Лезвие сна - Чарльз Де Линт

Тогда ей было проще отступить. На время перестройки амбара под жилище и студию она продолжала работать на чердаке вместе с Софи. Потом, после выставки, она покинула и Софи, и город, и всех собратьев художников. Тогда Изабель верила, что поступает правильно. Она знала, что ей будет легче делиться своими переживаниями с кем-то одним, а не со всеми сразу, как зачастую бывало в Ньюфорде.

Вчерашняя радость от предвкушения работы над иллюстрациями к книге Кэти померкла перед необходимостью возвращаться в город. Но теперь, когда она согласилась на предложение Алана, выбора не оставалось. Придется немало времени провести в Ньюфорде: делать наброски, фотографировать пейзажи для фона картин, общаться с натурщиками, бродить по знакомым улицам и встречаться с людьми, которых она не знала, но которые считали, что знают ее. Это будет своеобразным возвращением в прошлое, к незавершенным делам, ко всему тому недосказанному и невыясненному, что до сих пор ожидало ее в городе. Придется вернуться к тугому сплетению снов и воспоминаний, которое она предпочла покинуть, поскольку не нашла в себе сил распутать этот клубок.

Тогда ей это не удалось, но и теперь в душе ничего не изменилось, так как же она надеется справиться? Она не стала смелее с тех пор и не приобрела никаких новых способностей за время добровольного изгнания.

Изабель поняла, что страдает не от злости, разве что по-прежнему сердится на саму себя и свою слабость. Она испытывает страх.

На возвращение к острову Изабель потратила гораздо больше сил, чем это было необходимо. От слишком энергичной гребли заныла спина, а к тому времени, когда она достигла берега и привязала лодку, началась еще и головная боль. Массируя виски кончиками пальцев, Изабель медленно прошла по деревянному настилу и остановилась в тени деревьев у кромки леса. Она осознала, что принятое ночью решение поставило ее на границу между прошлым и будущим. Этот шаг мог изменить всю ее дальнейшую жизнь.

Изабель оглянулась на противоположный берег. Ее красный джип ярким пятном выделялся на фоне окружающей зелени неувядающих сосен. На склонах холмов осенние клены до самого горизонта повторяли различные оттенки красного цвета. Алан уехал обратно в Ньюфорд, но теперь Изабель уже не была уверена в том, что она одна на острове. Она повернулась к лесу, решив наконец познакомиться с призраками.

— Кто из вас разговаривал с ним? — спросила она темноту, притаившуюся между деревьями.

Ответа не было. Но Изабель и не ждала его. Просто знала, что духи всё еще здесь, наблюдают за ней и прислушиваются.

Вмешиваются в ее жизнь.

По дороге домой Изабель не могла отделаться от мысли, что всё это — проделки Рашкина. Что Алан по своей воле не стал бы привлекать ее к работе над книгой Кэти; что сама она по своей воле не приняла бы решения согласиться на это предложение.

Не было никакого разумного основания подозревать влияние Рашкина, хотя с самой первой встречи он показал себя мастером манипуляций. Кроме того, всё, что касалось Рашкина, не поддавалось законам логики. Ни его таинственная притягательность. Ни невероятные чудеса живописи, которым он ее научил. Ни непостижимая способность мгновенно переходить от высокомерия к подобострастию, от смирения к жестокости и от сердечности к невыносимой грубости.

Совершенно никакой логики не было ни в одном из его поступков.

Добравшись до дома, Изабель вошла внутрь и тщательно закрыла за собой дверь. Некоторое время она в нерешительности держалась за щеколду внутреннего замка, но запираться не стала. Изабель засунула руки в карманы и села за кухонный стол, уставившись в окно. Знакомый жизнерадостный пейзаж, залитые солнцем желто-зеленые поля и голубизна неба больше не могли ее утешить.

Спустя несколько минут Изабель достала письмо Кэти и перечитала его, привычно вертя в руках ключ от камеры хранения. Закончив чтение, она долго еще сидела за столом, смотрела в окно и продолжала вертеть в руках маленький ключик. Две причины заставляли ее бояться возвращения в город. Содержимое ячейки, которую откроет этот ключ. Одного этого было уже достаточно, чтобы пробудить страх. И еще, Изабель была почти уверена в том, что там ее ждал Рашкин.

