Сильнее боли - Андрей Буторин

– Присмотри за ней, сын. Ты же видишь, она нездорова.

– А ты? – повернулся на голос Тарас. – Ты разве не едешь?

Он и так знал ответ, но ему хотелось, чтобы отец сам сказал это. Хотелось, чтобы тяжесть предательства разделил с ним кто-то еще. Ведь тогда можно будет сказать себе в оправдание: «Я не один такой».

Отец произнес не те слова, что ждал от него Тарас. Хотя голос выдавал совсем другой смысл, тот самый, что и без слов был понятен.

– Я приеду чуть позже. Мне ведь нужно помочь бабушке, сам понимаешь.

Тарас понимал. Понимал, что отец к ним уже не вернется.

Но тот вернулся. Через две недели. Для того лишь, чтобы забрать свои вещи. Он не проронил при этом ни слова и отчетливо боялся встретиться взглядом с глазами жены и сына. На мамином лице застыла скорбная маска, а сам Тарас, вместо того чтобы броситься к отцу и зарыдать, умоляя остаться, с мазохистским сладострастием ощущал, что сыновью любовь сполна перехлестывают два новых, более сильных чувства: неописуемое облегчение от полученного доказательства, что предавать умеет не он один, и огромное удовлетворение от того, что сполна наказан за собственное предательство.

И в школе, и позже, учась в институте, Тарас невольно шарахался от статных, в особенности от темноволосых девушек – каждая напоминала ему Катерину, перед каждой из них он словно был в чем-то виноват. От накатывающего чувства прошлой, никак не проходящей вины становилось почему-то страшно и физически, почти до тошноты, плохо. Он даже догадывался, почему испытывал страх – боялся, что ему доверятся, поверят, а он снова предаст… Но, и глядя на других девушек, Тарас чувствовал себя виноватым – ведь так он будто опять предавал ту, которая, наверное, давно о нем и думать забыла.

К счастью, именно тогда он увлекся астрономией. Отец друга и одногруппника Сашки Хрумова был астрономом-любителем и соорудил на даче хоть и маленькую, но почти настоящую, даже с вращающимся куполом, обсерваторию. После пары поездок туда с Сашкой и увлекательных бесед с его отцом Тарас, что называется, заболел звездами и пропадал в обсерватории Александра Николаевича едва ли не каждый субботний вечер и следующую за ним ночь, если, конечно, небо было ясным. Любовь к звездам на какое-то время позволяла забыть другую любовь.

По злой иронии судьбы, именно из-за «повышенной любвеобильности» бросил институт Сашка. Его тут же призвали в армию, попал он в Чечню, откуда вскоре вернулся домой в цинковом гробу. Убитый горем Александр Николаевич на похоронах попросил Тараса приезжать к нему хотя бы первое время. Тарас обещал. Но сделал он это не только из уважения к отцу погибшего друга. Он уже настолько привык к тому, что звезды помогают ему отвлечься и забыться, что они стали ему сродни экзотическому наркотику, от которого трудно было отказаться.

Вот только окончательно забыть о Катерине и о том, что случилось когда-то, оказалось еще трудней. Но, придя уже на работу в школу, Тарас наконец нашел в себе силы и попытался сделать это. Мария – Машечка, как он стал для себя ее называть, – преподавала, как и он, лишь первый год. Она была очень похожа на Катерину: такая же черноволосая, с такими же зеленовато-рыжими глазами и ослепительной улыбкой. Разве что ниже ростом, но в остальном… Сначала Тарас этого сходства испугался. А потом вдруг решил, что все, хватит, это не может, не должно продолжаться вечно! В конце концов, то, что Машечка так похожа на Катерину, подумал он, – это как знак свыше: дескать, вот тебе еще один шанс, не подкачай, исправь упущенное!..

Тарас поверил тогда, что снова может любить. Возможно, лишь убедил себя в этом, не суть. Главное, что он решился. И, чтобы не передумать, не пойти на попятную, сделал все так, точно бросился в омут, – не стал тратить время на долгие ухаживания и «подходы», а просто дождался как-то Марию после уроков возле школы и прямо сказал ей:

– Маша, вы мне очень нравитесь. Выходите за меня замуж.

Мария сперва оторопела. А потом вдруг стала смеяться. Было видно, что она этого не хочет, что ей неловко, даже стыдно, но остановиться она не могла. А у Тараса словно проросли корнями в землю ноги – он не мог уйти и поэтому стоял и сгорал, обдаваемый, словно языками жгучего пламени, испепеляющими волнами этого истеричного смеха.

Отсмеявшись, Мария, всхлипывая, убежала, так и не сказав Тарасу ни слова. Вскоре она перешла в другую школу, а потом и вовсе уехала из города. Последнее, впрочем, вряд ли было связано с той историей, но «обгоревший» Тарас вынес из произошедшего урок: он боялся не зря, его вина перед Катериной не забыта, он наказан – теперь страх испытать еще раз нечто подобное с женщиной будет с ним вечно. А еще именно тогда он впервые подумал, что дядя Матвей мог таким образом расквитаться с ним за унижение дочери.

