Звезда сыска - Владимир Кузьмин

— Мы в тайге живем. Медведь в тайге живет. Встретились. Дочка в больнице. Шкуру медведя твоему брату подарю.

— Вы хотите сказать, что ваша дочь убила медведя!

— Сам виноват. Зачем напал? Зачем спать не лег, если уже зима, зачем по тайге ходил?

— Вы, наверное, и сам охотник.

— Охотник — согласился дедушка Алексей. — У нас каждый охотник Еще я шаман.

Вот тут я удивилась еще больше: как же так У нас в театре сидит шаман? Опять же, шаман этот человек крещеный. Не удержавшись, я об этом и спросила.

— Бог говорит — нельзя плохо делать. Нельзя злых духов призывать, нельзя на людей зло насылать. Доброе дело можно делать. Я доброе делаю. От духов стойбище защищаю, от зверей. Лечить могу, но не сильно. С тем медведем я бы драться не стал. Просто прогнал бы. Такое можно?

Пришлось согласиться.

— Пойду, однако. Дела есть. У тебя тоже дела есть. Если можно, потом зайду. С братом твоим говорить хочу.

— Да он не брат мне.

— Я видел. Не брат и не сестра. Но умный язык молчать умеет.

Он встал и направился к выходу, но на пороге остановился:

— Здесь у вас страшная смерть была. Я немного колдовал. Тоску из этого дома прогнал.

На том мы и распрощались.

Эвенк-шаман ушел, а меня вдруг пригласили к телефону. Что было удивительно. То есть я совсем не тому удивилась, что меня звали говорить по телефону. В Москве это дело обычное, а здесь я таким вещам лишь поначалу удивлялась. Вот только знакомых с телефонами у меня, пожалуй, что и не было. Пока шла к аппарату, вспомнила про журналиста господина Вяткина. О нем я точно знала, что в редакции его газеты телефон имеется. Может, ему что понадобилось узнать? Но господина Вяткина я встретила по пути, так что узнала, кто мне звонит, лишь когда взяла трубку.

— Алло! Дарья Кузнецова у аппарата.

— Здравствуйте, Даша. Это Петя.

Ну надо же! Совершенно не подумала, что у господина градоначальника уж точно в доме телефон должен быть. Но Пете я искренне обрадовалась.

— Ой, здравствуйте, Петр Александрович! — закричала я. — Очень приятно вас слышать.

— Тогда хочу доставить вам еще большую приятность и предлагаю увидеться! — по телефону он разговаривал куда увереннее, чем лицом к лицу. Можно сказать, слегка развязно разговаривал. Но, чуть поразмыслив, я пришла к выводу, что для назначения встречи у него должны быть веские причины, и сразу согласилась. Мы обговорили место и время, и я положила трубку на аппарат.

— Вы уже закончили? — тут же услышала я голос журналиста. — Позволите мне воспользоваться достижениями прогресса?

— Конечно!

— Если не сильно заняты, то дождитесь меня, я вам одну забавную штуку расскажу. А еще лучше послушайте разговор, я как раз об этом сообщить хочу.

Я кивнула, а Григорий Алексеевич принялся крутить ручку телефона:

— Барышня, соедините меня с редакцией газеты «Сибирская жизнь». Алло, редакция? Митрохин, это ты? Петр Иванович на месте? Дай ему трубку. Петр Иванович, презабавнейший сюжетец. Был я в клиниках, повстречал акушера Фельдбейна, да вы его сами знаете. Так тот акушер рассказал, что был у них вчера пациент необычный. Из эвенков. Дочь его медведь в тайге задрал. Нет, не на станции Тайга, в лесу. Хирург глянул — плохо дело! Кость сломана и мясо на бедре оборвано. Притом кровотечения почти и нет. И рана без признаков воспаления. Он эвенка и спрашивает, давно ли все случилось. Три дня вез, говорит. Хирург ему не поверил, мол, кровью должна была изойти. А тот говорит, что кровь заговорил, вот она и не текла. Но и это не все. Фельдбейну как раз в то время роженицу привезли. Трудный случай. Нет, я подробностей не расспрашивал. Вы же знаете, не люблю я таких разговоров, мне от них дурно делается. Вы слушайте! Акушер, говорит, запаниковал, умирает болезная, в шоке и в себя приходить ни от чего не желает. А тут вдруг как прояснение какое нашло. И больная в себя пришла, и боль ее отпустила, и сам Фельдбейн в чувство пришел, успокоился. Говорит, на душе и в голове вмиг просветление настало. И роды быстро и благополучно завершились. Ну, он выходит, а подле палаты некий эскимос стоит. Не знаю я, с чего он его за эскимоса принял, не спрашивал. Глаза закрыты, на лбу испарина, губы что-то шепчут. Не иначе колдует. Это в клиниках-то Императорского университета! Ну а как акушер вышел, эскимос тот колдовать перестал, перекрестился и говорит, слава богу, говорит, вовремя подоспел, а теперь и идти спокойно можно. Нет, это он после про эвенка и его дочь узнал и сообразил, что его эскимос и тот эвенк — одно лицо. Вот я и спрашиваю, давать мне такой материал в завтрашний номер? Да трезвый он был, слово даю! Нет, может, и как всегда, но у него это все одно что трезвый. Ну, хорошо, понял. Приеду в редакцию, вы ответите.

