Непохожий двойник - Николай Оганесов

– Ну, если вас не устраивают прямые вопросы, придется говорить намеками. Вы помните свои первые показания?

– Да-да, глупо получилось, – согласился Харагезов. – Не сориентировался, недооценил всей важности момента. Оказывается, вопрос с нашим работником Красильниковым стоит очень остро. – И более интимно добавил: – Прошу вас, не придавайте моим словам значения.

– Каким? Тем, что вы говорите сейчас, или тем, что сказали в прошлый раз?

– Ну что вы! Сейчас я скажу все, как есть. Зачем мне покрывать преступника?

– Вот и я думаю, зачем? Ведь и специалист-то был никудышный, человек темноватый... И потому вы приняли решение перевести его в отдельную мастерскую?

Заведующий на мгновение замер, словно позируя невидимому фотографу, но через секунду снова заговорил, обильно оснащая речь округлыми казенными оборотами:

– Боюсь, что произошло недоразумение. У отдельных наших товарищей сложилось не совсем правильное, я бы сказал, извращенное представление о методах работы руководства. Они считают перевод на индивидуальную работу поощрением, в то время как...

– Это не так, – продолжил за него следователь.

– Это не всегда так, – осторожно поправил Харагезов. – Увы, в случае с Красильниковым произошло наоборот: уволить его по своей инициативе мы не могли, но, простите за откровенность, избавиться от такого, с позволения сказать, работничка хотели. Вот и пришлось поставить вопрос о его переводе. В целях изоляции от коллектива. – Чтобы придать вес своим словам, заведующий сослался на начальство: – Прежде чем принять решение, я советовался в управлении, и там меня поддержали.

– Интересно, – заметил следователь. – И кто именно?

Харагезов снова стал неподвижен и шевельнулся только после паузы, которой с лихвой бы хватило, чтобы навести объектив на резкость и щелкнуть затвором.

– Простите, как кто?

– Кто поддержал?

– Ах, кто? – Он вперил удивленный взгляд в собственный носовой платок. – Знаете, вопрос решался еще в прошлом году, так что мне потребуется время, чтобы уточнить...

– Хорошо, оставим это. Продолжайте.

Харагезов замялся.

– Если вы настаиваете, я могу позвонить в управление и уточнить, – предложил он.

– Не надо, мы сами разберемся.

От уверенно произнесенного «разберемся» заведующего бросило в холодный пот. Он заерзал на стуле, представив, что значит «разберемся» и какие это «разберемся» повлечет последствия лично для него.

– Вам что-нибудь известно о семейных делах Красильникова?

– Думаю, с, женой у него не все ладилось. Вот на днях ему звонила девушка, и это не в первый раз.

– Вы уверены, что звонила посторонняя девушка, а не жена Красильникова?

– Безусловно, – оживился Харагезов. – Жену зовут Тамара, а звонила Таня.

– Когда она звонила?

– Позавчера, кажется. В первой половине дня. Спросила, вышел ли на работу Красильников. Я сказал, что нет. Тогда она поинтересовалась, не болеет ли он, если болеет, то когда выйдет... – Харагезов запнулся.

– И вы ответили, что он арестован?

– Но ведь меня никто не предупреждал, – потупив взгляд, повинился он. – Я бы ни за что не сказал, если б знал, что нельзя.

Следователь зашелестел бумагами, и Харагезов, готовясь к худшему, тоскливо посмотрел в окно на безоблачное в этот час небо.

– Вернемся к январским событиям, – сказал следователь, отрываясь от своих записей. – Восемнадцатого...

– Восемнадцатого Красильников отпросился у меня на похороны соседки, – торопливо заверил его Харагезов. – Честное слово, так и было! Он приехал к девяти, сказал, что у него большое несчастье и что хочет взять отгул. Соседка – женщина одинокая, ни родных, ни близких... Я разрешил: причина все же уважительная.

– А девятнадцатого?

«Все, дождался! – Харагезов вытер вспотевший лоб. – Они все знают!!! Придется говорить».

Он не забыл, как девятнадцатого около одиннадцати часов – только он приехал из управления – к нему без стука вошел Игорь. Он плотно прикрыл дверь и не допускающим возражений тоном предупредил: «Для всех, кто бы ни спрашивал, сегодня с самого утра я был на работе. Ты понял?» Ошарашенный его наглостью, Харагезов потерял дар речи, потом хотел возмутиться, поставить подчиненного на место: что это он себе позволяет? Влип в какую-то грязную историю, по роже видно, и диктует свои условия, думает, непонятно, что речь идет об алиби! Дурака нашел!.. Но Красильников будто читал его мысли: «Не подтвердишь – расскажу о взятке, вылетишь из своего кресла под фанфары, мне, сам понимаешь, терять нечего!» Да, железная хватка у парня, а все овечкой прикидывался! Куда было деваться, пришлось пообещать, хотя уже тогда было предчувствие, что добром не кончится. Уже уходя, Игорь подмигнул и небрежно, как милостыню, бросил: «Не дрожи, может, и не понадобится твоя защита».

