Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся - Джесси Беринг

Клаф был далеко не последним ученым, пытавшимся подтвердить существование сатириаза. В 1995 году, например, психолог Уэйн Майерс описал некоего Алекса. К тому времени большинство психологов оставили тщетные попытки перевоспитать гомосексуалов и вместо этого занялись тем, что помогали геям воспринять здоровое сексуальное поведение, соответствующее их ориентации. “Алекс” был одним из таких клиентов. Когда ему было тридцать с небольшим, он начал беспрестанно искать секса на улицах Нью-Йорка. Он носил полароидную фотографию своего фаллоса (дело было задолго до появления айфонов, значительно упростивших задачу), полагая его исключительно крупным (у нас нет причин в этом сомневаться): вероятно, он решил, что это чудо нельзя прятать от людей. “Алекс” заходил в какое-нибудь заведение и демонстрировал фотографию привлекательным незнакомцам, особенно тем, в ком он подозревал обладателей сравнимых достоинств, и ожидал, что они отсалютуют взаимной эрекцией.

“Успешные связи приносили временное облегчение, – пишет Майерс, – а неудачи, когда незнакомцы не соглашались взглянуть на фотографию или не возбуждались от увиденного, вызывали страшные мучения”. Далее мы узнаем, что “Алекс” вступал в половую связь минимум один раз в день в течение десяти лет и что он искал партнеров по барам и саунам Манхэттена. Но используя этот достаточно прямолинейный метод соблазнения, “Алекс” не ограничивался заведениями, где собираются геи. А если человек демонстрирует свой пенис случайному прохожему неизвестной ориентации, у него могут возникнуть проблемы. Проще говоря, натуралы не очень-то радовались, когда им совали под нос снимок чужого прибора.

К 1995 году большинство североамериканских и британских психиатров уже перестало при описании необычно активной сексуальной жизни оперировать такими терминами, как “нимфомания” и “сатириаз”. Сегодня врачи предпочитают более нейтральную “гиперсексуальность”, но изменение терминологии во второй половине XX века лишь маскирует несостоятельность этой концепции. Некоторые современные термины отдают сексизмом не меньше, чем “бешенство матки” (например “комплекс Мессалины” или “донжуанизм”), а другие отличает явно морализаторский или осуждающий тон по отношению к надлежащему уровню и форме сексуальности (распутство, эротомания, уретромания, чрезмерная сексуальность, компульсивный промискуитет). Выделяют и подвиды, такие как “фригидная нимфа”, “тип Казановы”, “сексуальный компенсатор”. (Хотя уподобление Казанове выглядит как комплимент, не стоит забывать, что история имеет свойство обелять своих героев. У современников этот символ доблести имел куда менее блестящую репутацию. Кроме многочисленных опытов в познании женской природы, Казанова занимался сексом с мальчиками; лишил нескольких монахинь их положения в церкви; якобы чуть не женился на женщине, которая оказалась его собственной отлученной дочерью; был ограблен проституткой и столько раз заражался гонореей, что и не сосчитать.)

Чтобы клинически установить факт половых излишеств, у практикующих врачей есть два справочника: “Международная статистическая классификация болезней и проблем, связанных со здоровьем” (ICD-10), которую публикует Всемирная организация здравоохранения (МКБ является основным руководством для врачей Европы, Австралии и некоторых регионов Азии), и “Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам” (DSM-5) Американской ассоциации психиатров (ДСР – это настольная книга врачей в США и Канаде).

МКБ содержит диагноз “повышенное либидо”, который, как ни удивительно, до сих пор подразделяется на “сатириаз” (для мужчин) и “нимфоманию” (для женщин). В противоположность этому, несмотря на недавние попытки внести “повышенное половое влечение” в ДСР в качестве психиатрического заболевания, североамериканских “гиперсексуалов” или “эротоманов” зачисляют в носители “прочих половых расстройств”[29].

