Там, где течет молоко и мед (сборник) - Елена Минкина-Тайчер

Глава 19. Просто учительница музыки

– Нет, я не понимаю, как она пойдет одна вечером, – говорит мама. – Ребенку все-таки тринадцать лет, а не тридцать!

Да, моей дочери Машке уже тринадцать! Ну и вымахала. На полголовы выше матери. Про размер ноги я вообще молчу. Взрослая личность!

Личность морщит круглый нос:

– Мамочка, я, конечно, все понимаю – восемнадцать лет, любовь и так далее… Но прежде чем выходить замуж, ты могла все-таки посмотреть на папины ноги?!

Видали такую нахалку?

– Скажи спасибо, что я посмотрела на рост! Меня в твои годы из-под стола видно не было.

– Гм! Трудно сказать, что ты с тех пор принципиально изменилась.

Мои родители, как всегда, дружно восседают на диване и с умилением слушают наш диалог.

– Знаешь, в ней есть что-то от Рахели, – папа откровенно любуется своей умной воспитанной внучкой. – Вот посмотри отсюда, сбоку.

– А мне кажется, она больше похожа на мою сестру Соню, – вздыхает мама. – Соня тоже была довольно высокого роста.

В этих обсуждениях я не участвую. Потому что по-настоящему Машка похожа только на одного человека – Сашину маму. Вот кто бы обрадовался! Но Сашина мама умерла одиннадцать лет назад. От сердечного приступа.

– Сонечка, вам просто повезло, – говорит Лариса Ивановна, – лучший муж – это сирота!

Ну вот опять! Как начнешь беседовать с моим прекрасным семейством, так все на свете позабудешь! На этот раз я опаздываю на педсовет. Совещания, заседания, соцобязательства – именины сердца!

Я вылетаю из квартиры, на ходу складывая разрозненные нотные листочки в тяжелую, как утюг, картонную папку, пересекаю переулок и захожу в здание музыкальной школы. Вот и вся дорога, даже не соврешь, что долго ждала троллейбус.

– Бежит, торопится, твою мать, не хочет огорчить начальство! Не сомневайтесь, товарищ педагог, родная школа оценит ваше усердие. Оценит, но не простит.

Это Екатерина Ивановна, наш завуч.

– Ладно, ладно, не делай такой несчастный вид. Педсовет отменили.

Катерина – Ломоносов от музыки. Она родилась в каком-то богом забытом поселке в многодетной и многострадальной крестьянской семье, где запойный папаша только и делал, что дрался да играл на баяне. И Катька научилась играть на баяне лет с шести и наяривала себе целыми днями песни, гимны и даже оперные арии, пока ее не заметили на районном смотре народных талантов и не привезли в Гнесинскую школу. А через два класса уже перевели в училище, потому что всю школьную программу она отбарабанила за один год, вздыхая и притопывая правой ногой. Короче, лучшего завуча музыкальной школы не найти вовек. Во-первых, Катерина очень подходит для руководителя по биографии и партийной принадлежности, а во-вторых, по-настоящему любит музыку. Согласитесь, довольно редкое сочетание.

До прихода моего первого ученика остается еще минут двадцать, можно было бы использовать так удачно отмененный педсовет и попить чаю, например, или поглазеть в окно на рано облетевшие пронзительно желтые листья (где-то сейчас Марина Петрова?), но Катерина вслед за мной проходит в двери пустующего класса и садится у рояля. Та-ак. Кажется, на этот раз наше общение не ограничится замечанием, обогащенным близкой Катиному сердцу неформальной лексикой. Предстоит серьезный разнос.

– Соня, ты не подумай, что я придираюсь, – Катерина уныло вздыхает, – ты знаешь, как я тебя уважаю, но тут одна родительница принесла дневник. С домашним заданием. Вот, смотри, ты пишешь: «Топать копытами. Хвост не поднимать». Это что, такое задание?

– Ну, это только на два дня, – я послушно просматриваю дневник. – А потом, я новое задам, не сомневайся.

Катерина краснеет, как пионерский галстук, и садится на свою новую шапку.

– Да ладно, – мне становится ее жалко, – не обращай внимания. Понимаешь, мы «Смелого наездника» разучиваем, строго по программе первого класса, не волнуйся. И я просто объясняю ребенку: «Вот пальцы – это копыта, а локоть – хвост. Хвост не поднимай!» Он же маленький, ему так веселее. И запоминается лучше.

– Ну хорошо. Пусть хвост. Но она еще говорит, что ты танцуешь на уроке!

«…Но, Боже мой, какая скука!» – сказал великий поэт.

