Вокруг трона Екатерины Великой - Зинаида Чиркова

Своих фрейлин она старалась расположить тем, что вникала в каждую деталь их жизни и быта, помогала, чем могла, и потому приобрела не то чтобы верных подруг, а верных служанок и всегда готовых прийти ей на помощь благодарных подданных. Знала, что на вершине Олимпа, куда вознесла её судьба, не могло быть подруг, там может быть лишь одиночество посреди толпы окружающих людей, но, снисходя к жизни своих слуг, она умела и их расположить в свою пользу.

2

На это свидание Станислав Понятовский собирался тщательнее обычного. Здесь, в Ораниенбауме, надо было бояться всего, что могло быть опасным для жизни, да и сплетни не приходилось сбрасывать со счета. И хоть все знали, что великая княгиня благоволит миловидному поляку, но сказать точно, что он проводит у неё целые ночи, пока ещё не мог никто. Так, носились неясные толки, смутные догадки, вернее всех мог бы свидетельствовать в пользу этой связи только сэр Вильямс, но ему не было смысла и выгоды предавать своего подчинённого, потому что и ему, сэру Вильямсу, были дороги те сведения, что доставлял ему поляк Понятовский. А сведений было достаточно много, и за это не жалел сэр Вильямс кошелька своих английских покровителей. И была у сэра Вильямса лишь одна цель — заключить с Россией такой договор, который позволил бы пустить на извечного врага Англии — Францию — русских солдат, отличавшихся скудным содержанием и горячей отвагой. Правда, ему всё ещё никак не удавалось заручиться верным словом русских, да ещё и на бумаге, но он всё-таки не терял надежды.

Там, в Петербурге, всё сходило с рук субтильному поляку. Там были бесконечные переходы, длинные коридоры, большое количество закутков и тёмных клетушек, где можно было переждать проходы дежурных гвардейцев, да и Владиславова всегда была начеку — Екатерина дарила ей множество дорогих подарков, Бестужев приказывал ей не мешать великой княгине, и статс-дама Екатерины весьма благоволила Понятовскому...

А вот здесь, в Ораниенбаумском дворце, всё ещё было незнакомо и неизвестно Станиславу, здесь было слишком просторно для дворцовой жизни, всё было на виду, очень много света, и благодетельной опеки Владиславовой не приходилось ждать. И потому Понятовскому нужна была смекалка и изобретательность, чтобы попасть в покои Екатерины и затем выйти из них без риска.

Он долго обдумывал свою одежду. Действительно, надо было переодеться так, чтобы ни в ком не возбудить подозрений — светлые северные ночи, когда от смутного неясного света можно было укрыться только за тяжёлыми шторами да в тёмных переходах между опочивальнями и парадными залами, слишком уж отчётливо обрисовывали каждую деталь наряда.

Одеться купцом, но купцов не пускают в покои великой княгини ночью, вельможей — выглядит странно, простолюдином — и того хуже. Пусть это будет наряд не поляка — красный кунтуш[12] он всегда носил с удовольствием, отличаясь этим броским цветом от весёлой и пышной толпы приближённых ко двору. Пусть это будет тёмный плащ, накинутый на скромное домашнее платье русского вельможи. Нет, конечно, не архалук[13], не бесчисленные банты и кружева, лакированные туфли с громадными пряжками, унизанными драгоценными камнями. Да, скромный камзол, тоже скромного тёмного цвета, даже без кафтана, чтобы укрыться плащом, и лёгкие ботфорты прусского солдата...

Понятовский ещё раз оглядел себя в дорогом венецианском зеркале — это дорогое украшение подарила ему Екатерина. Павильон, где разместились посланники английской короны, отстоял далеко от основного дворца, где располагались апартаменты великой княгини и великого князя, и потому приходилось пересекать несколько тёмных аллей, наполненных сладостным и нежным ароматом цветущих лип.

Да, он был хорош. Лицо не слишком красивое — немного кривоват нос, чуть-чуть тонковаты губы, но нежная кожа и едва видный румянец на щеках скрадывали впечатление. Он ещё раз оглядел себя, запахнулся в накидку-плащ, став бесформенным конусом, и открыл дверь в ораниенбаумский сад...

Как ни странно, никто не остановил Понятовского. Его тёмная фигура беспрепятственно пересекла широкие аллеи, прокралась вдоль цветников, залитых неясным сумрачным светом северной ночи, и тихонько подошла к заветным дверям чёрного хода во дворец. Здесь Понятовский ещё немного подождал, оглядываясь по сторонам, но никого не было видно, и он отворил дверь, ничего больше не опасаясь.

Тёмная лестница круто вилась на второй ярус дворца, и Станислав бережно ставил ноги на почти отвесные ступеньки. Этим ходом пользовались служанки и камердинеры, повара и посыльные, но теперь всё спало благодетельным сном, и Понятовский беспрепятственно проник в приёмную залу великих князей, где его уже дожидалась преданная Владиславова.

В зале сторожили гвардейцы самого великого князя, но Владиславова уже дала им несколько бутылок очень крепкого рома, и теперь головы их покоились в самых необычных местах: то на плече верного товарища по оружию, то на широком диване, а то и просто на длинном столе, свидетеле ночной пирушки.

Стараясь не стучать ботфортами, Понятовский вслед за Владиславовой пересёк большую приёмную залу и скользнул за укрытый бархатными гардинами вход в опочивальню и кабинет Екатерины.

Громадная комната скупо освещалась одной лишь свечой, поставленной на круглый столик в углу. Серая белёсость северной ночи скрывалась за тёмными плотными гардинами, и во всех углах опочивальни затаился тускло-белый сумрак, ещё более сгущавшийся возле одинокой свечи в высоком серебряном шандале. Зато она резко высвечивала и копчёную лососину, и отблескивающую перламутром осетрину, круглила заморские фрукты и сквозила через хрустальный графин с токайским, преломляясь на светлой скатерти едва видимой радугой.

Но еда и питьё не так уж интересовали Понятовского, как сама Екатерина, белая в этом сером сумраке, оттенённая широким коричневым капотом с зелёными бархатными отворотами. Её роскошные волосы уже были убраны на ночь под плоёный кружевной чепчик, но, едва увидев Станислава, она небрежно стащила с головы свой крохотный головной убор, и её шелковистые богатые волосы пенной волной скатились по спине и укрыли будто плащом.

Он очень любил её волосы, перебирал их в ладонях, вдыхал их сладостный аромат и всё ещё не уставал изумляться их пышности и величавости.

Великая княгиня неслышно подплыла к нему, и первый их поцелуй здесь, в Ораниенбауме, был целомудренным и коротким.

Потом Понятовский прильнул губами к её белой округлой руке и снова удивился её изяществу и совершенной форме. Нет, сама Екатерина лицом не была слишком уж хороша, его правильный овал портил острый, выдающийся вперёд подбородок, но и это словно бы придавало ей пикантность, вносило нечто индивидуальное в её облик.