Все девушки любят опаздывать - Ирина Ульянина

Он протопал в комнату. Клацнули балконные задвижки, и в прихожую потянуло сквозняком. Дверь продолжали выламывать, а она не поддавалась. Все это было невыносимо, как дурной сон. Я заставила себя подняться. Включила свет в коридоре и в комнате и тотчас ослепла от его яркости. Вообще, близорукий человек без очков абсолютно беззащитен: как летучая мышь на полуденном солнце, — голыми руками поймаешь…

Портьера колыхалась от ветра. Монитор погас, но процессор натужно гудел. Тонкой маленькой пластинки микродиска на компьютерном столике не обнаружилось, возле клавиатуры валялась только опрокинутая пивная банка, из которой вытекла желтая лужица и промочила ковер. Еще по бежевому полю ковра прямо к балкону тянулись алые кляксы. Я вышла на балкон и уставилась вниз своими слабо видящими глазами: расстояние до земли представилось мне бездонной бездной. Ужас! Можно ли, спрыгнув с третьего этажа, уцелеть и не разбиться? Саша не монгольфьер и не мифический Икар… Но мне вдруг страстно захотелось, чтобы у него выросли крылья и он плавно спланировал бы вниз или вознесся вверх. Не важно как, главное, чтобы спасся!..

— Э-эй, Саня-я, Саша-а, Сашенька-а, — негромко позвала я, перевесившись через перила.

Никто не ответил. Неужели?.. Нет — нет, не может быть… Я отогнала трагические мысли, помахав над пустотой растопыренными пальцами. Ночной воздух был холодным и густым, как студень, остро пах палой листвой, костром и арбузом. Он освежил меня и придал смелости, возродил, будто волшебная живая вода. На этот раз, оказавшись в прихожей, я быстро справилась с разболтанным замком, едва державшимся на отъехавших шурупах.

— Ну вот, вы окончательно испортили мою дверь, — сказала я, оглядывая выщербленный косяк и ворох щепок на лестничной площадке, перемешанных с белесыми хлопьями штукатурки. — Это просто какой — то беспредел! Как мне теперь здесь жить?!

— Юльча, дорогая! — раскрыл объятия Жека, словно не он, а кто — то другой намедни обругал меня дурой.

— Юлечка, так ты не просила ломать замок? — недоумевала соседка баба Глаша.

— Конечно не просила, — подтвердила я, только тут заметив, что в коридор вывалили все жильцы квартир, расположенных на нашей лестничной площадке. Какие прекрасные, отзывчивые люди! Не дали девушке пропасть…

— Юлька, ты вся в крови, — растерянно заметила Надя. — А где твои очки?

— Хм, я прозрела… Посторонись, не то испачкаешься!

Я действительно видела достаточно для того, чтобы ориентироваться в пространстве. А зачем разглядывать в деталях красноглазого Маркела и красномордого Краснова? Они мне абсолютно неинтересны… Вытянув руки и поводя ими по сторонам, как бы ограждаясь от бывших друзей, я спустилась по лестнице и вышла из подъезда, торопясь попасть на пятачок, расположенный под моим балконом. Мне не терпелось убедиться, что сбросившийся вниз папарацци еще сохраняет признаки жизни. Но там валялись обертки, окурки и прочий сор. Выходит, Саша не разбился!.. От радости я чуть не запела, как хор девушек — невольниц из оперы Александра Бородина «Князь Игорь»: «Улетай на крыльях ветра ты в край родной…»

В моей квартире тем временем, будто у себя дома, привольно расположились враждебные элементы. Маркел обследовал компьютер, Надежда рассматривала мою косметику, валявшуюся на журнальном столике, а Женька дул пиво из моей практически нетронутой банки. Прямо как в сказке про Машеньку и трех медведей, но с точностью до наоборот: медведи вломились и все смяли, изломали и слопали.

— Присаживайтесь, Юлия Владимировна, — пригласил самый старший из них — Михайло Потапович.

— Спасибо, я пешком постою.

