Ночной гость - Фиона Макфарлейн

– Deus ex machina[2].

– Да, да. – Рут не понравилась претенциозность, с которой Ричард произнес эту фразу. Фразу, которой он ее когда-то научил. – Но она на самом деле с Фиджи.

– С Фиджи? Какое удивительное совпадение. А что она там делала?

– Она родом с Фиджи, – сказала Рут. – Она фиджийка.

Ричард посмотрел на дверь, как будто Фрида могла в любой момент там появиться, чтобы продемонстрировать свои черты.

– Она не похожа на фиджийку, – заметил он.

– Ты думаешь?

– Я не знаю. Если бы ты спросила меня, откуда она, я бы затруднился с ответом.

– Мне никогда не хотелось быть человеком, который говорит: «Что я без нее бы делал?» Но, кажется, я им стала.

– Такие вещи подкрадываются незаметно, – сказал Ричард.

Интересно, что подкралось к нему, подумала Рут. Она напряглась – на минуту она почувствовала себя так, как на корабле в Сиднейской бухте, когда услышала о девушке по имени Коко, – и переменила тему.

– Знаешь, ты выбрал на редкость удачный месяц, – сказала она. – Самое время для китов.

В это время года горбатые киты Южного полушария устремляются к побережью. Они весело резвятся в прибрежных водах и часто заплывают в бухту. Когда Рут была моложе, а ее спина крепче, она спускалась по дюне к берегу, чувствуя, что участвует в торжественной церемонии их встречи. Казалось, киты понимают, что она высказывает им почтение. Однажды гостивший у них Филип отправился в море на каяке, чтобы рассмотреть их поближе. Гарри в отчаянии кричал ему с берега: «Слишком близко! Слишком близко!» Странные звуки, издаваемые китами, настойчивые и пронзительные, казались ночными криками потерпевших кораблекрушение.

Одним из главных удовольствий Рут было показывать гостям китов. Она любила выстроить гостей перед окном в столовой – при этом каждый глядел, прищурившись, на море – и вручала им пару полученных в наследство биноклей, которые в прежнее время подносили к глазам миссионеры на Тихом океане. Гости неизменно приходили в такое возбуждение, что под конец при любой погоде выскакивали из дома, пытаясь подобраться ближе к воде. Как только кит выпускал фонтан, все кричали, и Рут ощущала счастливую ответственность за царивший на берегу общинный дух, свойственный млекопитающим. В предвкушении момента, когда Ричард увидит китов, она с облегчением прислонилась к его плечу, когда они желали друг другу в коридоре спокойной ночи.

– Я очень рад, что я здесь, – сказал он.

Его приезд не был ошибкой, все будет хорошо. И даже еще лучше. Рут притворила дверь в гостиную и беззаботно уснула в своей постели.

Однако утром зарядил дождь, испортивший вид из окна. В тумане можно было разглядеть разволновавшееся море без китов. Но серфингисты на городском пляже никуда не делись, и Рут наблюдала за ними из окна с непривычной горечью.

– Дождь или солнце, они тут как тут, – сказала она, вглядываясь в расплывчатое море. Интересно, был ли среди них мальчик, продавший ей ананас? – Когда они работают?

При лучшей погоде и в лучшем настроении она одобряла их неустанный отдых.

Фрида убрала тарелки со стола.

– Спасибо, Фрида, – поблагодарил Ричард. – Давно я не ел такого вкусного и сытного завтрака.

Фрида довольно улыбнулась, но промолчала.

Они остались за обеденным столом. Рут села в кресло, а Ричард – на длинный диван у окна. Шел дождь, и в доме было тихо. Воздух был приятным и теплым. Чтобы прогнать дневной мрак, Фрида зажгла свет, принесла чай с песочным печеньем и принялась готовить ланч на кухне. Она была совсем не похожа на Фриду, сидевшую на диете и трущую полы. Обычная шатенка со скромной прической, половина волос распущена, а половина убрана наверх. Эта умиротворенная Фрида была, как всегда, деятельна, тиха, но постоянно на виду. Ее присутствие наполняло дом спокойствием, так что Рут забыла о китах и с удовольствием проводила день с Ричардом. Он был внимателен к ней и их общему прошлому, и Рут с наслаждением беседовала с человеком, который помнил ее в кругу семьи, знал ее родителей и видел их всех вместе на Фиджи. Больше ни у кого не было таких воспоминаний. Они говорили о ее отце, о его неусыпных заботах о клинике и всем мире, о том, с каким спокойствием и достоинством он, к сожалению, покинул оба этих места. Рут напомнила Ричарду о том, как он отказался участвовать в церемонии омовения ног, а он, рассмеявшись, сказал:

– Я был таким снобом.

