Манипуляция сознанием. Век XXI - Сергей Кара-Мурза

Самосознание европейской культуры XX века. Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М., Политиздат, 1991.

Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001.

Федякин И.А. Общественное сознание и массовая коммуникация в буржуазном обществе. М., 1988.

Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. Пер. с англ. М., Республика, 1994.

Фромм Э. Бегство от свободы. Минск, 1998.

Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1989.

Цуладзе А. Политическая мифология. М., Алгоритм, 2002.

Шиллер Г. Манипуляторы сознанием: Пер. с англ. М., Мысль, 1980.

Шостром Э. Антикарнеги или человек-манипулятор: Пер. с англ. Минск, 1992.

Юнг К.Г. Собр. соч. Психология бессознательного: Пер. с нем. М., Канон, 1994.

Chomsky N. Necessary Ilusions. Thought Control internacional Democratic Societies. Boston: South End Press, 1990.

Раздел II. Главные мишени манипуляторов сознанием: знаковые системы

Человек живет в мире природы и мире культуры. На характер окружающей среды можно посмотреть и под другим углом зрения. Человек живет в двух мирах – мире вещей и мире знаков. Вещи, созданные как природой, так и самим человеком – материальный субстрат нашего мира. Мир знаков связан с вещами, но сложными, текучими и часто неуловимыми отношениями[10]. В целом мир знаков – первая мишень для манипуляторов. XX век показал немыслимые ранее возможности использования знаковых систем как средства власти.

Выделяя в этой главе для анализа мир знаков, мы должны помнить, что при этом мы пользуемся абстракцией. На деле мир вещей и мир знаков перекрываются, разделить их невозможно. Многие вещи, вроде бы предназначенные для какой-то «полезной» цели, на самом деле дороги нам как образы, знаки, отражающие человеческие отношения. Старая чашка, модное платье, мотоцикл – все это образы, несводимые к материальным функциям, но они воплощены в вещах.

Сосредоточим внимание на «наименее материальных» знаках.

Глава 5. Оснащение ума: язык слов

§ 1. Магическая сила слов

В мире культуры, который окружает человека, выделяется особый мир слов – логосфера. Он включает в себя язык как средство общения и средство «вербального мышления», в котором мысли облекаются в слова.

Язык как система понятий, слов (имен), в которых человек воспринимает мир и общество, есть самое главное средство подчинения. «Мы – рабы слов», – сказал Маркс, а потом это повторил Ницше. Есть мнение, основанное на догадке Б.Ф.Поршнева, что первоначальной функцией слова на заре человечества было его суггесторное воздействие – внушение, подчинение не через рассудок, а через чувство.

Известно, что даже современный, рассудочный человек ощущает потребность во внушении. В моменты житейских неурядиц мы ищем совета у людей, которые вовсе не являются знатоками в возникшей у нас проблеме. Нам нужны именно их «бессмысленные» утешения и увещевания. Во всех этих «не горюй», «возьми себя в руки», «все образуется» и т. д. нет никакой полезной для нас информации, никакого плана действий. Но эти слова оказывают целительное действие.

Внушаемость посредством слова – глубинное свойство психики, возникшее гораздо раньше, нежели способность к аналитическому мышлению. Это видно в ходе развития ребенка. В раннем детстве слова и запреты взрослых оказывают большое суггесторное воздействие, и ребенку не требуется никаких обоснований. «Мама не велела» – это главное. Когда просвещенные родители начинают логически доказывать необходимость запрета, они только приводят ребенка в замешательство и подрывают силу своего слова. До того, как ребенок начинает понимать членораздельную речь, он способен правильно воспринимать «предшественники слова» – издаваемые с разной интонацией звуки, мимику, вообще «язык тела».

Возникновение человека связано с появлением способности удерживать в памяти впечатления от окружающего мира и проецировать их в будущее. И первобытный человек стал жить как бы в двух реальностях – внешней («реальной») и внутрипсихической («воображаемой»). Это надолго погрузило человека в тяжелое невротическое состояние. Справиться с ним было очень трудно, потому что воображаемая реальность была, по-видимому, даже ярче внешней и очень подвижной, вызывала сильный эмоциональный стресс («парадокс нейропсихической эволюции»).

