Блумсберийская красавица - Август Мейхью

Тогда трусливый негодяй окончательно испугался и съ величайшею поспѣшностью распуталъ узли шали.

— Клянусь Юпитеромъ! онъ совсѣмъ помертвѣлъ! замѣтилъ Бобъ, обращаясь къ Анастасіи.

Анастасія, почти внѣ себя отъ испуга, схватывала маленькія руки мужа и кричала:

— Долли, милый Долли! слышите вы меня? Взгляните на меня, милый! Тутъ ваша Анастасія, милый!

Затѣмъ двое убійцъ продолжали свое дѣло обычнымъ въ подобныхъ случаяхъ порядкомъ. Бобъ взвалилъ себѣ на плечи безжизненное тѣльце, а Анастасія понесла свѣчу и свѣтила ему по лѣстницѣ, заботливо озираясь, нѣтъ ли кого изъ слугъ. Они осторожно достигли спальни и уложили безчувственное тѣльце въ кресло; за тѣмъ они пустили въ ходъ всѣ общепринятыя лекарства: прикладывали воду въ вискамъ, давали нюхать различныя соли, вливали въ ротъ вино. Но Долли не шевелился.

— Я думаю, сказалъ, наконецъ, Бобъ:- я думаю, что лучше послать за докторомъ; дѣло совсѣмъ плохо.

Но Анастасія не хотѣла, не могла, не смѣла внимать подобному предложенію. Послать за докторомъ! Чтобы все разгласилось по цѣлому Тинкенгему! Нѣтъ, нѣтъ! нужно попробовать что нибудь другое, — все, что угодно, только не доктора!

Паціента подняли на простыняхъ, гдѣ онъ и лежалъ съ распростертыми руками, точно распятый. Анастасія выронила нѣсколько слезинокъ и три раза громко сказала: — бѣдный Долли! потомъ, обратившись къ брату, прибавила: — бѣдный! его нельзя на ночь оставить одного, не посидите ли вы съ нимъ, милый?

— Что же вы сами намѣрены дѣлать? спросилъ Бобъ, не слишкомъ довольный такимъ предложеніемъ.

— Я лягу въ сосѣдней комнатѣ, и если буду нужна, то вы можете меня позвать, отвѣчала любящая жена.

— Чортъ возьми! Тутъ вовсе нѣтъ ничего веселаго, проворчалъ Бобъ. — Вѣдь онъ не мой мужъ, да и я усталъ, позвольте вамъ сказать.

Не обращая вниманія на эти слова, Анастасія прибѣгла къ подкупу.

— Я пришлю вамъ водки, Бобъ, ласково сказала она.

— Можно курить? спросилъ достойный молодой человѣкъ, значительно смягчившись.

— Въ уборной можно, только осторожнѣе съ искрами, будьте милочкой, не сожгите гардинъ, возразила любящая супруга.

Когда утромъ Долли очнулся отъ своего полусна, полуобморока и удивился, отчего такъ сильно пахнетъ табакомъ, причину этого сейчасъ же объяснилъ подошедшій къ постели, съ трубкою во рту, Бобъ, который спросилъ больнаго, какъ онъ теперь себя чувствуетъ.

Въ одно мгновеніи Долли вспомнилъ все. Такъ-какъ онъ былъ еще очень слабъ и съ трудомъ могъ дышать, то не старался произнести ни одного упрека, а только посмотрѣлъ на мистера Боба, но это былъ взглядъ выразительнѣе: не будучи злобнымъ, онъ пламенѣлъ негодованіемъ и презрѣніемъ.

Удалецъ изъ миддльсекскаго госпиталя понялъ, что дни его пребыванія въ Тинкенгемѣ сочтены, и потому возвратился въ уборную, чтобъ извлечь возможно большую выгоду изъ настоящаго положенія, осушая бутыль съ водкою.

