Ускользающий город. Инициализация - Евгений Булавин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он? — с порога вопросил тип, кивнув на странника.
— Нет, — покачал головой Стомефи.
— Ну вот. А думал, успею домой к пельмешкам.
— Азилев у нас полицейский, — с холодцой пояснил Алану Стомефи.
Тип порылся в перекинутой через плечо борсетке и извлёк оттуда чёрную гелевую ручку.
— Мать её, бумага! — И, глянув на странника, добавил: — Говорите. С чего начался ваш попахивающий день?
Алан собрался с мыслями и поведал свою историю, утаив, правда, кем именно был его извозчик. Азилев делал пометки прямо на руке.
— Значит, будем искать этого шансонье, — плохо скрывая зевоту, подытожил он. — Описать можете? Что запомнили?
— Не знаю… У него была такая же куртка. Как у… ну, этого.
— Трупа, — что-то записывая себе на руке, подсказал Азилев. — Это всё?
— Всё.
— Какого хера ты сдвинул этот стул?! — наорал вдруг Азилев на Стомефи. — С хера ли ты на нём сидишь?!
— Уж извини, принцесса, — прошипел тот, вставая. — Чтоб к завтрашнему ужину отыскал виновника.
— С такими условиями — хер. А точнее, прошу прощения.
Алан поморщился от этих навязших слов и поспешил вслед за Стомефи к выходу. Бизнесмен прошёл весь бордовый коридорчик не проронив ни звука и как будто не дыша. Заговорил он, только когда они встали у лифта:
— Так бездарно просрать брата, уж простите мой francais… Как насчёт пары часов в покер?
— Знаете, нет.
Стомефи пусть натянуто, но улыбнулся:
— Люблю, когда учатся на своих ошибках.
Алан буквально мозжечком почувствовал, что веселье только начинается. И действительно — Стомефи нажал на кнопку девятого этажа. После знакомства с этим гадом странник до дрожи в стиснутых зубах возненавидел все возможные девятки этого мира. Лифт тем временем пыхтел как тягловой ослик из зубцов и шестерёнок.
— Забавно, что эта камора — самое звукоизолированное место в гостинице, — сообщил Стомефи, как бы между прочим щёлкая по красной кнопке. Лифт застопорился, высвечивая на подрагивающем табло цифру семь.
— Чаю не предложите? — поинтересовался Алан.
— Потом, — серьёзно ответил Стомефи, — не предложу. А сейчас самое время обсудить причину твоего приезда.
— Всё уже сказано по скайпу.
— О, mein lieber! — улыбнулся бизнесмен, отстегнув петличку на левой перчатке. — Твой
долг даже поводом трудно назвать. Причина кроется в роли, которую ты возложил на себя — волей, неволей, по легкомысленности, либо по воле дремлющего в подкорке осознания.
— Похититель сердец, — процедил Алан, и отзвук собственного голоса унёс его в прохладное небо прошлогоднего Нью-Йорка. С плеч железобетонного атланта казалось, что это небо поместится в кулаке, стоит только протянуть руку. И он протянул — совсем забыв, что газ имеет неприятное свойство просачиваться меж пальцев.
— Похититель сердец… — вкрадчивым эхом отозвался бизнесмен, и на дне его въедливо-чёрных глаз промелькнул призрак зелёного стола. — В тот вечер ты произносил это с куда большим… азартом.
— Не будем об азарте.
— Не будем, — согласился Стомефи. — Итак. Я открою свои угодья, дабы посмотреть, на что ты способен. У тебя весь этот вечер и ночь, дабы похитить сердце любой, кого ты встретишь на девятом этаже.
Алан машинально глянул на свои часы и понял, что забыл их перевести.
— Который час?
— Ровно восемь вечера.
«Долго же я там проносился… или пролежал… или… Что?! Я ведь приехал утром!»
— Проблемы? — прочитал Стомефи замешательство на его лице. Алан перевёл тему:
— Это то, ради чего я пёрся из Штатов?
— Нет. Я же сказал — хочу посмотреть, на что ты способен. Сказка будет впереди.
— Кругом одни сказочники, — пробурчал Алан, нервно переводя часы на восемь. Куда подевался целый день?!
— Ещё одно, — сказал бизнесмен, доставая из внутреннего кармана пиджака запасные перчатки. — В них ты не будешь смотреться как браток из девяностых.
Странник глянул на свои перебинтованные руки и был вынужден согласиться. Перчатки подошли идеально, хотя без повязок оказались бы безнадёжно велики. Алан покосился на руки Стомефи, но в полутьме этого убогого лифта, да из-за перчаток, оценить их размер оказалось затруднительно.
— И никаких благодарностей? — приподнял бизнесмен серповидную бровь.
— Ты о чем?
— А зря, — промолвил тот, вновь нажимая на красную кнопку. Лифт очнутся и с натужным лязгом пополз вверх.
В лучших традициях агорафобии весь девятый этаж занимала одна-единственная зала. Мрачным багрянцем пели её заскорузлые стены, а с бездн потолка мироточил тусклый черноватый свет. В тенетах бесчисленных ниш угадывались бюсты, по памяти передранные у эпохи Ренессанса. Живых людей тоже было предостаточно. Но, несмотря на неоспоримую свою многочисленность, по пространству они были рассеяны редко — словно тени дерева, погрязшего в осенний декаданс. Ослепительные мужчины, чьи рубашки только, наверное, не фосфоресцировали, женщины в насыщенно красном, непредсказуемо синем и обманчиво пурпурном — все они таились в тенях, щекотали нервы перешёптываниями и безо всякой системы переходили из одного кружка в другой.
Алан ощутил себя в центре подпольной ткацкой фабрики, где по непонятной причине любят портить нитки соседа собственными. Он повернулся к Стомефи, чтобы сообщить ему об этом, но бизнесмена простыл и след. Алан сжал, затем разжал ставшие вдвойне неловкими из-за перчаток и бинтов пальцы.
Похититель пробудился.
Он прошествовал среди этих людей, слушая, смотря и притягивая взгляды. Обнаружил, что далеко не все несли бремена изящных тел на своих двоих — многие оккупировали кресла и диваны. Большинство потенциальных жертв Похитителя грудилось возле двух диванов, центрами которых были два одинаково неприятных человечка.
Первого он узнал сразу. Лидера известной поп-готик группы BrokenHeavenz Люцифера крутили, как сенсацию, даже по телевизору. Кажется, и здесь он не отходил от сценического образа — болезненно прекрасный, с подчёркнутой бледностью кожи и одетый в вычурный чёрно-золотой мундир. Люцифер страдал. О, как он страдал! Душа поэта рвала себя изнутри, назойливо сообщая об этом скорбным лицом, тщательно отработанной жестикуляцией и громогласном нежелании выслушивать слова сочувствия. И сердца девиц трепетали от лицезрения их слёзного кумира. Жалость и восторг, чёрным жемчугом нанизанные на гремучее желание… Завтрашнее утро певчик встретит сытым, если не сказать — пресыщенным.
Второго Похититель хоть и не знал лично, но навидался подобных ему как грязи. Пресный, ничем не примечательный типчик, который, однако, излучал сокрушительную ауру успеха. И неважно, что облачён он был в заурядную внешность да потёртый пиджак, шепелявил и вообще неуловимо напоминал гада земного. Аура успеха биполярно рассекала все человечество на тех, кого она отвращала до заворота кишок, и других, кого затягивала подобно трясине. Женская любовь необычайно падка на трясины, и особенно таящиеся под ними пусто́ты. Nihil потрясающе легко заполнить
