и как по-вашему, это наивно или глупо? Я, право же, не могу решить.

Вечером, в «Хилтоне», Гарри — с семьюдесятью пятью «скальпами» острова Ламу на поясе — сидел вместе с Дэвидом и Джорджем и разрабатывал новый маршрут.

— Надо двигать на запад. — Джордж, не отрывая глаз от разложенной на столе карты, медленно отпил глоток «Джонни Уокера».

— На запад, говоришь? — задумчиво повторил Гарри. — И далеко ли?

— До упора. На озеро Виктория. Уж чего-чего, а птичек там завались.

— Фламинго, например, — сказал Дэвид, листая путеводитель.

— Большие и малые.

— И наверняка пеликаны?

— Белые, а если повезет, то и розово-спинные.

— А еще?..

— Аисты, цапли, журавли, пастушковые, утки, гуси…

— Виктория, девочка моя! — провозгласил Гарри. — Я по тебе уже скучаю.

Итак, на третий вечер соревнования Гарри Хан вернулся с огромного африканского озера, колыбели реки Нил и великой загадки для человечества, со списком птиц длиною (по осторожным прикидкам мистера Пателя) не меньше чем в сорок восемь новых видов. В клубе ликовали — и слегка тревожились: без четверти восемь, а от мистера Малика ни звука. Конечно, он теперь без машины, но все же опаздывать совсем не в его привычках. Где же он?

А он не вставал рано и не спешил на самолет в Кисуму, город у великого озера в сердце Африки. Не нанимал машины с шофером, не подъезжал к месту, где река Нзиоа изливает свои воды в упомянутое озеро, и не видел фламинго (больших и малых), пеликанов (белых и пестрых), аистов (черных, белых, седлоклювых, лодкоклювых, желтоклювых, разинь). Равно не видел мистер Малик желтоклювой утки, черной утки и уток древесных, бурой и белощекой, как и хохлатой чернети, белоспинной савки и тридцати других видов птиц, еще не отмеченных в его списке. С точки зрения наблюдений за кенийскими птицами день мистера Малика, в общем и целом, пропал зря.

Не знаю, как в случае угона автомобиля поступили бы вы, но я, учитывая, что на кон поставлена возможность обвить рукой талию женщины моей мечты, пошел бы и арендовал другой. В Кении это дорого, но тем не менее доступно, — в конце концов, ведь разъезжает же Гарри Хан в арендованном красном кабриолете. Однако мистер Малик лишился не только автомобиля, но и бумажника, а вместе с ним — водительских прав.

Я уже вскользь упоминал, какая это волынка — заявить в Найроби о преступлении. Но на получение водительского удостоверения уходит поистине вечность. У меня у самого кенийские права. От заполнения соответствующих документов до извещения о том, что они готовы, прошло ни много ни мало пятнадцать с половиной месяцев; как говорят знающие люди, «всего лишь». Замена прав считается делом третьестепенным, но без них, увы, не дают машину напрокат… Хотя, разумеется, мистер Малик всегда мог обратиться за помощью к Богу.

Я с детства воспитывался в стенах англиканской церкви, но Бога узнал лишь в Кении. С ним меня познакомил мой друг Кеннеди. В моем найробийском доме не было телефона, а я с ужасом узнал, что некоторые из знакомых, тоже недавно приехавшие, ждут установки вот уже десять месяцев — и пока безуспешно.

— Если хочешь, переговори с Богом, — предложил Кеннеди. — Вот номер.

Этот номер я набрал с его аппарата. С седьмого раза нас соединили (помню, я тогда изумился теософической коннотации числа семь, но потом узнал, что именно столько попыток в среднем необходимо, чтобы куда-то дозвониться в Найроби).

— Алло, — сказал Бог, и это стало для меня откровением. Ибо его голос был ровно такой, как должно, — божественный. Я рос с европейским образом Бога — почтенный белокожий старец с бородой — и никогда не задумывался о его голосе. Какой он? Как у раввина, Папы Римского, Орсона Уэллса?

Я радостно узнал, что у Бога глубокий баритон и речь выпускника Оксбриджа. Он говорил совершенно так, как подобает Богу англиканской церкви, что, надо сказать, сразу меня успокоило. Позже мы встретились в его большой, с чудесной мебелью, квартире в паре шагов от Саут-парад. «В загородном доме у меня, конечно, просторней», — не преминул заметить Бог. Ему оказалось слегка за тридцать, он был обаятелен, чернокож и к тому же гей. И за определенную мзду (пожертвование? подношение?) он умел сделать так, чтобы телефон мне поставили через неделю.