Горицвет - Яна Долевская

Федыкин не вполне выговорился, но находил излишним рассыпать на ветер суждения, имевшие, по его мнению, достаточно высокую ценность, чтобы позволить кому бы то ни было пренебречь ими. Вдобавок, вопрос о стоимости зерна на мельнице Егорова так же был для него небезынтересен, и пока еще оставалось время, следовало бы подобрать весомые доводы для предстоящего торга.

На мельницу они въехали молча. Сам Егоров вышел к ним на встречу, и протянул Жекки руку, помогая сойти. Она без интереса выслушала его речь на счет своих семнадцати пудов, которые привез Филофей, рассеянно оглядела обширный двор. От подвод к воротам мельницы грузчики то и дело перетаскивали тяжелые мешки, стояли подводы, толпились возчики. Жекки едва кивнула Филофею, почтительно стянувшему перед ней шапку. Она не слышала собственного голоса, произносившего какие-то необходимые слова. В сущности, она так и не доехала до этой мельницы, оставшись на проселочной дороге, ошарашенная и подавленная.

Федыкин, напротив, как всегда деловито распоряжался, возмущаясь тем, что мужики не отвели под навес лошадей. Настаивал на пересчете привезенных мешков, разговаривал с приказчиком Егорова и с самим Егоровым, успевая при этом жестами подавать какие-то знаки своему батраку из Грачей и отмахиваться от вихрей мучной пыли. Кутерьма на мельнице захватила его с головой. Все его занимало, до всего было дело. А Жекки с трудом согласилась на чай в конторе Егорова. С неудовольствием выслушала хвастливое описание его неустанных трудов на благо «обчества». Безрадостно встретила сообщение о том, что «благодарение Богу дела идут не плохо, хотя хлебушка у мужичков не в пример прошлому году, а ить и тот был нескладен». Ей становилось скучнее с каждой минутой. И она так и не дотянула разговор до главной его темы — цены за помол и покупных цен на зерно, предоставив Федыкину самому продолжать обсуждение.

Жекки не терпелось остаться одной. Надо было без суеты, как следует подумать. Прощание с Егоровым вышло скомканным. Сославшись на ожидаемое с часу на час возвращение мужа, которое она, якобы, боялась пропустить, — Аболешев неделю назад отправился в Нижеславль, и сегодня должен был приехать двенадцатичасовым поездом, — она поспешила доверить Федыкину почетную роль главного переговорщика. Сама же, не задерживаясь больше ни на минуту, отправилась восвояси.

Некоторое облегчение она почувствовала только, когда миновала поворот, и дорога, выпрямившись, монотонно потянулась вдаль, по кромке пашни, теряясь почти у самого горизонта за темным лесным выступом. Ясный сухой день перевалил за половину. Было довольно тепло. Матовое солнце неравномерно разбрасывало золотые блики на высокие кроны сосен, выделяя ярко-зеленые пятна, прикрытые глубокими тенями и полностью охватывая стройные розовые стволы, почти до самой макушки лишенные ветвей. Затесавшиеся между сосен ели оставались почти незаметными, зато все лиственные — березы, осины, рябины и клены, ярко облитые солнечными лучами, пестрели всеми оттенками огненного прощального блеска. Порывы ветра приносили на дорогу шуршащие потоки листьев, и от них исходил тот пряный томительный запах, что один дает почувствовать осень.

Жекки ослабила поводья, позволив коню бежать, как тому вздумается, а Алкид, видимо, не слишком хотел возвращаться в конюшню. Судя по всему, его хозяйка намеренно не спешила. По крайней мере, лететь сломя голову на встречу блудному мужу Жекки не собиралась.

Частые поездки Павла Всеволодовича под довольно сомнительными предлогами давно вызывали у нее ревнивые подозрения, но сейчас нужно было хорошенько подумать совсем о другом. С Аболешевым она, так или иначе, встретится и при желании выскажет напрямик все, что сочтет нужным, а вот как быть с этой нежданно — негаданно навалившейся, внезапной бедой, о которой поведал Федыкин? Как быть с продажей леса? Что будет с Каюшинским казенным угодьем, если через него собираются провести железную дорогу? Ведь тогда от леса мало что останется. Деревья вырубят, птицы улетят, зверь разбежится. Куда тогда деваться Поликарпу Матвеичу? А Серый, что станет с ним?

Последний вопрос почему-то пересилил все прочие, так что предательский слезный ком, упрямо сдерживаемый уже более часа, подступил-таки к самому горлу и приготовился обернуться потоком неудержимых слез. Вообще-то, Жекки редко плакала, терпеть не могла плакс, и всегда считала слезы чем-то постыдным. Но, если уж они подбирались к ее глазам, их невозможно было унять. Вот и сейчас, медленно одиноко волочась по пыльному проселку, Жекки позволила себе поддаться маленькой слабости. Она начала шмыгать носом, отрывисто смахивать ползущие по щекам слезинки, оправдывая себя тем, что лучше уж сейчас дать волю нервам, чем потом раскукситься в самом неподходящем месте. Что же тут поделаешь… Тут слезами, конечно же, не поможешь. Ну вот, завтра они с Аболешевым отправятся в Инск проведать Коробейниковых. Заодно Жекки собиралась узнать, возможна ли отсрочка выплат по закладной. Теперь же, так получается, надо будет заняться еще и выяснением слухов о предполагаемом строительстве железной дороги. Это пока все, что она может сделать. Если выяснится, что ее сведения, по меньшей мере, не противоречат словам Федыкина, то тогда нужно будет переходить к решительным действиям, то есть сделать все, что только возможно для замедления или остановки этого подлого строительства. А именно — ни в коем случае не продавать свой участок, тем более, что Федыкин сказал, будто ее земля располагается «поперек стройки». Вот пусть и лежит поперек, как кость в их паршивом горле.

Жекки вытерла последнюю слезу, обмакнув уголки глаз платком. Высморкалась и вопреки непрошенным, остаточным спазмам, застрявшим где-то за грудиной, почувствовала себя намного лучше. Алкид прибавил ходу. Двуколка, подпрыгивая на затвердевших пригорках, словно пушинка полетела вперед.

Напротив старой полусгнившей сосны, сломанной во время грозы минувшим летом, начиналась развилка дороги. Правая половина шла на Никольское, а левая углубляясь в поля, выводила к сельцу Аннинскому. Там, где-то в изгибе круто петляющей колеи, за высоким холмом с одинокой раскидистой березой на вершине, прятался придорожный кабак. Жекки вспомнила о нем, увидев лежащего ничком прямо на дороге оборванного мужика. Мужик пытался ползти, издавая громкие, но нечленораздельные вопли. Над ним склонялся, пробуя безуспешно распрямиться во весь рост, другой, всклокоченный, с красными блуждающими глазами. Такие народные типажи попадались на дорогах довольно часто, и Жекки, не обратив на них особого внимания, проехала дальше.