Всемирный следопыт, 1929 № 02 - Николай Плавильщиков

Почти каждый вид животных обладает той или иной особенностью, над которой ученые ломают себе голову. У журавля особенность эта заключается в бурой окраске спины. Давным-давно замечено, что летом у взрослых журавлей вся спина покрыта ржаво-бурыми перьями. Каким образом появляется эта окраска перьев? Один австрийский ученый уверял, что самка журавля вымазывает себе спину болотной грязью, чтобы не так бросаться в глаза врагам, когда она сидит на яйцах.

В те несколько дней, которые я провел у гнезда, я видел, как журавлиха натирала себе спину илом. Создаваемая ею таким образом красно-бурая окраска перьев походит на тот защитный цвет, в который окрашены птенцы в течение всего периода их роста. Возможно, что подобная окраска сидящей на яйцах журавлихи служит защитой гнезда от разных врагов.

Наблюдая за моими журавлями, я несколько раз убеждался, что они действительно боятся своих врагов. У самца, который по нескольку часов под ряд простаивал дозором поблизости от гнезда, был особый язык из глухих воркующих звуков различных тонов, при помощи которых он, повидимому, сообщал самке то, что считал нужным.

Но самка отвечала ему лишь изредка — до тех пор, пока оба птенца не вывелись. Тогда обе птицы «заговорили» весьма горячо.

Когда прилетал сарыч, — что случалось по нескольку раз в день, — оба журавля внимательно следили за ним глазами, а самец издавал предупреждающий самку звук.

Тоже самое происходило, когда в кустах появлялась ворона. Случалось также, что самец делал несколько шагов, чтобы посмотреть, не село ли это подозрительное существо где-нибудь в таком месте, где за ним нельзя хорошенько следить. Но если к гнезду приближалась какая-нибудь безобидная птица, ни журавль, ни журавлиха не обращали на нее обычно ни малейшего внимания.

Самец кукушки, подобно журавлям считавший этот болотистый лес своим владением, целый день перепархивал с дерева на дерево или сидел в кустах, кукуя без устали. Я на него смотрел как на своего союзника, так как, пока он сидел в кустах над моею засадой, журавли должны были считать мой холмик вне подозрений. Случалось, что он садился на березовую ветку прямо над журавлихой и куковал так, словно хотел ей спеть серенаду, но важная птица не удостаивала его даже и мимолетным взглядом…

Денька через два после этого неудачливого дня я снова сидел с двумя камерами в своей землянке; на этот раз я был лучше подготовлен к различным случайностям. Первый, кто подошел к журавлиному гнезду, после того как лодка отъехала и все успокоилось, был маленький кулик-перевозчик. Он жил под кустом можжевельника на ближайшем сухом бугре и охотился в кочках и лужах торфяного болота. Найдя что-то съедобное поблизости от гнезда, он стоял около самых яиц, когда журавлиха показалась между березами. По сравнению с куликом она была великаном, раз в сто сильнее его, однако он спокойно оставался около яиц. Только когда журавлиха приблизилась, кулик тихонько отошел, словно для того, чтобы уступить ей место. А журавлиха даже не подумала ударить его клювом, несмотря на то, что один из птенцов вот-вот должен был вылупиться. Не обращая на кулика никакого внимания, она спокойно начала возиться с яйцом. Потом она все так же заботливо и осторожно опустилась на свое сокровище, подогнув под себя длинные ноги, и долго неподвижно сидела на яйцах.

Вдруг журавлиха почему-то заволновалась. В первую минуту я подумал, что она заметила что-нибудь подозрительное в моей засаде. Но, повидимому, это было не так. Она поспешно встала с гнезда и скрылась среди берез. Немного времени спустя она вернулась, повидимому, совершенно успокоенная. Что встревожило ее? Этого я так и не узнал.

Я часто замечал у самых умных птиц аналогичное явление: после того, как они часами ведут себя спокойно, случается, что внезапно их охватывает чувство тревоги, совершенно так же, как нас, людей. Тогда они сломя голову бросаются навстречу невидимой опасности, но вскоре успокаиваются и возвращаются обратно как ни в чем не бывало. Это явление я не могу объяснить иначе, как тем, что птицы подобно человеку иногда «нервничают».

В тот день вылупился из яйца первый журавленок. Поистине, я пришел как-раз во-время! Но зато мне и выпало огромное счастье — наблюдать все это событие, развертывавшееся при великолепном освещении перед моею камерой.