– Кать, ты только подумай, что у нас в программе? Менуэт, полонез, полька… Танцы, понимаешь? А современный ребенок и названий таких не слышал. Вот я вместо занудных объяснений потанцую немножечко по классу, ты не думай, что я там шурую вприсядку, и он сразу подхватывает в правильном направлении. И чувство ритма хорошо развивается. Или, по-твоему, лучше стучать линейкой по спине?

Я знаю, что Катерина не придирается. Да и не так часто на меня жалуются родители. Скорее наоборот, в мой класс очень трудно попасть даже по предварительной записи, а с прошлого года официально объявлен особый конкурсный набор одаренных учеников в класс педагога Каминской. Ой, что это я расхвасталась. Воистину блистательная карьера – учительница районной музыкальной школы! Нейгауз районного масштаба.

– Соня, – говорит Катерина примирительно, – ты не возражаешь, я посижу у тебя на уроке?

– Валяй, – соглашаюсь я, – сиди. Только сегодня самые маленькие, ничего интересного.

– Знаешь, – я начинаю рассказывать быстро, пока малыш не заскучал, – знаешь, жили на свете колючие ежики. Они так и кололись своими иголками, буквально каждую секунду! Поэтому их и прозвали – секундами.

Я ставлю пухлую лапу своего будущего Рихтера на две соседние ноты. – Вот, слышишь?

– Но некоторые секунды, самые маленькие, всегда были голодными и поэтому особенно колючими. А другие – побольше и подобрее. Потому что в животе у них сидела большая черная муха!

Я указываю на черную клавишу. Малыш восторженно лупит по большим и малым секундам, действительно, эта менее колючая, эта – более.

– Целыми днями играет, – радуется и гордится молодая мама, – такой впечатлительный ребенок, вчера еле спать уложили.

Мне не хочется ее огорчать и объяснять про новую методику преподавания музыки, благодаря которой любой малыш кажется сказочно одаренным. Тем более я сама эту методику сочинила, еще всыпать могут за произвол и вольномыслие. Счастье, что есть такие руководители, как наш завуч.

Кстати, этот самый завуч уже давно делает за спиной родительницы какие-то странные знаки:

– Софья Ароновна, дорогая, извините, пожалуйста (ах, что за душка Катерина), да, извините, что прерываю интересный урок, но я совсем забыла сказать! Вам звонил один человек.

– Что-то важное? – я вдруг пугаюсь.

– Не знаю. Но очень, очень просил передать. Сказал, что брат.

Мама с малышом раскланиваются и уходят.

– Катя, о чем ты говоришь? Что за брат, когда у нас ни одного родственника нет?

– Ёшкин кот, с какого бодуна я стану сочинять?! Ясно сказал – брат, проездом, разыскивает Софью Ароновну, я даже записала. Вот, пожалуйста: «Брат Янис».

– Боже мой! – я целую Катерину. – Что он сказал? Где он?!

– Это же надо так радоваться брату! – фыркает Катерина. – Да не млей, не млей, скоро перезвонит. Вот, пожалуйста, в 16 часов, все записано как в аптеке. Ты лучше скажи, что мужу отвечать, если позвонит? Может, что ты на педсовете?

– Сонечка! – Янис обнимает меня и целует в обе щеки. – Просто поверить невозможно. Учительница, мать взрослой девочки! Сколько же мы не виделись? С тех пор, как не стало папы…

– Четырнадцать лет, – отвечаю я, – четырнадцать лет и два месяца.

– Ну и память! – восхищается Янис. – Да, ты всегда была умницей. Такая серьезная девочка с косичками.

– Ты путаешь, – смеюсь я, – косички были намного раньше! Я тогда в самый первый раз одна приехала, после шестого класса. А ты встречал меня на вокзале и сразу узнал!

– Действительно встречал! Женщины – удивительные существа, никогда ничего не путают и не забывают! Но я тоже помню, как ты храбро шагала по лужам. В жизни не встречал такой рыжей девчонки!

– Да уж – рыжая, стеснительная, некрасивая…

– Неправда, – смеется Янис, – ты была очень симпатичной! Симпатичная маленькая девочка с двумя косичками. Только ужасно сердитая. Со мной совсем не хотела разговаривать. Я даже пытался с тобой заигрывать, ничего не помогало!

Вот так! Он пытался со мной заигрывать!

– Это от страха. Просто я тогда безумно в тебя влюбилась, – я смеюсь как можно веселее, – до потери сознания влюбилась! Даже смотреть боялась в твою сторону. Знаешь, утром, когда все уходили, я потихоньку допивала кофе из твоей чашки. Представляешь?

– Я ничего не знал, – тихо говорит Янис, – совершенно не догадывался. Послушай, – лицо его бледнеет, – а потом? Когда ты приехала во второй раз? Помнишь, когда умер папа?

– Еще больше, – хохочу я. – О, это была самая безнадежная любовь на свете!