И через шестнадцать лет после своего предательства, заснув в райских объятиях желанной постели, он увидел во сне и пережил еще раз и эти воспоминания юности, и события минувшего безумного дня. А утром проснулся в полной уверенности, что знает, кто повинен в произошедшем с ним вчера.

13

Просыпаясь не дома, пусть это и была сейчас ее бывшая, еще девическая постель, Галя чувствовала себя неуютно. Тем более, она совершенно не выспалась и ощущала жуткую разбитость в каждой клеточке тела. К тому же пришлось встать раньше обычного, ведь добираться до работы отсюда было дольше.

Направляясь в ванную с полузакрытыми глазами, она услышала доносящееся с кухни аппетитное скворчание и почуяла запах яичницы с колбасой – любимого завтрака детства. На глаза навернулись слезы. Галя прошмыгнула на кухню и обняв сзади маму, колдующую над плитой, поцеловала ее в щеку.

– Хорошая моя. Ты-то зачем в такую рань поднялась? Я бы сама.

– Знаю, как бы ты сама, – улыбнулась, обернувшись, мама. – Кофе растворимый и бутерброд. Так?

– Ну, наверное, – улыбнулась в ответ Галя. – Ладно, я сейчас, умоюсь только.

– Костика-то будить?

Галя остановилась на полпути к ванной.

– Ты знаешь, а может, не стоит сегодня? Вчера ведь небось тоже из-за меня понервничал.

– Да уж конечно, – закивала мама. – Вот и я это хотела тебе предложить. Пусть с нами побудет. Дед сегодня не дежурит, он тоже по внуку соскучился.

– Ладно, – улыбнулась Галя. – Тем более пятница сегодня, короткий день, пораньше вас от него освобожу.

– Не говори ерунды, – насупилась мама. – Когда это нам Костичек в тягость был?

– Да шучу я, шучу, – засмеялась Галя, – если хочешь, мы и еще у вас на ночь можем остаться, а в субботу все вместе куда-нибудь сходим.

– Вот и совсем хорошо. Беги давай, умывайся скорей, а то остынет все.

Быстро приведя себя в порядок и с аппетитом позавтракав, Галя помчалась на работу. Настроение у нее после беседы с мамой заметно улучшилось. В самом деле, как приятно порой почувствовать себя маленькой, хоть ненадолго вернуться в детство. И с завтрашним днем она здорово придумала, ведь так давно она по-настоящему не общалась с родителями, все время быстро, наскоками, и очень редко вживую, не по телефону.

Ей только немножечко было грустно, что так и не удалось увидеть и поцеловать своего ласкового маленького котеночка. Но все-таки она заглянула перед уходом в родительскую спальню и увидела на подушке беленький ежик рядом с отцовской седой шевелюрой.

Галя, вспомнив о сыне, почувствовала теплую, удивительно щемящую нежность, и настроение ее еще улучшилось. Вчерашние кошмары отлетали все дальше и дальше в пустыню забвения. Жизнь продолжалась, и она не казалась уже Гале столь беспросветной и гадкой, как думалось минувшей ночью.

«У меня есть замечательный сын, у меня есть прекрасные родители, и ничего мне больше не нужно, – подумала Галя. – И никто не нужен. Была бы вот только еще голова на плечах, которая бы вдобавок не болела». Вспомнив о голове, Галя прислушалась к ощущениям. Кроме легкой тяжести от недосыпа, ничего не говорило о том, что голова не в порядке. И Галя совсем успокоилась.

На работе сегодня тоже все спорилось и получалось. С портрета на столе ей улыбался Костя, и настроение у Гали к обеду стало просто замечательным. Даже Зоя Сергеевна заметила не сходящую с лица секретарши улыбку и попыталась пошутить:

– Ты не влюбилась, Галочка? Прямо сияешь вся.

Лучше бы она этого не говорила. Сразу сработали ассоциации, и из памяти, как чертик из табакерки, выпрыгнули воспоминания о вчерашнем вечере. И, конечно же, о Тарасе, о котором хотелось забыть навсегда. Настроение мигом обрушилось и рассыпалось по душе угольной пылью. Стало темно, душно и муторно.

Видимо, все это отразилось и на лице, потому что начальница тоже убрала улыбку и спросила с откровенной тревогой:

– Что-то не так? Я пошутила, деточка. Не хотела тебя обижать. – Пошевелив бровями, Зоя Сергеевна добавила, понизив голос до шепота: – Или это он тебя обидел? Мужики, они такие. Плюнь на него. Вон ты какая у нас славная, другого найдешь, еще лучше.