Избранные страницы - Григорий Горин

Тут гости вскочили, бросились в переднюю за пальто. Я им крикнул вдогонку:

– Ну и ладно! Валите отсюда! Попутного ветра!

Это, конечно, я уже грубо крикнул. Не надо бы этого! Мне бы им чего-нибудь из Чехова вдогонку послать, что-нибудь про соус или в этом роде, но как-то цитаты не подобрал. Слава Богу, бутылкой не запустил, сдержался…

«Хочу харчо!»

(Монолог официанта)

Самое неприятное – это когда посетитель бестолковый попадается. Скажем, иностранец… Или который наш, но по-русски не понимает. Вот на днях приходит к нам в ресторан один старик – узбек… Или таджик, не знаю… В общем, в тюбетейке и халате… Старый такой, лет ему восемьдесят, а может, и больше – они там долго живут.

Сел за мой столик, повертел меню и говорит мне:

– Хочу харчо!

Я вежливо говорю:

– Нету харчо!

Он заулыбался, головой закивал, будто понял, и говорит:

– Хочу харчо!

Я объясняю:

– Нету харчо! Там в меню написано «харчо», но это не значит, что есть харчо… Меню старое!.. Прошлогоднее меню… Заказали мы новое меню, но из типографии пока не прислали… У них с бумагой перебои… Поэтому лежит пока старое меню, в котором есть харчо, а на самом деле – нет.

Все так ему понятно объяснил, вразумительно. А он меня выслушал, языком поцокал и говорит:

– Хочу харчо!

Я объясняю:

– Нету харчо! Нету, дедушка!.. Харчо из баранины делают, а баранину сегодня не завезли. Не прислали с базы баранину. Говядину прислали… Вернее, свинину. А насчет баранины наш директор звонил на базу тому директору, но тот директор уехал куда-то. Так что с бараниной пока неясность. А без баранины нельзя харчо!

Вроде бы объяснил ему, понятней нельзя. Все растолковал. А он смотрит на меня своими восточными глазами и говорит:

– Хочу харчо!

Я уже нервничаю, но объясняю:

– Какое харчо, дед?! Что ты пристал? Харчо готовить надо уметь, а сегодня не тот повар… Клягин сегодня работает, а не Цугульков! Клягин не умеет харчо!.. Он молодой еще, практикант!.. Он только яичницу умеет… А Цугульков, который умеет харчо, он отгул взял. У него жена рожает… Он, Цугульков, запил, потому что нервничает… А без Цугулькова никак нельзя харчо!

Уж так я этому старику все разъяснил, – и жестами, и руками… И про Цугулькова так понятно показал, как тот запил, и про жену, что она рожает… Даже я вспотел от напряжения.

И он вроде бы понял. Головой закивал, руку мне пожал и говорит:

– Хочу харчо!

Я весь задрожал, но взял себя в руки, спокойно объясняю:

– НЕТУ ХАРЧО! – кричу. – НЕТУ! НЕ НА ЧЕМ ГОТОВИТЬ ХАРЧО! ПЛИТА ПЕРЕГОРЕЛА! ЗАМКНУЛОСЬ ТАМ ЧТО-ТО! ПЛЮС НА МИНУС ЗАМКНУЛСЯ!.. СГОРЕЛА ПЛИТА К ЧЕРТОВОЙ БАБУШКЕ! А МОНТЕР ТОЛЬКО ЗАВТРА ПРИДЕТ, ЕСЛИ ПРИДЕТ… ЕСТЬ ВТОРАЯ ПЛИТА, НО НА НЕЙ НЕЛЬЗЯ ХАРЧО! ОНА НЕ ДЛЯ ХАРЧО, ПЛИТА! ОНА САМА ПО СЕБЕ, ПЛИТА!..

Кричу я, а сам про себя спокойно решаю, что если он еще раз скажет «Хочу харчо!», то я его убью.

Говорит.

В голову мне что-то ударило, пошатнулся я, заплакал.

– Пожалей, – говорю, – меня, дедушка! Я – человек больной. У меня гипертония… Давление двести двадцать на сто двадцать семь, как в трансформаторе… У меня кризы бывают… У меня неотложка возле подъезда каждую ночь дежурит… У меня сын – заика, а внук – двоечник… НЕТУ ХАР-ЧО!

Реву я белугой, дед тоже плачет; обнимает меня, вытирает мне слезы тюбетейкой и говорит:

– Хочу харчо!

Подкосились у меня колени, упал я.

Хорошо, официанты подбежали, подхватили.

– Плюнь ты на него, Степанов, – говорят они мне. – Не связывайся! Видишь, он не понимает ни бельмеса по-нашему! Плюнь!..

Ну что было делать? Как еще можно объяснять? Плюнул я с досады… и принес ему харчо.

Встреча с известным писателем Бурко

(Рассказ директора совхоза)

…Любит наш народ писателей! Хлебом его не корми, дай только с живым писателем встретиться, особенно если еще и в рабочее время… Вот проходили у нас в области в прошлом году дни литературы. Понаехали писатели со всех концов страны…

Три дня их в центре держали, а потом пустили по районам. Звонят мне рано утром из района, говорят: «Выезжает к вам в совхоз известный писатель Бу́рко… Или Бурко́? В общем, ударение на месте уточните! Примите на уровне!»