Психиатр Мартин Кафка из гарвардской психиатрической больницы им. Маклина в 2012 году пытался добиться, чтобы “повышенное половое влечение” было признано феноменом с диагностическими критериями. Кафка определил гиперсексуальность как “чрезмерное выражение приемлемого в культуре гетеросексуального или гомосексуального поведения” (например порнография, случайные связи, киберсекс, стриптиз-клубы, эротический массаж или настолько частые занятия мастурбацией, что при виде вашей руки ваши половые органы в ужасе прячутся). Иными словами, Кафка предложил диагноз для людей, занимающихся сексом “чрезмерно часто” по сравнению с социально допустимым уровнем, или для тех, кто испытывал “чрезмерную страсть” по отношению к другим взрослым, согласным на ваши притязания[30]. Таких людей он назвал “нормофилами”.

Кафка еще сильнее сузил критерии предложенного диагноза, чтобы не просто установить факт гиперсексуального поведения (даже если его проявления часты), но и чтобы зафиксировать, что оно мешало выполнению других (не относящихся к сексу) действий и обязанностей, например принимать пищу, мыться, не забывать забрать детей из школы. Из своего многолетнего опыта работы с гиперсексуалами Кафка знал, что неудачные попытки обуздать свои привычки создавали для них огромные проблемы. Именно крайнее напряжение, испытываемое пациентом, побудило Кафку попытаться включить “повышенное половое влечение” в ДСР. Я считаю, что идея ставить диагноз, основываясь на негативных переживаниях пациента, а не на попытках психиатров объективно определить сексуальные излишества, весьма плодотворна и заслуживает поощрения.

К сожалению, есть и концептуальная проблема. Недовольство пациента (“личностный дистресс”) исходит в значительной мере из того, что человек принадлежит к сексуальному меньшинству – в данном случае речь о половом влечении, существенно превышающем среднестатистическое. В былые времена дистресс испытывали геи и лесбиянки из-за своих неуправляемых желаний. Многим из них даже ставили диагноз в соответствии с критериями Американской ассоциации психиатров – “эгодистонический гомосексуализм” (это гомосексуалы, которые ну очень сильно не хотят быть таковыми). Хотя проблема была не в них, а в обществе. Отстаиваемое Кафкой “повышенное половое влечение” вызывает сходные опасения. Разница только в том, что гиперсексуалов уверяют, будто они больны не из-за того, с кем они желают заниматься сексом, а из-за того, как часто они этого хотят.

Если исходить из того, что самоощущение пациента (особенно дистресс) является отражением общества, в котором он живет, можно увидеть, что критерии, предлагаемые Кафкой, тоже несвободны от предвзятости относительно того, что “морально допустимо”. Во времена нимфоманок врачи, как и общество, имели четкое представление о том, какое поведение допустимо. В наше время большинство готово признать, что врачи викторианской эпохи горько ошибались, путая медицину и мораль, но нет гарантии, что через сотни лет люди точно так же не будут с осуждением смотреть на нас с нашими искаженными понятиями о допустимом. Так, скорее всего, и будет.

Кампания Кафки за включение “повышенного полового влечения” в ДСР провалилась во многом из-за того, что исторически нимфомания и сатириаз покрыты налетом морализаторства. Когда члены комиссии стали оценивать предложение Кафки, многие коллеги не захотели занять четкую медицинскую позицию по этому вопросу. Чарльз Мозер, например, указал, что если проводить границу между “психически нормальным” и “анормальным”, используя как параметр частоту и интенсивность возникающих желаний, будет упущен из виду вариант, при котором секс сам по себе является наиболее значимой частью жизни человека и “должным образом имеет приоритет по отношению к другим видам деятельности” (курсив мой. – Д. Б.). Казанова писал: “Потворство всему, что давало наслаждение моим чувствам, всегда было главным делом моей жизни; я никогда не находил более важного занятия”.

Что для одного – сексуальное злоупотребление, для другого лишь легкая разминка. По-моему, единственный аспект, который стоит рассматривать, определяя, что в сексуальном контексте нормально, а что нет, – это потенциальный вред. То, что существуют отклонения от средних значений, помогает оценить широкий спектр эротического разнообразия. Но, как мы видели, вопрос, что “нормально” и “естественно”, не стоит и выеденного яйца, если речь заходит о руководстве к действию. Если мы не принимаем за истину, что Бог определил, какой должна быть человеческая природа (а для этого точно нет причин), то “норма” – это лишь число, само по себе не несущее моральной нагрузки.