Стерегущие золото грифы - Анастасия Перкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он впервые взял с собой на охоту Эркеле в начале лета, попросив у Сестры лошадь, – вдвоем в одном седле было слишком неудобно. Привычную для Эркеле хвойную Тайгу здесь разбавляли тонкие стволы берез и осин. С удивлением рассматривала она пышное разнотравье под ногами лошади. Над ранними цветами сонно гудели пчелы.
– Смотри, Ойго…
– Тише! – тут же перебил ее Ойгор, резко останавливая коня. – Никогда не называй моего имени так громко там, где я охочусь.
– Почему? – с недоумением спросила Эркеле.
– Ни лес, ни зверь не должны знать моего имени. После смерти у духа каждого зверя два пути. Небесные пастбища, куда попадает и всякий достойный человек. И нижний мир, владыке которого не понравится, что человек посмел поднять руку на создание земли.
– Я понимаю. – Эркеле кивнула. – Если твое имя там назовут, тогда что?
Ойгор поежился.
– Тогда пошлют за мной одного из нижних людей в облике зверя. Это будет смерть моя. Стрела летит мимо такого, и нож его не берет.
Эркеле побледнела так, что веснушки на носу и щеках стали ярче. Она рассеянно рассматривала лесистые склоны невысоких гор, за которыми вставали заснеженные исполины.
– Ты что? – забеспокоился Ойгор. – Напугал тебя сказками? Может, это и выдумки, да только проверять не хочется.
– Никогда… не встречала нижних людей, – сказала Эркеле, выдавливая слова из пересохшего горла.
Взгляд его был добрым и внимательным. Ойгор подъехал ближе и взял руку Эркеле в свою.
– Ты действительно не помнишь, кто ты?
– Нет, я же говорила – нет! – горячо ответила Эркеле. – Я недолго прожила в Тайге, пока Охотник не нашел. Как там оказалась и где была до этого – не помню. Не веришь? Может, я – из нижнего мира? Так думаешь?
– Это вряд ли, – засмеялся Ойгор. – Ты просто таежное диво, морок, видение. И я достаточно не в себе, чтобы такую взять в жены. Я больше не буду расспрашивать, извини меня. Это, наверное, страшно – не помнить, кто ты.
– Я помню тебя и имя, которое ты мне дал. Больше ничего не нужно. Поцелуй, – потребовала Эркеле, потянувшись к нему.
– А говоришь, ничего не нужно.
Теплое дыхание Ойгора на ее губах, его рука на плече – придержал, чтобы Эркеле не упала с лошади.
К полудню они добрались до водопада, где решили отдохнуть и отпустить лошадей попастись и напиться. Высокий водопад гремел, роняя воду на большие валуны. От него веяло прохладой. В воздухе висели мириады мельчайших брызг – невесомая водяная пыль, клубящаяся вокруг и отражающая солнечные лучи, как россыпь драгоценных камней. Крошечные радуги рождались из воды и света прямо на глазах Ойгора и Эркеле.
Эркеле засмеялась и захлопала в ладоши. Она быстро сняла чулки с толстыми кожаными подошвами, задрала юбку до колен и принялась перепрыгивать с камня на камень там, где вода уже текла по пологому руслу.
– Эй, там скользко! – крикнул Ойгор. – И вода ледяная.
Он так любил ее в этот момент. Непосредственную, неопытную, как ребенок, едва научившийся ходить. Эркеле приводили в восторг прекрасные и простые вещи. А он, глупец, еще раздумывал, что подарить на свадьбу. Эта девушка принимала как самый дорогой подарок все, что он показывал и рассказывал.
– Иди сюда! Это весело! – звала Эркеле, все-таки намочившая подол.
Что Ойгор мог ответить на это? Что если сейчас войдет в эту обжигающе холодную воду, то нынче же ночью расплатится невыносимой болью в ногах? Что он неполноценен и не так вынослив, как прочие? Эркеле не обращает внимания на его увечье, так стоит ли лишний раз ей напоминать?
Разувшись, Ойгор медленно вошел в воду, доходящую до середины щиколотки. Нет, не ночью – боль пришла сразу. Но он терпел, гоняясь за прыткой Эркеле, стараясь не упасть, споткнувшись или поскользнувшись, и был счастлив. Поймав Эркеле и прижав ее, отбивающуюся, спиной к своей груди, уткнувшись лицом в растрепавшиеся волосы, Ойгор забыл о боли.