– Ты был чудесным. По крайней мере, я так думала.

– Ты сама была чудесной, – сказал он. – Но очень молодой.

И как будто она по-прежнему была настолько молодой, чтобы обидеться на обвинение в молодости, она сказала:

– Теперь ты гораздо старше моего отца тогда. – (Ричард добродушно улыбнулся.) – Знаешь, я ругала тебя на хинди, – продолжала она. – Я думала, ты меня не понимаешь.

– Я понимал, – ответил Ричард. – Твоя мать тоже понимала. Она научилась хинди от слуг.

– О господи!

– Когда мы молодые, нас видно насквозь.

Рут ужаснулась за себя в молодости. Должно быть, Ричард все время знал, что она в него влюблена. Достаточно было посмотреть хотя бы раз на ее преданное лицо.

– Но ты перестала ругаться, когда я стал лучше говорить на хинди, – сказал Ричард. – Я помню день, когда ты поняла, что я знаю его лучше тебя. Ты услышала, как я говорил с пациентом.

Фрида принесла им чаю; на тусклое, неразличимое в тумане море падал дождь.

– Ты когда-нибудь была в Индии? – спросил он. – (Рут не была.) – Я был дважды и в первый раз попробовал говорить на том, что осталось от моего фиджийского хинди. Они понимали одно слово из пяти.

– С тех пор я так ни разу и не была на Фиджи, – сказала Рут.

Она знала, что Ричард там был, потому что лет через пять после того, как ее родители вернулись в Сидней, он прислал ей открытку, проштемпелеванную на Фиджи. Фотографию отеля «Гран пасифик», на которой было написано: «Я скучаю по моим фиджийцам – по твоим родителям и тебе». Она уже была замужней женщиной с детьми, но все еще была способна размышлять о том, имеет ли открытка с отелем какое-либо отношение к поцелую на балу. Ужасно разволновавшись, она спрятала открытку от Гарри.

– Почему?

– Сначала не было денег, – ответила Рут. – А потом, когда они у меня – у нас – появились, было столько разных мест, куда можно было поехать.

– В том, чтобы не возвращаться, есть смысл. Так прошлое лучше сохраняется в памяти.

– Тогда тебе не надо было приезжать, – засмеялась Рут. – Теперь я не сохранюсь в твоей памяти.

– Сохранишься, – заверил Ричард. – Я прекрасно помню тебя подростком и не смогу забыть.

– Что ты помнишь?

– Давай посмотрим. Я помню, что ты прочла «Улисса» быстрее, чем кто-либо еще в этом мире.

И тогда Рут вспомнила, как читала «Улисса», которого Ричард высоко ценил и привез с собой из Сиднея. Она была полна решимости его прочесть и никогда еще не трудилась так упорно. Она также вспомнила, как они с Ричардом обсуждали вопрос о том, есть ли Бог (она говорила «да», он «нет», хотя оба признались, что испытывают сомнения, тогда она впервые поняла, что сомневается). И еще она вспомнила, как в страстном стремлении оценить Баха полюбила Моцарта и годами стыдилась этого только из-за того, что Ричард не любил Моцарта, пока где-то не прочла, что Авраам Линкольн его любил. И она с наслаждением начала обнаруживать собственное мнение. Она прочла о Линкольне и Моцарте в купленной Гарри биографии Линкольна, которую он так и не прочел. Нет, это Джеффри купил ее для Гарри и подарил ему на Рождество. Еще был отрывок из Одена, который она любила, – песнь Калибана в длинной поэме, название которой она забыла, – и она заставила Ричарда прочесть его вслух, там была строка «беспомощно в тебя влюблен», после которой он сделал паузу. Она была охвачена надеждой. Несомненно, несомненно, думала она, когда он замолчал. Потом он продолжил чтение, и позже во время разговора, всего несколько дней спустя, Рут поняла, что он ничего не помнит, и разозлилась на то, что влюбляется в мелочи, не имеющие смысла. Где это все хранилось, пока она без малейших усилий старалась это забыть? Она сидела, трепеща от благодарности к своему мозгу, этому несговорчивому органу.

– Сейчас ты кажешься совершенно счастливой, – заметил Ричард.

Рут наклонила голову, но быстро подняла и посмотрела на него.

– Я счастлива, – призналась она. – Прости, утром я была не в настроении: меня расстроила погода.

– Погода превосходная, – сказал он.

Когда она в последний раз слышала от Ричарда слово «превосходный»? Он доверчиво смотрел на нее. Если бы в девятнадцать лет ей сказали, что, для того чтобы он так на нее смотрел, должно пройти больше пятидесяти лет, она была бы убита горем. Теперь она всего лишь испытала легкую печаль, и это было вполне терпимо и приятно. Она погладила Ричарда по руке.