Икс-металл - Роберт Крафт

Но не это разнообразие и причудливость форм поразили меня: колонн и статуй было неисчислимое количество. В буквальном смысле слова — миллионы…

Впереди, с боков, позади нас глаз видел все новые и новые ряды колонн, постаментов, статуй. Словно по волшебству, все пространство оказалось заполненным этими изделиями искуснейших мастеров-вулодов… Но где же находились мы? Возможны ли пещеры глубиной и шириной в десятки километров?

— Номер второй! — насмешливо крикнул неугомонный француз. — Подземное царство, или… или оптический кабинет! Видел уже, и не один раз, на ярмарках и на выставках… Нельзя ли освежить программу?

Едва он смолк, как опять раздался громовой удар и буквально в двух шагах от того места, где мы находились, словно из воздуха, выросло нечто странное, нечто призрачное. Это была статуя сидящего на беломраморном троне длиннобородого старца патриархального вида, мастерски изваянная, надо полагать, тоже из мрамора. Первое время я думал, что это, оптический обман. Мелькнула мысль, что это не реальная статуя, а проектирующееся на стене изображение. Но минуту спустя, шагнув в сторону и убедившись, что с изменением точки зрения изменяются и очертания статуи старца, я понял, что она реальная, а не отображение.

— Санниаси, бессмертный, всемогущий, вездесущий вождь Вулоджистана и повелитель вулодов. Преклонитесь, вулоды, пред вашим первосвященником! — прозвучал повелительный голос издали, и вулоды, выступившие из-за колонн и расположившиеся тут и там отдельными группами, преклонились перед своим далай-ламой.

Приняв во внимание то, что преклоняться предписывалось только вулодам, мы сочли излишним следовать их примеру и только с любопытством смотрели на происходящее вокруг нас.

Откуда-то, должно быть, из боковой двери, жрецы и прислужники подводили к подножию статуи нескольких человек. Там были по большей части рабочие, но среди них, как мне показалось, я заметил высокую знакомую фигуру Малека, того молодого воина вулодов, который вел с нами переговоры при взятии в плен.

Когда к престолу таинственного мраморного Санниаси подвели стоявшего впереди других рабочих средних лет мужчину, с боку выступил старый жрец и ровным, спокойным, монотонным голосом стал излагать в коротких отрывистых фразах содержание предъявленных рабочему обвинений.

— Гм!.. Старичок, кажется, исполняет обязанности мирового судьи! — насмешливо заметил Шарль Леонар. — Жрец жалуется на рабочего, заявляя, что тот испортил материал, вытесывая из мрамора какую-то статую. Ищет, вероятно, возмещения убытков…

И в этот момент статуя Санниаси, не шевелясь, открыла уста и произнесла звучным и ясным голосом одно только слово, но это слово наполнило меня ужасом:

— Макази!

Это был смертный приговор несчастному скульптору.

Тот зашатался и упал бы на пол, если бы подбежавшие прислужники не подхватили его. Осужденного увели куда-то, или, вернее, уволокли, потому что он не был в состоянии идти.

— Благодарю покорно! — пробормотал Шарль Леонар. — Говорящая статуя изрекает смертные приговоры с такой легкостью, как мы говорим «здравствуйте» и «прощайте»…

За осужденным рабочим пришла очередь того самого юноши-воина, который состязался со мной на скорость. Насколько я понял, ему вменялось в вину именно его поражение. Он должен был перегнать меня, одного из лучших велосипедистов мира, бегая быстрее, чем я ехал.

Юноша был несколько бледен, но спокоен.

— Кази! — изрекла статуя Санниаси. Молодой воин покраснел, глаза его блеснули, но ни звука не вырвалось из его груди. Он глубоко склонился перед статуей и спокойно отошел в сторону.

Не помню точно, мне кажется, что в тот день была решена участь приблизительно десяти или двенадцати обитателей Вулоджистана, в том числе и двух или трех женщин.

Одни слышали «кази» и уходили в сторону с просветленными лицами. Другим говорилось проклятое слово «макази», и их уводили куда-то жрецы, я думал — в застенки для казни.

«Кази» по большей части произносилось по отношению к молодым людям. Два человека, возраст которых, на мой взгляд, определялся приблизительно в сорок два-сорок три года, услышали смертный приговор. Один из них отнесся к смертному приговору совершенно пассивно, но второй — громко зарыдал, потом истерически захохотал. И, глядя на его лицо, я понял, что он сошел с ума от страха. Его утащили жрецы. Затем прозвучало имя:

— Малек!

Это был вызов статного молодого воина, нашего знакомого.

Он твердым, ровным шагом приблизился к трону Санниаси и остановился, не преклоняя колени перед первосвященником.

Я ожидал, что жрец, игравший роль прокурора, объявит вину Малека, но жрец молчал, и молчал сам Малек.

Потом опять открылись уста Санниаси и прозвучало роковое «макази», слово, осуждающее воина на смерть.

Малек поклонился Санниаси и тем же ровным и спокойными шагом направился к выходу. Жрецы не окружили его и даже не сопровождали.

Не успел я опомниться от изумления и волнения, вызванного чувством симпатии к злополучному Малеку, как прозвучало мое собственное имя:

— Артур Шварц!

Алледин подтолкнул меня, и я остановился перед троном беспощадного Санниаси.

— Кази! — произнесла статуя.

Я был признан заслуживающим не смерти, а жизни… Надолго ли?

— Эдуард Карпентер!

Бедняга Карпентер, полупомешавшийся от страха, забормотал что-то, простирая дрожащие руки к статуе Санниаси.

— Кази!

И жрецы оттащили ко мне Карпентера, дрожавшего всем телом.

— Шарль Леонар!

— К вашим услугами, месье! Только, виноват, одно мгновение…

Шутивший со смертью француз за моей спиной достал из кармана табак и папиросную бумагу, свернул папироску и, пошарив в карманах, как будто ища спичек, не нашел их, а потому при вызове шагнул несколько в сторону, к вазе, испускавшей ровный язык белого пламени, и преспокойно закурил папиросу от священного огня. Затем невозмутимо он обратился к Санниаси и вымолвил чрезвычайно учтиво:

— Я слушаю вас, милостивый государь!

— К…кази! — произнесла статуя.

При произнесении приговора статуя Санниаси все время производила движения правой рукой. Когда он говорил «макази» — рука делала грозный жест, словно поражая осужденного. Произнося «кази», Санниаси протягивал руку вперед, словно благословляя отпущенного с миром.

Когда Шарль Леонар стоял в весьма непринужденной позе перед статуей Санниаси, произошло нечто, заставившее меня побледнеть от испуга: Санниаси вымолвил несколько неуверенно «кази» и протянул руку по направлению к французу. Леонар схватил эту руку и крепко сжал ее своими железными пальцами.