Буддизм: Религия без Бога - Альбедиль Маргарита Федоровна

В противоборстве с тхеравадой главным средством воздействия также стали тексты сутр: «благородных юношей и девушек» призывали «читать сутры, запоминать их, переписывать и распространять». Слабыми сторонами этого противника сторонники махаяны считали эгоизм и приверженность мирским благам.

Махаяна сравнивала себя с большим кораблем, который может перевезти через реку много народу, в отличие от тхеравады — маленького тростникового плота: много ли народу на нем поместится? Популярным было и уподобление махаяны благородному царю, а тхеравады — купцу. Сколько бы ни думал купец, что он поступает по-царски, все же он не рожден быть царем. Можно представить себе, какой шок вызвало у консерваторов появление махаянских сутр, с их энергичным проповедническим характером! Кое-кто даже объявил эти сутры «творениями демонов». Еще бы! Они обещали более простые пути духовного освобождения, доступные не только монахам, но и обычным людям, ведущим мирской образ жизни.

Самым ранним махаянским каноническим текстом считается Аштасахасрика Праджня-парамита сутра, «Сутра о запредельной мудрости в восемь тысяч стихов». Слово «праджня» в названии означает «высшая мудрость», а «парамита» — «переправа», «средство к спасению». В этом обширном цикле текстов основным была Ваджрачхедика Праджня-парамита сутра, «Сутра о совершенной мудрости, рассекающей тьму невежества, как удар молнии».

Долгое время считалось, что тхеравада ближе к учению Будды, а махаяна представляет собой его более поздний и искаженный вариант. Однако в середине XX в. ученые признали эту точку зрения неверной. Теперь принято считать, что учение Будды послужило основой и для южной тхеравады, и для северной махаяны.

Как мы выяснили в предыдущей главе, махаяна отличается от тхеравады представлениями о природе Будды, цели буддийского пути и о типе идеальной личности. Для последователей махаяны Будда — не просто Учитель и проповедник, достигший просветления собственными силами, а скорее, некая метафизическая реальность, представленная в человеческом облике. Эта реальность уже являлась людям раньше в образах других будд и еще явится не раз в будущем, как, например, Будда Майтрейя, «Дружественный», ожидающий на небесах Тушита своего часа, когда он придет на землю. Поэтому исторический Будда Шакьямуни, основатель религии, в махаяне отступает на второй план.

Что же касается будды вообще, а не конкретного исторического Будды Шакьямуни, то его природа наилучшим образом выражается в дхарме, учении, и образует так называемое истинное, дхармовое тело, дхарма-кая, единое для всех будд, прошлых и будущих. Помимо этого у Будды есть еще два тела: бренное, физическое — нирмана-кая, «магически созданное тело», в котором люди являют себя и проповедуют дхарму в виде учителей-наставников, и вечное мистическое тело наслаждения, самбхога-кая, которое наслаждается нирваной. С уходом Будды в нирвану умерло только одно из его тел, нирмана-кая. Не случайно позже дзэн-буддисты призывали отбросить Будду как грязное тряпье. Другие же тела Будды пребывают вечно, и считается, что каждый верующий может реализовать их в своем собственном духовном опыте.

Ради блага всех живых существ

Главный акцент в махаяне сделан не на личном спасении, а на спасении другого, точнее, всего живого на земле. Высшая цель для приверженцев махаяны — не нирвана, а состояние бодхисатвы, существа, суть которого — в его любящем сердце, и объект этой любви — весь мир. Известная шутка говорит, что бодхисатва не успокоится, пока останется хотя бы один таракан с неразделенной любовью. Бодхисатвы настолько преисполнены состраданием к мукам других существ, тонущих в водовороте сансары, что они, хотя и достигли нирваны, остаются пребывать в сан-саре, чтобы облегчить их участь и помочь им. Бодхисатвой может быть любой человек, обладающий бодхичиттой (читта — сознание, психика), то есть намерением обрести духовное пробуждение.

