За темными лесами. Старые сказки на новый лад - Стив Даффи

А потом он прижал заливающуюся беззвучным смехом Беатрис к груди – да так крепко, что она едва не задохнулась. Ну и задала ему мамуля за этакие игры!

– Хочешь уронить ребенка да голову ей об пол разбить?! А?! Что за безответственность?!

– Безответственность?! – рявкнул он. – А кто у нас пашет, как вол, от темна до темна, чтобы насытить вот эти животы?

С этими словами он поставил Беатрис на ноги. Больно ударившись пятками об пол, она захныкала, но отец просто подтолкнул ее к матери и вышел из комнаты, яростно хлопнув дверью. Еще один залп в их непрестанной войне… Когда папка ушел от них, пришлось мамуле открыть в городе маленькую закусочную, чтобы сводить концы с концами. По вечерам Беатрис втирала лосьон в загрубевшие, натруженные материнские руки.

– Видишь, как мы из-за него опустились? – ворчала мамуля. – Посмотри, на что я стала похожа.

Про себя Беатрис думала, что папке, может быть, всего-то и нужно было немного терпения. Мамуля, как бы Беатрис ни любила ее, была слишком уж строга. Чтобы порадовать ее, Беатрис усердно училась до самого конца средней школы: физика, химия, биология, куча исписанных аккуратным бисерным почерком тетрадей с результатами лабораторных. Каждую новую «Эй» мать встречала невнятным ворчанием, любая другая оценка влекла за собой долгий выговор. На все это Беатрис беззаботно улыбалась, поглубже прятала боль и обиду и делала вид, что похвалы для нее ничего не значат. Училась она со всем старанием, но находила время и на развлечения. Английская лапта, нетбол, а позже – парни. Все эти парни, которых так и тянет к светлокожим мулаточкам вроде нее. Свою привлекательность Беатрис обнаружила быстро.

– Иш-шь, рас-спустила перья… сучка…

Шипение донеслось со стороны нескольких девчонок, прошедших мимо Беатрис, присевшей на ступени перед библиотекой в ожидании Клифтона, обещавшего заехать за ней. Хотелось зажать уши, заглушить жгучую боль этих слов. Она же знала многих из этих девчонок! Маргарита, Дебора… Они же были ее подругами! Беатрис гордо расправила плечи, но пальцы сами собой потянули книзу край короткой белой юбки. Чтобы немного прикрыть бедра, она опустила на колени объемистый том учебника физики.

Мысли прервал рев и фырканье мотора мотоцикла Клифтона. Ослепительно улыбнувшись, он сбросил газ и картинно развернул мотоцикл прямо перед Беатрис.

– На сегодня учебе конец, дорогая. Пора поразвлечься!

В тот вечер он выглядел потрясающе – впрочем, как и всегда. Облегающая белая рубашка, мышцы бедер распирают джинсы, тонкая золотая цепочка вокруг темно-коричневой шеи… Беатрис поднялась, сунула учебник физики под мышку и одернула юбку. Взгляд Клифтона опустился книзу, вслед за движением ее рук. Видите, как мало нужно, чтобы с тобой хорошо обращались! Беатрис улыбнулась ему…

Сэмюэл не терял надежд и время от времени появлялся, чтобы пригласить ее прокатиться с ним за город. Он был настолько старше всех остальных ее ухажеров! И настолько скучнее… Прокатиться за город, бог ты мой! Несколько раз Беатрис приняла приглашение: он был так настойчив, что она просто не смогла придумать, как ему отказать. Намеков на то, что ей нужно учиться, он словно бы не понимал. Однако, говоря откровенно, со временем она начала находить его спокойствие и непритязательность успокаивающими. Его «BMW», белый, как яичная скорлупа, катил по щебню загородных дорог так тихо, что без труда можно было расслышать, как щебечут питанги в ветвях манговых деревьев, снова и снова спрашивая об одном и том же:

– Ди, ди, кес-кель ди?

Однажды Сэмюэл принес ей подарок.

– Это тебе и твоей маме, – застенчиво сказал он, протянув Беатрис смятый бумажный пакет. – Я знаю, она их любит.

Внутри оказались три пухлых баклажана, выращенных им своими руками на собственном огороде. Беатрис вынула скромный подарок из пакета. Туго натянутая кожица баклажанов отливала глубокой глянцевой синевой. Позже она поняла, что с этого и началась ее любовь к Сэмюэлу. Такой надежный, основательный, ответственный… Уж с ним-то и она, и мамуля будут счастливы!