Он аккуратно, будто боялся испортить, положил трубку на место и, повернувшись ко мне, спросил:

— Ну, каково? Вы-то сами верите? А то редактор не верит, говорит, пьян твой акушер был, вот и померещилось.

— Я-то верю. Я вам больше скажу, был тот эскимос эвенкийским шаманом, а зовут его Алексей, потому как человек он крещеный. Еще он шкуру того медведя обещал подарить одному знакомому человеку.

— Сударыня, вы меня пугать начинаете. Откуда вы все всегда знаете?

— В газету не писать обещаете?

— Хорошо. Обещаю!

И я рассказала, без ненужных подробностей, каким образом мне все это стало известно.

— Только помните о своем обещании, — закончила я.

— Кто такой этот ваш товарищ, я догадался. Но и об этом обещаю не писать и даже не говорить на такую тему. А вот вы, может, и про расследование убийства что-то мне неведомое знаете?

— Вот об этом я знаю меньше вашего, вы же в полицейском управлении утром были, а я только слухи и слышу.

— Был я в управлении. Но с чем туда пришел, с тем и вышел обратно. Который день отговорки придумывают, чтобы ничего обществу не сообщать. Э-э-э… А о моем посещении полиции вам откуда ведомо? По каким таким признакам вычислили?

— Вы мне приписываете способности, которых у меня и вовсе нет, — рассмеялась я. — Мы с дедушкой утром в театр шли, видели, как вы в управление полиции заходили.

— Ну и слава богу! А то я вас порой побаиваюсь, право слово! Вы мне вкратце расскажите, что готовится к постановке, а то пока я тут про шаманов разговоры разговаривал, репетиция началась, а дожидаться, пока господин Корсаков освободится, у меня времени нет. Надеюсь, что об этом общественность имеет право знать?

Общественность такое право имела. Более того, труппа была заинтересована в такого рода газетных сообщениях, потому как они привлекали внимание публики в не меньшей степени, чем афиши.

18

С Петей мы встретились возле книжного магазина Макушина, откуда и мне, и ему до наших домов было совсем недалеко. Опять же если кто задержится, то найти более интересное место для ожидания, чем огромный книжный магазин, затруднительно. Петя был взволнован и донельзя доволен собой. Причины этих взволнованности и самодовольства он мне и изложил. И надо признать, что причины были весьма любопытны. Рассказывал он немного сбивчиво, да и я его отвлекала вопросами, притом не всегда к месту. Поэтому весь разговор пересказывать нет смысла, а суть рассказа сводилась вот к чему.

Сегодня, сразу после уроков в гимназии, он отправился в тот самый магазин, возле которого мы сейчас и стояли. Сделав нужные покупки и выйдя из магазина, он решил вернуться домой не по прямой, то есть не по Дворянской улице, а по параллельно ей проходящей Почтамтской. Чтобы выйти на эту улицу, достаточно было пройти шагов пятьдесят по переулку. Так вот, на углу Благовещенского переулка и Почтамтской стоит очень красивое здание, в котором располагается торговый пассаж купца Второва, а второй этаж занимает тому же купцу принадлежащая гостиница «Европейская». Петя уверял, что сам он никаких особых причин пойти именно этим путем не имел и если бы не случай, то ничего бы и не приключилось. Но, дойдя до угла, он замедлил шаг, засмотревшись на витрины (там и впрямь есть на что посмотреть, это я по себе знаю, сама там всегда прохожу медленно, а то и вовсе останавливаюсь), и в это время из «Европейской» вышел тот самый мужчина, которого мы встретили у трактира Елсукова. Но если у трактира тот выглядел вполне обыденно, одет был в короткий полушубок и шапку, то на сей раз смотрелся просто щеголем: лаковые сапоги, шинель с бобровым воротником, фуражка с кокардой. И держался еще более прямо, может, оттого и казался выше ростом, чем в прошлый раз. А по тому как он, прощаясь со швейцаром, приложил руку к козырьку фуражки, Петя окончательно заключил, что тот офицер в отставке и ушел в отставку совсем недавно. По последнему моменту — ну о том, что в отставку тот офицер вышел недавно — мы даже немного поспорили, по моему мнению, офицеры и в отставке могут долго сохранять выправку и военные привычки. Хотя это было не так уж и важно.