Со временем выработалась стандартная формула, выражающая суть бодхичитты: «Да стану я Буддой на благо всех живых существ!» Бодхичитта стала пониматься как стремление обрести состояние Будды и умение воспринимать всех живых существ как своих матерей. Объясняется это следующим образом: мы находимся в круговороте сансары с безначальных времен, а потому каждый из нас вступал в самые разнообразные отношения со всеми живыми существами; каждое из них могло побывать и нашей матерью. Но разве может хороший сын или дочь равнодушно видеть сансарные мучения матери и стремиться к нирване, не пытаясь ей помочь? Примерно так описывается бодхичитта в проповедях современных буддийских проповедников. Вряд ли что этот аргумент покажется убедительным некоторым молодым людям: почтительное отношение к старшим и забота о них не так часто встречаются в современном мире. Но не будем забывать, что для Индии и вообще стран Востока это было и остается непреложным правилом.

Во всех буддийских странах известна история о молодом принце, который долго блуждал по лесу в тяжелую пору, когда листья деревьев были сожжены солнцем, родники иссушила засуха, русла рек пересохли и превратились в песчаные овраги, а измученные жаждой звери спасались бегством. Вдруг принц заметил невдалеке тигрицу с тигрятами; она тоже увидела его. Мать и детеныши умирали от голода и жажды, и принц казался им желанной добычей, долгожданным спасением. Глаза тигрицы блеснули, но у нее не было сил даже шевельнуться. Изможденная, она лежала как живое воплощение материнского отчаяния. Сердце молодого принца преисполнилось глубоким состраданием. Он свернул с тропы, подошел к обессиленной тигрице и пожертвовал ей и ее детям свое тело на корм.

Говорят, будто это был Будда в одном из своих предыдущих рождений.

В другом предании повествуется о том, как Асанга, буддийский философ, желая стать учеником будущего Будды, Майтрейи, отправился в уединенное место, погрузился в глубокое созерцание и пробыл в нем три года, но безрезультатно. И тут он увидел человека, стачивающего напильником скалу, чтобы сделать из нее иголку. Асанга решил, что по сравнению с этим человеком он ленив и нетерпелив, и, устыдившись, снова на три года погрузился в созерцание. Однако и в этот раз он не достиг успеха. Теперь он увидел человека, долбящего гору ломом и перетаскивающего камни на другой берег реки. Оказалось, гора загораживала солнце, и его лучи не попадали в дом; вот этот человек и решил перенести гору в другое место. И опять устыдился Асанга своего нетерпения, и снова отправился медитировать.

Результата не было и на этот раз. Тогда разочарованный искатель истины пошел в близлежащий город. Там на его пути встретилась издыхающая собака, в боку которой уже копошились черви. Асанга почувствовал глубокое сострадание и подумал, что если он все оставит как есть, то собака неминуемо погибнет, а если он снимет с нее червей, то погибнут черви. Какой же выход их положения он нашел — Асанга поступил как настоящий бодхисатва: он отрезал кусок мяса от собственного бедра и положил на него червей, снятых с собаки. И она тут же не просто выздоровела, а преобразилась: перед Асангой предстал Майтрейя, тот самый, с которым Асанга не мог вступить в общение во время созерцания. Но его усилия не пропали даром, потому что, пребывая в уединении, он обрел мудрость.

Сострадание бодхисатвы безгранично, но оно может проявляться и весьма жестоким образом. Однажды два монаха везли на Ланку золото, чтобы построить там священное сооружение — буддийскую ступу. Команда корабля узнала об этом и решила монахов убить, а золото забрать себе. Но монахи, обладавшие даром ясновидения, угадали намерения матросов и рассудили так: если те убьют их, монахов, то им не миновать страшного ада авичи, куда неминуемо попадают за такие злодеяния. Да и к тому же народ Ланки останется без буддийской святыни. Тогда монахи связали матросов и бросили их в море. К этому их побуждало сострадание и к неразумным матросам, которых нужно было спасать от адских мук, и к жителям Ланки, которые нуждались в ступе, чтобы не сходить с пути духовного совершенствования. Этот пример ясно показывает, что бодхисатва вовсе не стремится быть добрым, но проявляет спонтанное сострадание.