Этот стресс затруднял адаптацию людей к окружающей среде. Лучше приспосабливались и выживали те коллективы (стаи), в которых вожаки и другие авторитетные члены сообщества научились издавать особые звуки-символы. Они воздействовали на психическое состояние сородичей стимулирующим и организующим образом и, согласно догадкам психологов, снимали у них тягостное невротическое состояние. Так возникло слово, сила которого заключалась не в информационном содержании, а во внушении. Люди испытывали потребность в таком слове и подчинялись ему беспрекословно. Так возник особый класс слов – заклинания. Кое-где они сохранили свою силу до наших дней (слова лекарей-знахарей, шаманов). Они действуют и во вполне просвещенных коллективах – но в косвенной форме («харизматический лидер»).

Б.Ф. Поршнев писал в книге «Социальная психология и история»: «Человеческие слова способны опрокинуть то, что выработала «первая сигнальная система» – созданные высшей нервной деятельностью условнорефлекторные связи и даже врожденные, наследственные безусловные рефлексы. Она [речь], как буря, может врываться в, казалось бы, надежные физиологические функции организма. Она может их смести, превратить в противоположные, разметать и перетасовать по-новому. Нет такого биологического инстинкта в человеке, нет такого первосигнального рефлекса, который не мог бы быть преобразован, отменен, замещен обратным через посредство второй сигнальной системы – речи».

Особую роль в суггестии играют глаголы. Они древнее и первичнее, чем существительные. Именно глагольную фазу развития языка Б.Ф. Поршнев представляет как обретение словом возможности неодолимо запрещать действие или неодолимо побуждать к нему. Глагол и сегодня выполняет повелительную функцию, причем не только повелительным наклонением (например, сядьте!), но и инфинитивом (сесть!) и временными формами – прошедшим (сели!), настоящим (садимся!) и будущим (сядем!).

Суггесторное воздействие слова нисколько не уменьшилось с появлением и развитием цивилизации. Гитлер писал в «Mein Kampf». «Силой, которая привела в движение большие исторические потоки в политической или религиозной области, было с незапамятных времен только волшебное могущество произнесенного слова. Большая масса людей всегда подчиняется могуществу слова».

Гитлер писал как практик-манипулятор, гипнотизер. Но примерно то же самое подчеркивает современный философ С.Московичи в книге «Наука о массах»: «Что во многих отношениях удивительно и малопонятно, это всемогущество слов в психологии толп. Могущество, которое происходит не из того, что говорится, а из их «магии», от человека, который их говорит, и атмосферы, в которой они рождаются. Обращаться с ними следует не как с частицами речи, а как с зародышами образов, как с зернами воспоминаний, почти как с живыми существами».

§ 2. Сотворение нового языка

Второй слой воздействия посредством слова – развитое сознание и процесс познания. На заре науки Бэкон говорил: «Знание – власть» (это более точный перевод привычного нам выражения «Знание – сила»). За жаждой знания скрывается жажда власти – этот вывод Бэкона подтвержден философами последующих поколений, от Ницше до Хайдеггера. И вот одним из следствий научной революции XVI–XVII веков было немыслимое раньше явление: сознательное создание новых языков, с их морфологией, грамматикой и синтаксисом. Лавуазье, предлагая новый язык химии, сказал: «Аналитический метод – это язык; язык – это аналитический метод; аналитический метод и язык – синонимы». Анализ значит расчленение, разделение (в противоположность синтезу – соединению); подчинять – обязательно значит разделять.

Язык стал аналитическим, в то время как раньше он прежде всего соединял – слова имели многослойный, множественный смысл. Они действовали во многом через коннотацию – порождение словом образов и чувств через ассоциации. Связный и «соединяющий» язык складывается благодаря тому, что различные слова слегка по-разному отражают одну и ту же вещь, а одно и то же слово – какую-то сторону различных вещей. Как писал С.Н.Булгаков, иначе «слова неподвижно сидели бы на своих гнездах, все имена существительные были бы собственными, единичными именами, но тогда не было бы никакой логической и словесной связки, ни мышления, ни речи».