Она назвала свой дом в память о нем, но сама не понимала, являлось ли это данью уважения к учителю или признаком освобождения от его влияния. Наверно, в ее поступке было понемногу от обеих причин. Больше десяти лет прошло после его исчезновения. Он наверняка умер. Все так считали, и она старалась в это поверить. Но ведь пока она брала у него уроки, немало людей тоже верили, что он мертв. Нет, несмотря на всеобщую убежденность в его смерти, Изабель знала, что он где-то притаился и поджидает ее.

Если он всё еще жив, если вернется, как только она снова начнет писать, используя данные им знания... Что тогда случится с ней самой? А с ее творчеством? Хватит ли сил ему противостоять? Прежде она не сумела. А что поможет ей теперь?

Изабель не могла найти ответа на этот вопрос, и это пугало ее больше всего.

Девушка богемы

Если я наблюдаю противостояние науки и искусства, то несомненно склоняюсь на сторону искусства.

— И куда ты с этим направляешься? — грозно окликнул ее Рашкин.

Это произошло сразу после обеда, за две недели до Рождества, когда Иззи собиралась уходить из студии, чтобы попасть на занятия в университете. Она замерла, держа небольшое полотно, которое намеревалась положить в свой рюкзак, и увидела, что Рашкин пристально смотрит на картину в ее руках. Это был натюрморт с тремя книгами в кожаных переплетах, высокой вазой с одинокой розой и несколькими перьевыми ручками под ней. Иззи закончила картину несколько дней назад, и теперь полотно уже достаточно просохло.

— Это подарок для моей соседки по комнате, — ответила Иззи, не обратив внимания на тревожные колокольчики, зазвеневшие в ее голове. — Подарок на Рождество.

— На Рождество. Понимаю. А я-то считал, что мы договорились о том, что все твои работы, созданные в этой студии, не покинут ее пределов без моего разрешения. Похоже, я ошибся.

Иззи почувствовала холодок в желудке. Девушка наконец распознала признаки надвигающейся бури, но было слишком поздно, и это она тоже поняла.

— Н-нет, — неуверенно возразила она. — Вы не ошиблись. Я... я просто забыла.

В своем требовании не выносить из студии полотна Рашкин неизменно оставался непреклонным. Он не объяснял причин этого запрета, но и не делал никаких исключений.

— Я не подумала, что это так важно, — пролепетала Иззи.

— Конечно не подумала.

Теперь Иззи видела, как с каждым словом гнев в глазах старого мастера становился всё более сильным.

— Я существую здесь только ради того, чтобы предоставлять тебе место для работы и снабжать всем необходимым, а ты, благодаря моей щедрости, можешь осыпать своих друзей жалкими результатами своего труда.

— Но это совсем не так...

— Похоже, ты совершенно ничему не научилась, не так ли?

— Но...

Рашкин стремительно пересек комнату и вырвал полотно из ее рук. Он поднял картину двумя пальцами и посмотрел на нее с таким выражением, словно полотно было испачкано в собачьем дерьме.

— Господи, — презрительно продолжал Рашкин. — Только взгляните на этот новейший образчик примитивной живописи!

Иззи считала натюрморт одной из самых лучших своих работ за последнее время. Впервые за долгие месяцы ей удалось успешно передать игру света в написанной маслом картине: мягкий блеск и глубокие тени на коже переплетов, нежность розовых лепестков, яркие искры на кончиках стальных перьев. Она назвала картину «Под любым именем», надеясь, что Кэти по достоинству оценит и литературный намек, и саму картину.

— И о чем ты только думала? — настаивал Рашкин.

— Я... я просто решила, что Кэти это понравится, — робко ответила Иззи. — Она писательница.

— Писательница.

Иззи кивнула.

Рашкин опустил руку с натюрмортом и уставился на девушку. Его свирепый взгляд только усилил смущение и страх; в этот момент Иззи предпочла бы оказаться за тысячу миль от студии, лишь бы избежать гнева мастера.

— Ты считаешь меня несправедливым? — довольно спокойно спросил Рашкин.

Иззи благоразумно предпочла не отвечать.

— Ты хоть раз задумывалась, почему я установил это правило? Неужели до тебя не доходит, что это делается не столько для меня, сколько для тебя самой? Ты можешь понять, что выставлять на всеобщее обозрение можно лишь те работы, в которых проявляется определенное мастерство? Если уж тебя не волнует собственная репутация, то подумай хотя бы о моем имени и о моей студии!

— Но это всего лишь моя подруга Кэти, — забыв об осторожности, воскликнула Иззи.

— Прекрасно! — заорал Рашкин.