Рѣшились послать за докторомъ, и мистриссъ Икль старалась объяснить ему, что мужъ страдалъ отъ сильной простуды, полученной во время путешествія. Когда они вошли въ спальню, докторъ не хотѣлъ сказать ей прямо, что не вѣрилъ исторіи о поѣздкѣ мистера Икля, но выразилъ это ученымъ языкомъ.

— Сильное изнеможеніе, замѣтилъ онъ, пощупавъ пульсъ. — Пульсъ какъ у ребенка. Весь организмъ совершенно истощенъ.

Въ уборной, прописывая лекарство, онъ саркастически замѣтилъ Анастасіи, что мистеръ Икль, повидимому, простудился отъ сильной тревоги.

— Боже мой, какой онъ неблагоразумный! отвѣчала Анастасія.

Новость о возвращеніи Долли и о его болѣзни распространилась по всему Тинкенгему съ чрезвычайною быстротою.

Сочувствіе къ Долли достигло высшей степени; экипажъ за экипажемъ останавливались у подъѣзда, заботливыя освѣдомленія о здоровьѣ мистера Икля сыпались дождемъ.

Но когда лакей вѣжливо сообщалъ сидѣвшимъ въ экипажѣ, то мистриссъ Икль очень рада ихъ видѣть и просить пожаловать, то на такое приглашеніе всегда слѣдовалъ угрюмый отказъ.

Для прекрасной, но презираемой Анастасіи стало положительною необходимостью попытаться сдѣлать что-нибудь, хота бы даже отчаянное, чтобы возвратить себѣ потерянное мѣсто въ Тинкенгемскомъ обществѣ и остановить, такимъ образомъ, открытыя и умышленныя оскорбленія со стороны сосѣдей. Противъ нея, очевидно, составился заговоръ; но она разобьетъ этихъ гнусныхъ заговорщиковъ! да, она поразитъ каждую злобную юбку, хотя бы это стоило шести обѣдовъ и шести танцовальныхъ вечеровъ въ недѣлю!

Анастасія сообщила свои планы Бобу, и этотъ суровый юноша совѣтовалъ ей сопротивляться, говоря:

Задай ихъ хорошенько, Стаси! въ тебѣ течетъ кровь де-Кадовъ; если ты имъ не отплатишь, то ужь никто не сможетъ отплатить.

Говоря безпристрастно, Бобъ, когда онъ бывалъ трезвъ, былъ недуренъ собой. Глаза у него были большіе и блестящіе, онъ сосалъ усы и въ послѣднее время пріобрѣлъ себѣ новую шляпу, такъ что, если только не глядѣть на его сапоги, наружность его была очень показная и напоминала отставнаго прапорщика.

Онъ хорошо могъ служить цѣлямъ Стаси, въ качествѣ ея защитника. Каждый день, въ четыре часа, у подъѣзда стоялъ экипажъ. Блистательная Анастасія выбирала такую шляпу, которая должна была заставить содрогнуться обитательницу «Лавроваго двора», и надѣвала платье, разсчитанное на то, чтобы въ «Тюльпанной хижинѣ» спрятались отъ стыда.

Они разъѣзжали, преслѣдуя своихъ враговъ. Если послѣдніе находились въ ричмондской пирожной лавкѣ, мистриссъ Икль нарочно входила въ все, чтобы внушить имъ благоговѣйное почтеніе къ поражающему количеству заказовъ на желе и на пудинги. Тутъ, въ лавкѣ, она безопасно располагала своими врагами; ускользнуть отъ ней они не могли, а между тѣмъ ея снисходительное обращеніе, ея благодарность за участіе, выказанное къ здоровью мистера Икля, ея патетическій разсказъ о его болѣзни, конечно, производилъ впечатлѣніе на сосѣдей.

Анастасія и Бобъ показывались вездѣ. Когда они встрѣчали враждебныхъ сосѣдокъ, Анастасія кланялась имъ или кивала головою такъ смѣло и выразительно, что никто, за исключеніемъ какого нибудь свѣжеиспеченнаго дикаря, не могъ не отвѣчать на ея привѣтствіе.

