Фальшивая графиня. Она обманула нацистов и спасла тысячи человек из лагеря смерти - Элизабет Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта история поразила Янину. Она встречалась с Олеком Рыльским и считала его завзятым контрабандистом, равнодушным к страданиям людей, из которых он извлекал выгоду. По сути, он был одним из тех поляков, от которых Янина и Генри старались держаться подальше, чтобы их не заподозрили в еврействе. Однако он рискнул собственной жизнью и жизнями членов семьи, чтобы спасти еврейскую девушку, с которой даже не был знаком. Это был еще один пример способности человека действовать против своекорыстных интересов, наперекор устоявшейся репутации и предыдущим поступкам. Янина в очередной раз пришла к выводу, что человеческая натура полна противоречий, идущих вразрез с обычной логикой.
Портной еще раз заходил к Рыльским – счастливый и рассыпающийся в благодарностях за спасение дочери. Больше они никогда его не видели.
Вечером 16 марта 1942 года германская полиция и люди из Травников окружили люблинское гетто, а потом ворвались внутрь. Горожане, жившие поблизости, слышали приказы на немецком, крики и плач, а потом автоматные очереди. Они видели трупы евреев, валявшиеся на улицах гетто в лужах крови. Поляки, чьи дома стояли возле песчаного карьера в пригороде, стали свидетелями расстрела детей из приюта в гетто. Ночью люди, жившие вдоль дороги от гетто до городской бойни, видели сотни еврейских мужчин, женщин и детей, которые, сгорбившись, брели вперед с небольшими чемоданчиками, вмещавшими минимум, разрешенный им к выносу. За бойней проходила железнодорожная колея, и оттуда тоже доносилась стрельба. Подполье сообщало, что евреев, включая тела расстрелянных, грузили в товарные вагоны, которые порой по нескольку дней стояли на путях, прежде чем отбыть на восток.
День за днем, но особенно по ночам, крики, плач, выстрелы и шарканье ног эхом разносились по Люблину. К 14 апреля около 28 000 жителей люблинского гетто были убиты. Больше тысячи расстреляли, остальных отравили газом в лагере смерти Белжец. Оставшихся 7000 евреев переселили в новое гетто на Майдане-Татарском. Там отобрали три тысячи и отправили в Майданек – всех расстреляли. 20 апреля 1942 года, на день рождения Гитлера, ликвидация люблинского гетто была завершена[91].
Люблинское гетто оказалось первой жертвой «Операции Рейнхард». Второй предстояло стать гетто во Львове.
Судьбу депортированных евреев шепотом обсуждал весь Люблин. Немцы говорили, что их отправляют на работы «на восток», но люди видели, что большинство депортируемых слишком молоды или слишком стары для работы, а трудоспособных, наоборот, оставляют в городе. Железнодорожные рабочие утверждали, что евреев отвозят в небольшой эсэсовский лагерь возле деревушки Белжец. Поляки, жившие поблизости, описывали то, что видели издалека: тысячи евреев ежедневно входили на территорию, где стояло всего три небольших деревянных барака; ни один еврей обратно не выходил; продуктов в лагерь не доставляли, но от станции, рядом с которой располагались склады, регулярно отправлялись полные вагоны личных вещей; от лагеря распространялся сильный запах. К середине апреля весь Люблинский округ знал, что в лагере Белжец убивают евреев. Насчет того, как это происходит, мнения разделялись: это мог быть электрический ток, газ или удушение вакуумным насосом[92].
Ужасающее осознание того, что немцы избавляются от евреев, заставляло поляков спрашивать себя: «Не будем ли мы следующими?» Причины на это имелись: решив, что победа в войне близка, нацисты в 1942 году удвоили усилия по эксплуатации польского населения. Они урезали полякам пайки, подняли сельскохозяйственные сборы и систематически грабили польские фермы и бизнесы, чтобы немецкие солдаты на фронте ни в чем не испытывали нужды. Грабительские рейды были в порядке вещей: немцы врывались в деревни, на хутора и на рынки, хватали людей, выволакивали их из церквей, из поездов и автобусов. Их могли направить на принудительные работы или на стройку – например дороги, – угнать в Рейх или в один из сотен трудовых лагерей в Генерал-губернаторстве, могли сделать заложниками и расстрелять в ответ на следующий реальный или выдуманный акт неповиновения[93]. Люди боялись засыпать в своих постелях и бежали из дома при малейшем намеке на рейд. Как записал один поляк в своем дневнике в марте 1942 года, поляки жили «с постоянным ощущением смерти, насилия и несправедливости. Население подвергалось террору… Количество жертв неуклонно росло»[94].
Между страхом и ужасом существовала и Янина. Звуки ликвидации люблинского гетто продолжали отдаваться у нее в ушах, терзая ее мыслями о близких, оставшихся в гетто во Львове, которых должна была постигнуть такая же кошмарная участь. Каждую минуту она ощущала, что и их с Генри тоже могут убить. Если Генри поймают во время рейда, физический осмотр сразу изобличит его как еврея, поскольку он обрезан, и их обоих казнят. По Люблину ходили страшные слухи о методах и техниках, которые использует гестапо в своей тюрьме. Янина беспокоилась, что подозрение падет на графа Скжинского, а то и на графиню Владиславу, если откроется, что они с Генри евреи. Постоянное напряжение не давало ей спать, и даже дышать было тяжко.
Однажды ночью она очнулась от чуткого сна, заметив на потолке пята света. Янина сразу поняла: фары машины! Она подбежала к окну и осторожно выглянула из-за края занавески. Немецкие солдаты заходили в дома по всей улице. Она увидела, как они стучатся в соседнее здание, потом врываются внутрь и начинают вытаскивать на улицу мужчин, которых затем заталкивают в грузовик. В панике Янина бросилась в комнату хозяйки и разбудила двоих сестер.
– Тетя Владзя, скорее, они идут за Генри! Дайте мне ключи от подвала, чтобы он мог спрятаться, – взмолилась Янина.
– Я не стану этого делать, дитя! – воскликнула Владислава. – Ты слишком расстроена и не можешь ясно мыслить. Если они заберут его отсюда, то отправят на работы или в лагерь. Но если его найдут прячущимся в подвале, то наверняка расстреляют на месте. К тому же, – добавила она уже мягче, – они за ним не придут. У нас есть особая молитва для таких случаев. Просто иди в
