Отцы - Валерий Панюшкин

– Давай хоть лифчик от купальника надевать не будем, – предложила мама.

– Нет, – ты была серьезна, – лифчик надевать обязательно. Если ты хочешь не надевать мне что-нибудь, мама, можно не надевать трусы.

Ты прыгала как заведенная раз сто в холодную воду на совсем уж прохладном ветру. Мы увещевали тебя, что пора, дескать, вылезать из воды, но ты говорила, что послушной станешь минут через десять, а пока ты непослушная, но это не может влиять на нашу к тебе любовь. Наконец мы выловили тебя из воды и пошли обедать. Раннее вставание, свежий воздух, спортивные упражнения и бабушкина домашняя лапша вконец истощили наши силы. Мы с мамой добрели до спальни и рухнули на кровати. Ты каждые тридцать секунд забиралась под пледы то к маме, то ко мне. Пометавшись так минут двадцать и не решив, с мамой или с папой тебе хочется провести тихий час, ты прошептала, проваливаясь в сон и обнимая все-таки маму:

– Я вот сейчас усну, а бабушка и дедушка без меня поедут в сладостный магазин. И я расстроюсь.

36

Я хотел, чтоб на пятый свой день рождения ты надела юбку и блузку, нарочно привезенные мною из командировки в европейский город с модными улицами, где ответственное журналистское задание едва не было сорвано мною, потому что я искал дочери достойные юбку и блузку. Разумеется, ты сказала, что юбка и блузка тебе не нравятся или, во всяком случае, простоваты для такого торжественного случая, как день рождения. Вместо папиных подарков ты надела длинное клетчатое, пейзанское в общем, платье, подаренное бабушкой. Платье было тебе велико, ворот сползал с плеча, но это обстоятельство скорее радовало тебя, чем смущало, поскольку ворот сползал с плеча кокетливо. Ты решила в тот вечер кокетничать.

Едва одевшись к празднику, ты потащила меня на качели, и тут я понял, чем подаренное бабушкой платье было таки лучше подаренной мною юбки.

– Качай, папа! Качай сильнее! – говорила ты, тогда как в калитку входили приглашенные на праздник твои приятели Гоша и Яна. Яна несла подарочную куклу в коробочке. Гоша тоже нес какой-то подарок, но главное – букет цветов такой величины, какой сам Гоша стал только на следующее лето.

– Ой, Варя, как у тебя красиво платье летает! – воскликнула Яна, прижимая ладошки к щекам жестом, явно подсмотренным в каком-нибудь чудовищном телесериале. Чтоб ладошки освободились и можно было прижимать их к щекам, подарочную куклу Яна зажала предварительно между колен.

– Красиво платье летает, – констатировал Гоша, но букет заметно лишал мальчика ориентации и совершенно закрывал мальчику обзор, так что не знаю, действительно ли он видел, как летает платье.

– Правда же, папа, красиво платье летает? – спросила ты, поскольку я оставался последним человеком на лужайке, не оценившим красоты полета платья.

– Ты вообще у меня очень красивая девочка, – ушел я от ответа.

Но ты, видимо, удовлетворилась, соскочила с качелей и пошла принимать гостей. Дружку твоему Гоше бабушка его, вероятно, советовала вручить имениннице букет и подарок, а потом поцеловать руку. Букет Гоша вручил, подарок уронил наземь, а потом, поняв, что ситуация выходит из-под контроля, спецназовским приемом заломил тебе руку и стал целовать.

– Ой! – ты пискнула. – Больно!

– Ничего. – Гоша сохранял спокойствие. – Сейчас поцелую, и все пройдет.

Подружка Яна сказала, что поздравляет тебя с днем рождения, желает счастья и здоровья и хочет подарить куклу. Потом Яна еще раз сказала, что хочет подарить куклу. Потом Яна сказала лично мне, что вот, дескать, хочет подарить Варе куклу. Потом то же самое сказала Гоше. Потом – опять тебе. Видно было, что Яне самой очень нравится подарочная кукла, и, вероятно, Яна действительно очень хочет подарить ее, но не может, решительно не может, потому что кукла слишком хороша. Минут через десять Яна зажмурилась и куклу все же подарила.

Потом вы в мгновение ока смели невероятное количество шашлыка, причем Яна настаивала на том, что ест шашлык с кетчупом, а ты настаивала, что ешь шашлык с мороженым. После ужина вы отправились в гостиную собирать подаренный нами на день рождения кукольный домик. У домика была квадратная дыра в крыше, и сквозь дыру можно было играть, что в домике живет семья из мамы, папы, мальчика и девочки, и вот они готовят ужин, а вот они ложатся спать, а вот они возятся с собакой. Заведовал сборкой домика старший брат Вася. Ты смотрела, как брат собирает домик, и приговаривала:

– Смотри, Васечка, как они там хорошо живут, у папы даже есть ящик пива, и никуда не надо уезжать.