— Я проучу ихъ! воскликнула мистриссъ Икль, послѣ одной изъ этихъ улыбающихся, вѣжливыхъ встрѣчъ. — Это будетъ непремѣнно, хотя бы вамъ, Бобъ, пришлось выдержать дюжину дуэлей.

— Хотя бы что? вскричалъ пораженный Бобъ. — Полно, Стаси! Потише, потише!

— Какъ, вы не хотите сдѣлать этого для сестры? воскликнула Анастасія.

— Нѣтъ, не хочу, даже и для себя самого! возразилъ Бобъ: — какія вы добрыя!

— Во всякомъ случаѣ, трусъ, презрительно отвѣчала сестра: — вы можете послать вызовъ. Это ихъ устрашитъ, хотя бы даже на слѣдующее утро вы уступили.

Разъ Анастасія встрѣтилась лицомъ въ лицу съ обитательницею «Тюльпанной хижины» въ узкомъ переулкѣ и начала въ упоръ повторять свои любезности. Она была очень рада сообщить извѣстіе о томъ, что мистеръ Икль уже внѣ опасности. Отчего «Тюльпанная хижина» не навѣститъ его? Онъ такъ любитъ «Тюльпанную хижину», и ея посѣщеніе было бы для него праздникомъ.

— A какъ здоровье нѣмецкаго джентльмена? спросилъ красавицу непріятель, сдѣлавъ этими словами выстрѣлъ изъ орудія 80-ти фунтоваго калибра, заряженнаго злобой до самаго дула.

— Очень хорошо, благодарю васъ, возразила Анастасіи съ величайшимъ благодушіемъ. — Онъ вчера обѣдалъ съ мистеромъ Иклемъ. Они вѣдь старые друзья, вы знаете. Я должна познакомить васъ съ нимъ; онъ такой пріятный джентльменъ.

Разбитый врагъ со злобой бѣжалъ, прикрывая зонтикомъ свое отступленіе. Побѣдоносная Венера, хота и была не на шутку ранена, но старалась казаться торжествующею. Надо подождать, пока Долли поправится и выручитъ ее изъ этихъ непріятностей. Бобъ былъ хуже, чѣмъ безполезенъ. Отъ него пахло табачнымъ дымомъ, водкой и онъ нигдѣ не имѣлъ никакого кредита.

Но милый Долли былъ все еще очень боленъ и очень унылъ. Онъ вынесъ такой потрясающій ударъ, что, казалось, не желалъ подвергаться опасности получить новый такой же. Анастасія съ удивленіемъ замѣтила, что онъ вовсе не былъ радъ ея обществу, какъ бывало прежде; видъ ея брата былъ положительно ему противенъ.

Теперь она была бы рада помириться съ нимъ, но его упрямство мѣшало всякому сближенію. Его отвѣты, на всѣ ея нѣжныя слова были неизмѣнно лил: «благодарю васъ», или «какъ вамъ угодно».

— Хорошо вы спали, неоцѣненный Долли?

— Благодарю васъ.

— Не хотите ли встать, милый?

— Какъ вамъ угодно.

— Не хотите ли, мой Долли, бифштексъ къ завтраку?

— Благодарю васъ.

— A немного поджареннаго хлѣба, мой голубчикъ?

— Какъ вамъ угодно.

Бѣднякъ былъ слишкомъ добросердеченъ, чтобы отвѣчать невѣжливостью на ея внимательность, но въ то же время и слишкомъ сильно уязвленъ, и быть можетъ, слишкомъ благоразуменъ, чтобы поощрять ея попытки въ примиренію. Онъ говорилъ мнѣ, что ни разу не упомянулъ о ея жестокомъ обхожденіи съ нимъ, и не порицалъ ее за низкій образъ дѣйствій въ ту достопамятную ночь.