Гони из сердца месть - Уинифред Леннокс

— Вы не участвуете в чемпионате? — спросил он хрипловатым голосом, хотя ответ уже знал.

— Нет, меня наняли поработать. — Она подняла голову и посмотрела на него, улыбаясь.

Кажется, она умеет читать по лицу, подумал Гай. Или по телу? Он выдвинул правую ногу вперед, одергивая спереди пиджак.

— Но вы, надеюсь, поклонница трубок?

— Я люблю разные… трубки.

Незнакомка окинула его взглядом, и Гай едва не расхохотался. Костюм его жены, фигура его жены, даже овал лица Рамоны. Но взгляд… Взгляд опытной женщины. У Рамоны, которая старше ее лет на двадцать, куда невиннее.

— Я тоже, — сказал Гай. — Вы станете за меня болеть?

— Хотите получить приз?

— Да кто же не хочет?

— Вы получите свой приз, непременно. — Она вплотную подошла к нему. — Я обещаю…

Сейчас Гай лежал в постели со Стэйси. Получение приза растянулось — и даже слегка надоело.

Это началось в Лондоне, потом прервалось на время поездки Гая домой, где он снова убедился, что с Рамоной не все в порядке. Он собирался застать дома сына, пригласить его в Париж в конце лета — Гай хотел приобщить его к винному делу уже в этом сезоне. Но Патрика дома не оказалось.

— Он уехал? — изумился Гай. — А как же виноградники?

— Ему лучше в омут головой, чем сидеть со мной дома, — бросила Рамона. — Он улетел на Сейшелы.

— Вы поссорились?

— Нет. Я вообще ни с кем и никогда не ссорюсь. Разве ты не знаешь?

Вспоминая эту фразу, Гай вдруг понял то, на что его навел Уильям: гораздо легче жить в ладу с собой тем людям, которые умеют ссориться. Они избавляются от внутреннего напряжения в стычке с другими. Конечно, они сбрасывают свое напряжение на других, но зато освобождаются сами. Уж лучше бы Рамона ссорилась, думал Гай.

Он посмотрел на часы, которые лежали на тумбочке возле кровати. В Сакраменто сейчас глубокая ночь. Может быть, он дозвонится до Рамоны?

Гай тихо выбрался из постели, прикрыв Стэйси невесомым пуховым одеялом, и пошел в гостиную. Он снял трубку, долго нажимал на клавиши, пока наконец не услышал длинные гудки, щелчок и ровный голос Рамоны: «Вы позвонили… Оставьте… Вам перезвонят…»

Это он слышал уже сто раз. Гай опустил трубку на рычаг и медленно подошел к окну.

Окно выходило на улицу Жака Оффенбаха. Короткая улочка, всего три дома. Номер его дома — один. Лучи мощного прожектора освещали глубокий котлован, на этом месте недавно стоял старый дом, его разрушили, над котлованом высился кран, стрела которого в отблесках света напоминала Гаю уменьшенную копию Эйфелевой башни. Ему вспомнилось, как в самый первый приезд в Париж, он повел Рамону в свою любимую кондитерскую, окна которой выходили на эту башню.

А если у Рамоны кто-то есть? И она отправила его подальше от себя, чтобы он не мешал ей? Гай почувствовал, что на этот раз ему трудно будет свое поражение превратить в победу.

Он вернулся в спальню, поднял с пола клетчатые «боксеры», натянул на себя и босиком пошел в кухню.

Эта старая небольшая квартира в шестнадцатом, достаточно дорогом, округе Парижа досталась ему от Поля, младшего брата отца, который грезил собственным сыном, но этой мечте не суждено было осуществиться. Он слишком любил балет, полынную водку — абсент, а также художников с Монмартра. Этот дом вообще не совсем обычный — на его фасаде висит мемориальная доска с именем какого-то славянского писателя. Очень часто сюда приходят люди фотографироваться на фоне дома. Гай всякий раз давал себе слово выяснить, в чем тут дело, — не далее как вчера, возвращаясь, он увидел такую пару. Говорят, человек, который жил на пятом этаже целых тридцать лет, писал о любви.

— Но что славянин понимает в любви? — вопрошал Поль и хохотал так, что толстые стены содрогались.

Гай включил чайник. Надо выпить чаю и все обдумать.

Внезапно ему стало нехорошо, лоб покрылся испариной. А что, если… если Рамона узнала о Стэйси?

Брось, да как она могла?! — одернул он себя.

Неважно как. Неисповедимы пути Господни. А если она тоже кого-то себе нашла? — снова вернулась к нему ужасающая мысль. Она молодая женщина, она… Он едва не задохнулся, представив себе, что его Рамона сейчас лежит в чужой постели. С чужим мужчиной. Как Стэйси в его постели. Они похожи, и какой же банальный поступок он совершил — заместил любимую жену похожей на нее женщиной.

Вместо того чтобы вернуть ее — от себя самой — к нему.

Это надо прекратить. Немедленно. И забыть об этом. Гай умел забывать — вычеркнуть из памяти, сказать себе: этого никогда не было. Вот и все.

Он кинулся в спальню, сдернул со Стэйси одеяло.

— Вставай быстро, детка. У тебя восемь секунд.

— Мы что, нанимаемся по контракту в армию? — проворчала она, пытаясь снова натянуть на себя одеяло.

— Нет, мы прерываем контракт.

— Прерываем? — Она нахмурилась. Потом ее брови расправились, а на губах заиграла улыбка. — Ловлю на слове. Та сторона, которая прерывает контракт, платит неустойку.

— Сколько? — спросил Гай, не желая тянуть время.

Стэйси сказала. Да, разумная женщина, даже слишком. Он, конечно, поставит ей партию бордо, как она хочет.

— Прошлого урожая, — быстро уточнил Гай. То был неудачный год, но англичане переживут.

— Согласна.

— Еще одно: мы никогда не встречались, мы вообще незнакомы. Ты меня поняла?

— Чудесно! — Она воздела руки к потолку.

Гай смутился.

— Тебе… тебе это было так неприятно? — Мужское самолюбие заставило его задать этот вопрос.

— О нет.

— Тогда — почему?

— Потому что у нас есть шанс познакомиться в будущем!

Гай чуть не застонал. Если он считает, что научился жить в ладу с собой и с жизнью, тогда что можно сказать об этой женщине?

— У нас не будет такого шанса.

Она улыбнулась, разрешая ему оставить за собой последнее слово.

Утром Гай собирался купить билет и лететь в Калифорнию.

Глава девятая

За рулем — блондинка с карими глазами

Рик сидел на пассажирском месте и смотрел по сторонам.

— Какая свежая зелень, будто осень никогда не наступит, — сказал он. — Правда красиво?

— Я не вижу зелени, я вижу только серый цвет.

— Где это?

— На шоссе, Рики-Тики. Я смотрю только на шоссе.

Рик засмеялся.

— Это верно. Когда я за рулем, я тоже ничего не вижу. Хочешь, сменю тебя?

— Нет, дорогой. У каждого свое дело.

— Но я хороший водитель, не бойся.

— Свой «Эй-Си» я не доверю никому.

В голосе Рамоны, а это она сидела за рулем МЭКа, прозвучала решительность, которая не располагала к дальнейшему спору.