Уже утром я заметил, что клюв одного из птенцов выглядывает из грубой скорлупы. С какою заботливостью помогала мать пробиваться птенцу на белый свет! И раньше она по нескольку раз на день вставала, чтобы перевернуть яйца на другой бок. Это делают все птицы. Но теперь уже все внимание птицы было направлено на то, чтобы малютка правильно лежал в скорлупе, чтобы он не оказался в гнезде головкою вниз или чтобы его не поранило стебельком травы. В это утро она только и делала, что приподымалась, чтобы посмотреть, как далеко зашло дело. При этом она необычайно осторожно двигалась вокруг гнезда, чтобы не причинить своими ногами вреда маленькому «гражданину».

Журавленок уже так громко пищал, что я мог это слышать в моей землянке, в пятнадцати шагах от гнезда. Обойдя гнездо кругом, журавлиха несколько долгих минут стояла с опущенной головой, не сводя глаз с вылупливавшегося птенца, словно прислушивалась к его голоску и размышляла, как ей теперь поступать дальше. Время от времени она поворачивала яйцо, но всегда таким образом, чтобы головка птенца была наверху. Проделав это несколько раз, она с величайшей осторожностью принималась отламывать клювом кусочки скорлупы у края пробитого отверстия.

Около полудня, когда журавлиха поднялась, вероятно, в двадцатый раз, чтобы посмотреть, в каком состоянии яйцо, в нем оказалась большая перемена. Скорлупа распалась на две части, и между ними торчала половина птенчика. Тут мать совсем засуетилась. Она то и дело переступала с ноги на ногу. Из горла этой обычно столь молчаливой птицы вырывались странные полуподавленные звуки, выражавшие участие и любовь к этому удивительному детенышу, такому крохотному по сравнению с ней самой. С нежной заботливостью стала она удалять кусочки скорлупы с его мокрого пухового платья и оттаскивала их в сторону, чтобы они не причинили ему вреда. Это была чудесная картина! Маленький рыженький птенчик рядом с высокою грузною птицей!..

С тихим удовлетворенным воркованьем, которого не опишешь никакими словами, журавлиха снова опустилась на гнездо таким образом, чтобы птенчик очутился под ее грудными перьями и мог хорошенько высохнуть. Прошел час, другой, третий. Наконец под мягкими грудными перьями птицы что-то зашевелилось. Большие крылья осторожно приподнялись, и на солнечный свет выполз маленький любопытный карапузик, который желал взглянуть на мир и сам посушить свое платье. Сидя в своей землянке, я вложил в камеру последнюю пластинку, сознавая, что никогда в жизни больше не увижу такой картины…

Вечером, когда лодка осторожно причалила к берегу и журавлиха, по обыкновению, ускользнула прочь, я поспешил поскорее убраться, чтобы птенец не оставался без защиты после захода солнца. Лодка отчалила. В то время как мы поспешно удалялись, гребя изо всех сил, вдали, стоя на открытом берегу, пара журавлей звонко перекликалась в вечерней тишине. Еще долго после того, как умолк последний их крик, эхо отзывалось на него с дальней опушки леса…

На следующий день шел дождь, и я решил не беспокоить журавлей. А еще на следующий день я видел их в последний раз, — по крайней мере, здесь, на озере. В это утро, когда мы осторожно подплыли к островку, в первый и единственный раз мы видели, как журавлиха, низко пригнувшись, отбегала от гнезда. Однако неудивительно, что на этот раз она медлила у гнезда до последнего момента. Ведь тем временем и второй птенец вылупился, а первый птенчик сидел в гнезде совершенно прямо с таким видом, словно хотел спросить, что мы за птицы такие.

Я знал, что уже через несколько часов все семейство может исчезнуть в болотистой чаще, поэтому я поспешил спрятать камеру под земляным холмиком, в надежде, что удастся заснять, наконец, обоих журавлей вместе. Тщетная надежда! В распределении родительских обязанностей наступила существенная перемена. Птенцы вылупились и готовы были вступить в свет. Мать выполнила свой долг, и теперь руководящая роль перешла к отцу. Очевидно, у журавлей, как у многих более мелких голенастых птиц, самец берет на себя роль главного пестуна и защитника птенцов. С удивлением заметил я, что на этот раз он первым показался из-за берез, когда лодка ушла. Тотчас же после этого появилась и мать, но не она, а отец подошел к гнезду и стал подзывать птенцов; журавлиха оставалась в кустах и спокойно чистила себе перья.