Дело в том, что на следующее утро мы с мамой уезжали. Утром ты встала, и стоило только тебе посмотреть на нас, как на глаза тебе навернулись слезы. Ты побежала к куче игрушек в углу, каковая куча осталась от вчерашних деньрожденных игр, раскопала среди игрушек и деталей кукольного домика пластмассовую банку мыльных пузырей, открыла, осталась довольна содержимым, вернулась и сказала:

– Мамочка, у меня от дня рождения осталось полбанки мыльных пузырей. Я хочу подарить их тебе на память. Ты будешь запускать их и не грустить.

Мама, принимая подарок, отвела глаза. А ты снова принялась рыться в куче игрушек, извлекла оттуда открытку, на которой изображена была девочка, летающая на самолете, вырвала девочку из открытки, подошла ко мне и сказала:

– А тебе, папочка, я хочу подарить девочку. Она похожа на меня, правда? Всего три недельки осталось, и я к вам приеду.

И мы уехали в Москву. Если бы маме в поезде взбрело в голову запускать мыльные пузыри, я бы помер или уволился с работы.

37

Потом лето кончилось. Ты вернулась с питерской дачи в Москву, и от этого, конечно, разбито оказалось сердце соседского мальчика Гоши. Вы с Гошей знакомы были практически с рождения, однако же по-настоящему сносить башню Гоше ты принялась только в том году, когда тебе исполнилось пять.

В самом начале лета, когда ты только появилась на даче, Гоша, узнав, что приехала его давнишняя подружка, зашел в гости по-соседски и не готовясь совершенно ни к каким эмоциональным потрясениям. Ты, однако же, Гоше потрясение устроила. Едва завидев, что Гоша входит в калитку, ты принялась пристально вглядываться в куст сирени.

– Привет, Варя! – сказал Гоша и поцеловал тебя в щеку, будучи совершенно уверен, что всякому человеку на земле приятны его поцелуи.

– Тихо, – прошептала ты, не шелохнувшись и продолжая пристально вглядываться в сиреневый куст.

– Почему тихо? – Гоша тоже посмотрел в сирень, но не обнаружил там ничего, кроме обыкновенных цветов и листьев. – На что ты там смотришь?

– Тихо, – прошептала ты. – На сову.

– На кого?

– Я, – совсем уже только одними губами произнесла ты, – смотрю на сову, а сова сидит в сирени.

Гоша испугался совы, но подошел к кусту поближе, еще раз вгляделся в куст и тоже прошептал:

– Я ничего не вижу.

– А ты повнимательнее глаза выпучи и сразу увидишь.

Бедный Гоша минут десять выпучивал глаза как мог более внимательно и повторял:

– Ничего не вижу. Ничего не вижу.

Пока наконец ты не сжалилась над своим другом:

– Ну ладно, Гоша. Это я играю, как будто сова сидит в кусте и как будто я ее вижу.

Практического смысла в этой игре не было никакого, а если нет в каком-нибудь занятии практического смысла, то всегда ведь испытываешь эмоциональное потрясение от такого занятия, особенно если занимался им четверть часа, даже и не подозревая, чем именно занимаешься.

В последующие дни упражнения с сиренью продолжились. Ты вынесла из дома акварельные краски и предложила Гоше раскрасить на сирени листья. Гоша, конечно, согласился, особенно когда ты объяснила ему, что лист бумаги и лист сирени – это в любом случае лист, и, следовательно, может быть раскрашен.

Гоша, опять же, был потрясен этаким лингвистическим кунштюком, а ты сказала ему:

– Гоша, я старше тебя на несколько месяцев, выше тебя ростом и умнее тебя.

– Хорошо, – парировал Гоша. – Тогда я буду твоим начальником.

Вы раскрасили на сирени листья, но ночью пошел дождь, и всю краску с листьев смыло. Ты очень расстроилась. А Гоша тебя утешал. Или Гоша расстроился, а ты его утешала. По-моему, у вас была игра такая, что один расстроился, а другой утешает, и смысл игры был в том, чтобы дедушка разрешил расстроенным детям, дабы они утешились, возиться в огромном жбане с водой, где водятся лягушки.

Дедушка не очень-то любил, когда дети возились в жбане с водой, потому что жбан большой, а дети склонялись в жбан так, что из жбана торчали наружу только ноги, и приходилось дедушке время от времени вытягивать из жбана за ноги то тебя, то Гошу, чтобы узнать, не утонули ли.

Но в тот день вы так заморочили дедушке голову своими причитаниями по поводу омытых дождем листьев сирени, что дедушка разрешил вам возиться в жбане. Вы возились самозабвенно часа четыре. В конце концов Гоша поймал для тебя в жбане настоящего лягушонка, посадил лягушонка в банку с песком, цветами и дохлыми мухами. И торжественно вручил, как вручают перстень или колье. Ты была тронута.