Шло время, и Беатрис все больше и больше поддавалась застенчивым ухаживаниям Сэмюэла. Образованный, культурный, с правильной речью… Он бывал за границей и много рассказывал об экзотических видах спорта вроде хоккея на льду и горных лыж. Он водил ее в шикарные рестораны, о которых она раньше только слышала: ее другие, молодые, еще не нашедшие себя в жизни поклонники ни за что не смогли бы позволить себе такого, а если бы и решились, то, пожалуй, только смутили бы ее этим. Другое дело – блестящий, элегантный Сэмюэл. Но в то же время он был и скромен: сам выращивал овощи на огороде, и эта самокритичность, с которой он всегда говорил о себе… Неизменно пунктуален, неизменно учтив с ней и с матерью. Всегда готов забрать Беатрис после учебы или отвезти мать к парикмахерше. С другими всегда приходилось держаться настороже: дуться, чтоб пригласили куда-нибудь вместо еще одного дармового ужина в закусочной матери, упрашивать пользоваться презервативами, никогда не раскрывать перед ними душу до конца. А вот с Сэмюэлом можно было расслабиться. Сэмюэлу можно было доверять.

– Беатрис, иди сюда! Живей, живей!

Услышав крик матери, Беатрис, возившаяся на заднем дворе, поспешила в дом. Неужто с мамулей что-то случилось?

Мать сидела за кухонным столом, перед миской с тестом для фунтового кекса на продажу, держа в руке занесенный над яйцом нож. Замерев с разинутым от изумления и восторга ртом, она смотрела на стоявшего перед ней Сэмюэла, с нетерпением крутившего в руках букет кроваво-алых роз на длинных стеблях.

– Господи боже, Беатрис, Сэмюэл говорит, что хочет на тебе жениться!

Беатрис вопросительно взглянула на Сэмми.

– Сэмюэл, – недоверчиво спросила она, – что ты говоришь? Вправду?

– Да, Беатрис, – кивнул Сэмюэл. – Вправду.

В груди что-то мягко дрогнуло. На душе вдруг стало легко-легко, будто долго сдерживаемый вздох наконец-то вырвался наружу. Будто до сих пор ее сердце было заключено в стеклянном яйце, а теперь Сэмми выпустил его на волю.

Два месяца спустя они поженились. Мамуля ушла на покой. Сэмюэл купил для нее домик в пригороде и нанял прислугу, приходящую трижды в неделю. В радостных предсвадебных хлопотах Беатрис совсем запустила учебу и, к собственному разочарованию и ужасу, окончила выпускной курс университета, едва дотянув средний балл до «Си».

– Чепуха, радость моя, – сказал на это Сэмюэл. – Мне все равно не нравилась эта твоя учеба. Это все для детишек. А ты теперь взрослая женщина.

Мамуля тоже согласилась с ним, заявив, что теперь Беатрис все это ни к чему. Беатрис пыталась возражать, но Сэмюэл недвусмысленно дал понять, чего хочет, и, не желая разногласий, она прекратила спор. Несмотря на безупречные манеры, терпением Сэмюэл не отличался, и перечить ему не стоило. Ему так мало нужно было для счастья! К тому же, он был ее любимым, единственным человеком на свете, кому она могла верить.

Вдобавок, ей пришлось учиться быть хозяйкой дома, осваивать надлежащую – в меру властную, в меру шутливую – манеру общения с горничной Глорией и мальчишкой-разнорабочим Клетисом, являвшимся дважды в неделю для стрижки газонов и прополки сорняков. Как странно и непривычно это было – распоряжаться людьми: ведь Беатрис привыкла к тому, что в мамулиной закусочной распоряжения отдавали ей. Как неудобно было приказывать другим делать за нее ее работу! Но мамуля сказала, что к этому нужно привыкать: теперь у нее на это полное право.

В небе прогремел гром, однако дождь все никак не начинался. Конечно, теплый денек – это хорошо, но и самое хорошее в конце концов может надоесть. Беатрис раскрыла рот и сделала глубокий вдох, стараясь набрать в легкие побольше воздуха. В последние дни у нее началась легкая одышка: ребенок уже давил на диафрагму. Она понимала, что от жары можно скрыться в доме, но кондиционеры у Сэмюэла постоянно работали на пределе – внутри было так холодно, что масло могло храниться прямо на блюдечке на кухонном столе. И никогда не портилось. И даже насекомых в доме не водилось. Порой Беатрис казалось, что на самом деле их дом стоит вовсе не в тропиках, а где-то совсем в другом месте. Постоянная борьба с муравьями и тараканами была для нее делом обычным, но только не в доме Сэмюэла. От холода внутри пробирала дрожь, а глаза пересыхали так, будто вместо них в глазницы вставили вареные яйца. Поэтому Беатрис старалась при любой возможности выходить наружу, хоть Сэмюэл и не хотел, чтобы она проводила слишком много времени на солнце. Говорил, что опасается, как бы ее нежную кожу не попортил рак, что очень боится потерять и ее. Но Беатрис знала: он просто не хочет, чтобы она сделалась слишком смуглой. Стоило солнцу коснуться ее кожи – и сепия с корицей в ее крови одолевали молоко и мед, и Сэмми больше не мог делать вид, будто она белая. А ему нравилось, чтоб ее кожа оставалась как можно более бледной.