Он не мог встать с постели несколько дней и радовался, что в аиле один, – никто не слышал его стонов: кости будто дробили ударами кузнечного молота. Ойгору едва удавалось сесть, чтобы смазать жгучей мазью непослушные, будто чужие ноги. Посреди горячечного бреда явилась Эркеле. Он видел ее каре-зеленые глаза и чувствовал теплую ладонь на щеке. Ойгор слышал голос Сестры, о чем-то спорящей с Эркеле. Он понял только, что та наотрез отказалась уходить. Голос Сестры пропал, а Эркеле осталась.
Ойгор проснулся утром – он не знал, каким утром по счету. Эркеле спала в его ногах, обнимая их. Боль еще тупо пульсировала внутри, но была терпимой. Ойгор сел.
– Я поссорилась с твоей Сестрой, – раздался сонный голос. – Она не велела ночевать у тебя. Ей все равно, что тебе больно?
– Наверное, да. Гораздо важнее, что скажут люди.
– Эркеле глупая, – печально сказала она. – Это все та холодная вода, правда?
– Правда. Но я был живым, как никогда, пусть даже потом пришла расплата.
Эркеле подняла голову и виновато улыбнулась.
В день свадьбы Эркеле не находила себе места. Накануне Сестра Ойгора вымыла ей волосы в воде с молоком и теперь гладко расчесывала их, разделив на ровный пробор. Эркеле ерзала и теребила рукава выстиранной рубахи, за что будущая родственница награждала ее ворчанием. Ко всему прочему у нее прихватило живот так, что мурашки пошли по коже.
Раз не было родных, чтобы сопровождать Эркеле, к аилу жениха ее повели Сестра Ойгора с мужем и детьми. По дороге к ним присоединялись желающие отведать свадебного угощения и выпить чего-нибудь хмельного. Люди до сих пор с интересом таращились на Эркеле, хотя она уже не одну луну прожила среди них.
Эркеле скромно сидела на коне, спустив обе ноги на одну сторону. Конь – свадебный подарок Ойгора. Дар Сестры – шубку из овчины и меха сурка – Эркеле набросила на плечи.
У аила Ойгора на земле расстелили войлоки, заставленные блюдами с кушаньями и тажуурами с вином и аракой. Нельзя было назвать это пиром, но и слишком бедным застолье не казалось. Сам Ойгор, приветливо улыбаясь, сидел по правую сторону от занавеси из белой тончайшей шерсти, натянутой меж двух крепко вогнанных в землю веток. Он не встал навстречу Эркеле, но при виде него ей стало спокойно, и боль в животе утихла.
Кто-то подал ей руку, помогая спешиться. Эркеле с удивлением поняла, что это Охотник. Он противно ухмылялся, будто глядя в самую ее душу и вороша там неприятные мысли. Эркеле как можно быстрее высвободила ладонь из его большой руки. Ей указали на подушку, лежащую на земле по другую сторону занавеси. Эркеле села. Ткань позволяла увидеть лишь силуэт Ойгора, но она чувствовала исходящую от него спокойную силу и расслабилась.
Гости встали вокруг Ойгора, Эркеле и войлоков с угощением и принялись петь, придумывая мотив и слова песни тут же, подхватывая друг за другом, перебивая и смеясь. В песне звучали обычные пожелания, приличествующие моменту. Затем все расселись: кто прямо на землю, кто на снятые с лошадей седла. Женщины – со стороны Эркеле, мужчины – со стороны Ойгора. Ойгор встал и начал обносить гостей мясом: женщины получали ребра, мужчины – куски бараньего бедра. Эркеле тоже поднялась и стала наливать напитки в протянутые чаши. Она все делала, как учила Сестра. Руки дрожали, и иногда красная жидкость проливалась, пачкая одежду гостя или войлок, но никто не сердился.
Двигаясь с разных сторон, Ойгор и Эркеле неизбежно встретились, и он легонько задел ее плечом и подмигнул, прежде чем им пришлось снова разделиться, пройдя мимо друг друга. Солнце отражалось в его серых глазах, словно на поверхности одного из гладких озер, расположенных неподалеку. Солнце играло золотом на еще больше порыжевших за лето распущенных волосах Эркеле. Солнцем же освещала собравшихся их любовь.
Эркеле осмелела окончательно и вскоре смеялась вместе со всеми, откусывала крепкими зубами от большого куска баранины и с азартом наблюдала за обычной для праздника игрой. Двое