Я говорю: «Мы товарищу Бу́рко… или Бурко́… очень рады, но все-таки хотелось бы знать, кто такой? Что написал? Чтоб почитать перед встречей…»

Район кричит: «Читать уже некогда! Просто прими на уровне – и все!»

Я говорю: «Не сомневайтесь! Примем! Но все-таки, как народу объяснить, кто наш гость? Он, вообще-то, в частности, мужчина или женщина?»

Район на другом конце трубки затих, чувствую – они тоже не в курсе, потом стали кричать: «Что за глупые вопросы, директор? Писатель к вам не жениться едет, а встретиться с читателями. Ты нам мероприятие не срывай! Ты прими его – и все!»

Ладно. Собираю я срочно актив, говорю: «Товарищи! У нас большая радость: приезжает к нам известный писатель… то ли Бу́рко… то ли Бурко́… то ли мужчина, то ли женщина… Какие будут предложения по радушной встрече?»

Задумались. Потом встает завскладом (он у нас мужик башковитый, три ревизии поймать не смогли) и говорит: «Раз уж действительно такая радость и приезжает к нам знаменитый писатель без точной фамилии и явных половых признаков, предлагаю его встретить радостно, но неопределенно… То есть плакатами! Напишем крупно: „ПРИВЕТ БУРКО НА СОВХОЗНОЙ ЗЕМЛЕ!“ или „КНИГА БУРКО – ЛУЧШИЙ ПОДАРОК!“ Раз он писатель, то читать умеет, и прочтет все правильно, с нужным для себя ударением!..»

Так и решили. Написали плакаты. Нарвали цветов. Вперед пустили пионеров с барабанами.

Ровно в полдень подкатывает к зданию правления черная «Волга», выходит оттуда писатель… С усами! Никаких сомнений… Пионеры застучали в барабан. Аплодисменты. Цветы. Я его беру под руку, веду к себе в кабинет и по дороге говорю, мол, огромная радость, что вы прибыли, заждались, мол… Кстати, говорю, среди ваших поклонников тут разгорелся спор: в каком месте фамилию лучше ударять? Как вас правильней: Бу́рко или Бурко́?

Он говорит: «Правильней меня… Куренцов Николай Степанович! А что касается этого Бу́рко или Бурко́… то он сейчас, вообще, в другой делегации».

Я вздрогнул, говорю: «Это, конечно, для нас… еще большая радость, что вместо какого-то Бурко вы, товарищ… к нам приехали. Но, с другой стороны, люди-то как-то… настроились… на Бу́рко… или Бурко́?… Как быть?!»

Глянул он в окно, почитал плакаты, говорит: «Вот что! Раз уж такая накладка, не будем огорчать людей!.. Пусть и дальше уж принимают меня как Бу́рко… или Бурко́… Но, поскольку я его книг не знаю, читательскую конференцию проводить не будем. Просто я им речь скажу, пообедаем – и разъехались! У меня программа напряженная!»

Выхожу я к народу, объявляю им Бу́рко или Бурко́, уж не помню, выходит он и произносит речь. Товарищи! – говорит, – дальнейший рост! – говорит, – ура! – говорит, – навек! – говорит!..

Умеют у нас писатели говорить, про что – сразу и непонятно, но бодрит… Народ ему аплодирует, только, конечно, немножко начинает нервничать, потому что он нас все время почему-то называет «овцеводами»…

Я ему шепчу: «Товарищ Бурко… (тут уж я не думал об ударении, он вообще мне стал надоедать)… Товарищ Бурко! Вы на овцеводство особенно не напирайте! Свекловоды мы, а не овцеводы! Овца в нашем районе не живет, она тут вообще не выдерживает…»

Он говорит: «Как так? Разве это не Касьяновский район?»

Я говорю: «Ни в коем случае! Это – сто километров и в другую сторону!»

Он ахнул: «Ах, мать честная, что ж там, в центре, все напутали… Меня ж в Касьяновском ждут… Что делать?»

Я говорю: «Не надо огорчаться! Нормально! Жизнь, она все по местам ставит: если вы для нас – Бурко, мы для вас – Касьяновский район!.. Прошу к столу!»

Сели мы. Выпили. Закусили. Потеплели.

Гляжу, он уже нас ласково касьяновцами кличет, а сам не только на фамилию Бу́рко или Бурко́… но просто на Буркина охотно откликается…

Под конец совсем захмелел, растрогался, встал, кричит: «Друзья, в память о встрече… хочу вам подарить свою книгу!» Роется в портфеле, огорчается: «Ах, мать честная… Я их все по дороге раздарил… Осталась вот одна… но… на венгерском языке… Как быть?»

Я говорю: «А это даже лучше! Огромное спасибо! А то у нас в библиотеке ни одной вашей вещи по-венгерски и нету! Просто неудобно, если кто спросит…»

Достал он книгу, синюю такую, толстую, написал: «ДОРОГИЕ! СЕРДЦЕМ С ВАМИ! НЕ ЗАБЫВАЙТЕ! КОЛЯ!»

И уехал! Только пыль за колесами… Вот такая памятная встреча.

А книга эта у нас в библиотеке до сих пор на почетном месте стоит. Все ищем способ ее обратно перевести, чтоб узнать, что он все-таки пишет… этот Куренцо́в? или Куре́нцов?..

И когда только наш народ правильно ударять научится?..

Иронические мемуары

От мемуариста

В преклонном возрасте Фаина Георгиевна Раневская сказала: «Ах, я становлюсь такой старой, что уже забываю собственные мемуары».