Я открыла тумбочку и достала футляр с запасными очками. Сама не знаю, зачем я купила эту слишком строгую, узкую, черную Оправу, придававшую мне сходство с сельской учительницей и китайским летчиком одновременно. Образ отталкивающий, но деваться мне было некуда: других очков все равно не было.

Я надела эту гадость, и реальность тотчас набросилась на меня со всей своей беспощадностью. Так, наверное, ощущает себя муха, участь которой — пасть жертвой в паутине не ею придуманных жестоких обстоятельств.

— Может, сходишь умоешься? — участливо предложила Надя.

— Может, и схожу… Зачем ты разыскивала Гриню?!

— А зачем ты мне лгала? Нашлась тоже звезда!.. Строит из себя… искательница одиноких мужиков! — фыркнула Краснова. — Что, пыталась подцепить Кирилла? Зря старалась!

Я промолчала, но решила, что никогда ей не прощу этого ехидства.

— Она не Кирилла подцепила, а охотника за сенсациями, папарацци, — внес ясность в происходящее Маркел, и слово «папарацци» в его исполнении прозвучало как издевательство.

— У каждого свой бизнес, — равнодушно парировала я. — Вы безуспешно охраняете неверных спутниц олигархов, а папарацци как умеет гоняется за сенсациями.

— Ты бы, Юльча, лучше не возникала. Посмотри на себя: чума чумой! — вступил в разговор Женька.

— Жаль, что ты себя не видишь, Краснушкин, — отплатила я любезностью за любезность. — Что с вами творится? Вломились в чужую квартиру, вмешиваетесь в постороннюю частную жизнь, хапаете без спроса мои вещи, грубите…

— Так, все, шутки кончились! Отвечай по существу, — вплотную придвинулись ко мне жутковатые глаза Маркела. — Где флеш — карта?!

— Какая флеш — карта? Я вообще не знаю, что это такое.

— Как зовут того фотографа? Где он работает?

— Вы меня допрашиваете? А по какому праву?

Мы пикировались довольно долго. Достаточно долго для того, чтобы люто возненавидеть друг друга. И чем сильнее, чем изощреннее давил и напирал на меня медведь, тем упорнее я запиралась.

— Ради чего ты его покрываешь?! — негодовала Надя. — Он что? Обещал осыпать тебя деньгами? Он тебе кто: сват, брат, муж, отец?

— Угу, и сват, и брат.

— С членом до колен, — похабно захихикал Женька и бросил, обращаясь к Маркелу: — Одного не пойму: от кого какой — то левый фотографишка пронюхал, что на выставку к Золотареву приедет Алла, если даже мы сами этого не знали?!

Медведь длинно и заковыристо выругался. Похоже, он тоже ничего не понимал и вымотался изрядно. Нелегкая это работа: прислуживать владельцам заводов, газет, пароходов. А кому сейчас легко?!

…К трем часам ночи лихая троица от меня отвязалась, оставила наедине с самой собой за изломанной дверью. Надо ли говорить, что я долго не могла уснуть? Подожгла сигарету, но курить не смогла — изломала ее в пепельнице. Попробовала прибегнуть к народному средству: извлекла бутылку «Смирновской» водки из морозилки и залпом выпила полстакана. Убедилась на собственном опыте, что пить в одиночку просто отвратительно. Водка в меня не лезла. На душе было и грустно, и пусто, и тошно. Я направилась в душ, но и вода отказалась меня успокоить, к тому же текла она слабенькой струйкой и была едва теплой. Тогда я застелила диван постельным бельем, на котором предыдущей ночью спал Александр. Полежала, уткнувшись в подушки и принюхиваясь, надеясь учуять запах фотографа и по нему, как по следу на снегу, догадаться, где сейчас находится бедолага папарацци и что с ним… Тщетно: от чистых наволочек едва уловимо веяло стиральным порошком, будто Саша был не мужчиной, а бесплотным духом, таким же продуктом моего воображения, как монгольфьер или реинкарнация Грини в моем бытии. Мне не оставалось ничего другого, как снова принять растворенную таблетку «Донормила».