Однако понадобилась. И очень скоро. Полдня не прошло – ну и темпы у милиции! – Красильникова арестовали, а самого его на следующий день взяли в оборот – изволь отдуваться.

– Так как же девятнадцатого, Алексей Михайлович?

– Чистосердечно признаюсь, товарищ следователь, напутал кое-что в спешке, с кем не бывает...

ГЛАВА 7.

12 февраля

Изучение пяти томов архивного дела, как и следовало ожидать, не прошло бесследно. Снова и снова я возвращался к нему, и всякий раз внимание мое привлекали три фигуры, три, как мне кажется, основных участника событий: изменник Родины Дмитрий Волонтир, его брат Георгий и двадцативосьмилетний Красильников – люди не только разного возраста, но и разных, по сути, поколений. Разных – да, но было в них и что-то общее. Что-то объединяло, притягивало их друг к другу; по неуловимым признакам они узнавали «своего» и отличали его от «чужого».

На прошлой неделе был предпринят выезд на место происшествия. С первых минут в доме Георгия Волонтира Красильников повел себя по классической схеме «убийца на месте преступления». Сначала впал в заторможенное состояние, потом стал озираться по сторонам, нервничать, а во время эксперимента с газовой плитой даже порывался бежать! За этим не последовало признания (втайне я немного надеялся на него), но пищи для размышлений эксперимент дал предостаточно. Во всяком случае, все мы пришли к твердому убеждению: случайно оставить газ открытым было просто невозможно – в тесноватой кухоньке мгновенно начинал ощущаться сильный запах, а ведь Красильников, по его собственным словам, искал спички довольно долго. Кроме того, в полной тишине – Красильников подтвердил, что в доме было исключительно тихо, – становился слышен звук, с которым газ вытекал из конфорок. Так удалось отмести еще один пункт «легенды» Красильникова. Факт преднамеренного убийства оказался доказуемым, но мотив... Мотив продолжал оставаться загадкой.

Все вместе, включая последние показания Тихойванова, Петряева, Харагезова и других, наталкивало на мысль о наличии сложной и глубокой связи между прошлым покойного, путевкой для Нины Ивановны, вывернутой из прихожей лампочкой, утренним опозданием Красильникова на работу. Я не сомневался в том, что мы стоим на самом пороге тайны, хотя шли не самым коротким путем: через выяснение обстоятельств смерти Волонтира к мотиву его убийства.

Перелом в ходе следствия произошел на следующий день после выезда на место происшествия, то есть четыре дня назад.

Я сидел у себя в кабинете. Время близилось к шести. Дневная работа была закончена, и в ожидании звонка из уголовного розыска я не спеша собирал со стола бумаги. Не знаю почему, возможно, в связи с ожидаемым звонком, а скорее всего без всякой связи мне вспомнился фильм, который мы с женой смотрели с неделю назад, вспомнился неправдоподобно закрученный сюжет, благообразный седовласый сыщик, лазавший по чужим чердакам в поисках всемирно известных шедевров живописи. Наверное, по аналогии с забитым хламом чердаком в сознании всплыла прихожая в квартире Красильниковых, а от нее мысли перекинулись на Нину Ивановну – безобидную старушку, которой так и не довелось съездить в санаторий за счет необъяснимой щедрости соседа. Необъяснимой... Мне бы способности киношного героя – вот для кого не существовало тайн!

Все же зачем Красильникому понадобилось доставать путевку для Щетинниковой? В бескорыстие его не то чтобы не верилось, я его просто исключал. Не тот он человек. Но для чего же тогда? Какую выгоду могло принести ему здоровье Нины Ивановны? Да никакой. А что, если поставить вопрос иначе: какую выгоду мог принести ему отъезд соседки?

И вот тут меня осенило. Удивительно, как это я раньше не догадался?! Еще тогда, в день убийства, когда выкручивал в прихожей лампу! И ему и Волонтиру нужна была квартира Щетинниковой! Пустая квартира! И лампочка, она тоже... Ну, конечно!

Не медля ни секунды, я вызвал машину, соединился с отделом внутренних дел и спустя пять минут, прихватив двух понятых, вместе со своими ребятами выехал на Первомайскую. Уже в машине вспомнил: за месяц, что мы возились с делом, жильцов дома успели выселить, предоставив им новые квартиры. Строители оказались оперативнее нас, и сейчас в доме наверняка никого нет, двери могут оказаться запертыми...