Баллада о Чертике - Збигнев Бжозовский

и об океане, в котором есть острова Общества, а может быть даже, если хорошенько поискать, и острова Дружбы.

Стоит еще упомянуть о вечернем, тоже очень позднем, визите инспекторши. Инспекторы бывают разные. Есть главные — их столько, сколько воеводств, и еще пятеро, по числу самых больших городов, а есть просто инспекторы, помельче. Тем, что помельче, по поводу своих подопечных частенько приходится иметь дело с милицией. Одна такая просто инспекторша захаживала к сестре Яцека и заодно совала нос не в свои дела.

Но откуда все же взялись эти рисунки и две карты, вырванные из атласа? Может быть, атлас остался от сестер, с того времени, когда они еще ходили в школу? А может, это как-то связано с Яцековым отцом? У отца на руке был вытатуирован остров и пальма. Хотя, задолго до встречи Яцека с пасюком, отца несправедливо осудили. Его не было. Он только иногда присылал письма со штампом, что проверено цензурой. Вел себя, кажется, хорошо.

А может быть, эти пароходы и парусники имели отношение к дяде-квартиранту? Дело в том, что дядя был пиратом. Вернее, лихачом — не на морских дорогах разбойничал, а на автомобильных, поэтому у него всего-навсего отобрали права, — но тем не менее…

Не все можно точно установить. Однако доподлинно известно, что Яцек любил рисовать и что иногда он читал газеты. Именно в газете ему попалась любопытная заметка: «На складе портового магазина обнаружена недостача трехсот килограммов ветчины в консервах. Милиция энергично приступила к расследованию. Задача оказалась не из легких. Завскладом скрылся, а на месте преступления обнаружены лишь мелкие следы крысиных лапок…» Немного погодя, когда из раскрытых окон послышался сигнал последних известий, Яцек выносил мусорное ведро. Поскольку ростом Яцек был невелик, а ведро большое и тяжелое, он волок его за собой. Ведро тарахтело по камням.

Все звезды и дома видны были очень отчетливо. Тени от трех мусорных баков слились в большущий черный сапог. Высокий, для дальних странствий. Светили фонари, неярко подсвечивала луна. Пасюк крутился на границе тени. Усы, как серебряную дратву, продевал в нос. Пришивал к сапогу подошву.

Высоко над водосточными трубами коты, капитаны крыш, нараспев выкрикивали страшные проклятья в печные трубы — мегафоны. Пасюк прислушивался, с опаской поглядывал вверх. Мальчик шел не торопясь. Когда он был в двух шагах от пасюка, тот спросил:

— Ну что?

— Не знаю… — заколебался Яцек.

— Там есть остров Рождества, а еще — остров Пасхи.

— Тебе легко говорить, — вздохнул мальчик.

— Смотря с кем, — ответил пасюк.

— А если нас поймают?

— Ну не-е-ет, не поймают! — заверил Яцека пасюк.

И Яцек решился. В тот же вечер он внезапно исчез. Не было его ни ночью дома, ни утром в школе, ни днем во дворе. Не было и не могло быть. Потому что они с пасюком были далеко.

На вокзале пасюк чувствовал себя как рыба в воде. Подошел к буфету, сам заглянул в холодильник, принес несколько бутербродов.

Громыхали и свистели поезда. Яцека клонило в сон, в ушах шумело. Руки посинели от неоновых огней. Людей становилось все меньше. Вокзал пустел. На скамейках, как после отлива, оставался мусор. Близилась полночь. Пасюк отправился добывать билеты.

В начале первого появились два милиционера. С ремешками под подбородком. Огляделись, увидели Яцека. Подошли. Ну и, конечно, взяли, вместе с тетрадкой. В отделений допрашивали и записывали в протокол. Он отвечал, но путался.

— Я бы, — сказал молодой милиционер, — таких, что убегают, в дом не впускал. Пусть сидят на лестнице. И еще б ремнем выдрал.

Дверь с перрона скрипнула. В щель протиснулся пасюк. Вскочил на барьер, услышал последние слова и напустился на милиционера:

— На лестнице бы? Выдрали? Под дверью? Соседи бы вступились.

— А вы тут при чем, пасюк?

— Ни при чем. Просто этот мальчик со мной.

— Не говорите глупостей. Он не может находиться на попечении крысы.

— Почему?

Капрал был молоденький, наверное, прямо из милицейской школы. Замолчал, наморщил лоб. Взял лежащую на столе печать, дохнул, покрутил в пальцах.

— Вы, пасюк, — сказал, помолчав, — особо не хорохорьтесь. Если поискать, то и на вас кое-чего отыщется.

— Ха! Ха! — расхохотался пасюк. — А доказательства есть?

Мальчик уже решил, что все обойдется, но тут из соседней комнаты вышел еще один милиционер. Сержант. Уже в годах. К сожалению, очень опытный.

— Ладно, пасюк. Живите спокойно. Но показания вам дать придется. Только предупреждаю: допрашивать я вас буду в присутствии кошки. Нигде не написано, что кошке нельзя присутствовать на допросе.

Пасюк сразу посмурнел и убрался из отделения.

— Ну так что? — спросила, когда Яцек вернулся, инспекторша.

— Ничего.

— В милиции где сидел — в детской комнате?

— Угу.

— Будешь еще убегать?

— Да нет, наверное.

С Яцеком в милиции еще какие-то сидели, они ему сказали:

— Тебя небось из детской комнаты прямо в детский дом.

Инспекторша, кажется, вплотную занялась Яцековыми делами. И охота ей задарма стараться! Мама считала, чудачка какая-то. А Яцек испугался.

Что же касается пасюка — он куда-то запропастился. А Яцеку хотелось с ним повидаться.

Четыре дня он собирал черствый хлеб, кусочки сыра. На пятый, вечером, сыр и хлеб раскрошил, изорвал в клочки несколько листков с рисунками. Из всего этого насыпал узенькую дорожку, вернее, подобие дорожки. Она вела от подъезда на улицу.

Сестры куда-то ушли, мама разговаривала с дядей-квартирантом. Ночь была ясная. В лунном свете сыр отливал золотом, хлебные крошки покрылись росой и красиво блестели. Ветер поднимал с земли бумажные моря и континенты.

Пасюк явился очень поздно. Никем не замеченный. Вскочил в окно.

— Доберемся до Коралловых островов. Будем кормить альбатросов, — шептал.

Яцек обратил внимание, что пасюк был без усов. Мордочка его была тщательно выбрита.

Два дня спустя перед школой остановился автомобиль. Приехали двое в штатском, но водитель был в синем мундире. Все вылезли и пошли в кабинет к директору, а перед концом урока туда вызвали Яцека.

Ребята из его класса не могли утерпеть. Один взобрался на дерево перед кабинетом, другие стояли внизу. С дерева видно все было хорошо, но ничего не слышно, потому что рамы двойные.

— Ну что? Ну что? — спрашивали снизу.

— Все ему улыбаются… Этот, в мундире, что-то объясняет, а он кивает… Теперь ему чего-то показывают. Не то учебник по зоологии, не то альбом с преступниками. Он думает… О чем-то его спрашивают. Он улыбается и качает головой. Снова ему чего-то втолковывают… кажется, начинают злиться. Он прикидывается дурачком… Они, похоже, кричат. Он вроде плачет, но без слез. Так просто плачет, всухую… Они схватились за головы. Теперь директор что-то ему внушает.

Речь