Рогнеда. Книга 1 - Евгений Рогачев

И закрутило, завертело Василия в хозяйских делах. С того времени, как умер старый хозяин, минуло более двух лет. Молодой боярин отстроил хоромы новые, считай — в два раза больше старых, землицы прикупил. Да не в самом городе, а в двух верстах выше по реке. Здесь и дышится вольготней, и природа такая, что, сколько ни смотри, не насмотришься. Торговать начал с размахом и с прибылью не малой. Да не только здесь, на родине своей малой, айв заморские страны стали караваны его ходить. На это дело была пущена основная часть фамильного клада, но Василий о том не жалел. Знал, что через несколько лет вернется то золото к нему сторицей.

Молодой боярин приосанился, заматерел, власть почувствовал. Сам воевода посадский не единожды бывал у него на подворье, угощался. Стал он строг и требователен. За любую, даже небольшую оплошность взыскивал со всей суровостью. Дворовые люди, по чьим спинам не раз и не два прохаживался кнут, вспоминали прошлого хозяина. Тот тоже бывал строг, но не так, как наследник, который не знал жалости, а простых людишек и за людей не считал, приравнивая, разве что, к скотине домашней.

Один человек только был в чести у боярина. Это немой Михалко. Помнил, наверное, Василий, как тот спас его из ногайского плена. Потому и приблизил, сделав ближайшим помощником. Хоть и зачерствел сердцем Василий, а давнюю услугу Михалко помнил и многое ему прощал. Сам немой не отходил от Василия ни на шаг. В руках всегда сжимал кнут из выделанной воловьей кожи. Часто он им охаживал зазевавшихся да нерасторопных людишек, и те боялись его почище хозяина.

Была у Михалко страсть одна, о которой ведал только хозяин его и никто более. Любил Михалко девок молодых, особенно ранних. Тех, кто еще только выходил из-под крыла маменьки да папеньки. И тут же попадали они в крепкие руки немого. Зародилась страсть эта вскоре после того, как прибыли они в Борисов-град. В один из дней узрел Михалко, как девчушка одна, сверкая пятками и размахивая плетеной корзиной, отправилась в лес. Увидел Михалко крепкие загорелые икры, и ноги сами понесли следом. Выследил он ее среди кустов, подобрался почти вплотную, не сводя горящего взгляда с толстой девичьей косы. И тут какой-то туман нахлынул на разум, вмиг превратив Михалко из человека в дикого зверя. Очнулся он, когда уже стоял над бездыханным телом.

С той поры и повелось. То тут пропадет девчушка молодая, то там. Уйдет в лес или еще куда и — пропадет, исчезнет с концами. Сколь их не ищут — все без толку. Один раз аж две деревни поднялись. Три дня искали, да так и не нашли. Все поля вокруг излазили, все буераки. Поползли с тех пор нехорошие слухи, что завелся в окрестностях города аспид огнедышащий, который хватает молодых девок и тащит к себе в логово, где всячески над ними измывается, а потом пожирает.

Василий об этих слухах знал, но отмахивался, как от очередных народных бредней. Чем еще людишкам заниматься, как не языками чесать, когда остаются они без должного хозяйского пригляда? Да и своих дел хватало по горло, чтобы на всякую чушь заостряться.

Однажды призвал Василий к себе Михалко по какой-то надобности. Того долго не было, а, когда явился немой, то показалось хозяину что-то не то в его облике. Был он весь помятый какой-то, в изодранном кафтане, с кровавыми пятнами на больших, заскорузлых ладонях. Василий подумал, было, что подрался с кем-то Михалко. Спросил недовольно:

— Ты где шляешься? Сколь тебя можно дожидать?

Михалко промычал в ответ что-то невразумительное.

Василий подошел ближе, попытался заглянуть в глаза верному подручному. Михалко глаз не казал, а только шмыгнул носом и спрятал руки за спину. «Тут другое, — понял боярин. — Не драка молодецкая, а что-то пострашнее». Чтоб проверить себя, спросил просто так, без всякого умысла:

— Ты что ли бесчинства эти творишь? Те, о которых люди уже не один день бают?

Михалко прятал глаза, опасаясь встречаться с грозным взором разгневанного хозяина. Тут вдруг ожгло Василия страшной догадкой. Понял Василий, что прав он оказался, и аж задохнулся от злости.

— Ты что, смерд, ополоумел?! На дыбу захотел? — И ударил наотмашь по лицу.

Михалко покачнулся, но на ногах устоял. Только замычал обиженно. Из носа стекла тоненькая струйка крови и затерялась в бороде. Вскипая все больше, Василий ударил еще два раза, и только после этого злость понемногу утихла. Голова Михалко моталась из стороны в сторону, что кочан капусты, из разбитого носа текла кровь, заливая ворот кафтана.

Василий отдышался, велел:

— Уйди с глаз моих! Затаись где-нибудь и на глаза не показывайся. Потом решу, что с тобой делать… Забавы свои прекрати, а не то велю оттащить к посаднику, где с тебя шкуру живьем снимут и солью посыплют… Понял меня?

Михалко кивнул головой и скрылся с грозных очей боярина.

Первой мыслью Василия было отдать Михалко в руки палача. Нечего держать возле себя такое чудовище. Еще, не ровен час, прознает кто о бесчинствах его, и на самого боярина падет злое недовольство. Ведь все знают, как близок немой к боярину Колычеву. Поразмыслив немного, не стал этого делать. Девки что — бабы еще нарожают. Людишек испокон века на Руси хватало, и добра этого и впредь в достатке будет. А Михалко, почувствовав вину свою, еще преданней будет. И пойдет за хозяином своим и в огонь и в воду. Только прикажи — любое желание исполнит. На том и порешил.

Через два дня опять позвал к себе Михалко. Взгляд у того был, как у побитой собаки, а на дне черных, словно глубокий омут глаз таился страх. Василий напустил на себя грозный вид.

— Помни, смерд! Еще услышу про бесчинства твои, сам казню, без суда посадского. Запомни доброту мою и служи верно, аки пес.

Михалко бухнулся на колени, схватил руку боярина, обслюнявил всю. Василий брезгливо выдернул длань, обтер о полу халата.

— Ступай! Нужен будешь, позову.

С тех пор перестали пропадать девки, и народ потихоньку стал забывать об аспиде огнедышащем. А Михалко принялся служить боярину еще преданней.

Вскоре после этого появилась на подворье у боярина новая дворовая девка. Имя у нее чудное было — Рогнеда. С виду обычная, но манили к себе ее глаза, скрывающие в себе какую-то тайну. Хотелось один раз окунуться в них и уже никогда не всплывать на поверхность.

Жила она с дедом, древним подслеповатым стариком лет, наверное, девяноста от роду. Родителей Рогнеда не помнила, все время рядом был один дед. Мать задрали волки, когда отважилась одна отправиться в лес в осеннюю пору. Отец сгинул где-то далеко в чужих землях. Подрядился он корабельщиком к купцу одному. Да так и плавал, дома бывал изредка — только наскоком. Дед рассказывал, что и имя народившейся дочери он дал. Наслышался в других странах имен разных диковинных, вот и нарек народившееся дитя не по-нашенски, не по-славянски. Нарек, да и опять исчез. Девчушка со временем подросла и к имени своему привыкла. Дед стал называть ее Рогней. С тех пор так и повелось.