Хроника рядового разведчика - Евгений Фокин

Шаг за шагом мы приближаемся к немцам все ближе и ближе. Они по-прежнему поглощены ремонтом проволочных заграждений. До них остается каких-то 20 метров. И в этот момент один из саперов истошно закричал:

— Ру-ус!

Все, как по команде, бросили работу и уставились на нас. От неожиданности они оцепенели.

Но ожили, задрожали, как живые, стосковавшиеся по работе наши автоматы. Послушные в руках механизмы работают безотказно. Бьем длинными очередями, почти в упор. Среди фашистов поднялась невообразимая паника. Они заметались и начали разбегаться в обе стороны. Но было уже поздно. Скошенные очередями, враги тяжело и кучно оседали на снег. Дружный автоматный огонь сделал свое дело. Добрая половина немцев осталась лежать на снегу. Воспользовавшись паникой, группа захвата набрасывается на одного из саперов. Винтовка у него за спиной, не успел снять, но яростно сопротивляется, отбиваясь руками и ногами. Канаеву удается сбить его с ног, и оба падают в снег. В тот же миг Шапорев и Соболев подскакивают к ним и хватают немца за винтовку и руку. Подключается и вскочивший на ноги Канаев, и они втроем волоком тащат трофей к проходу. Все протекает в считанные секунды.

Из окопа, где находятся пулеметчики, одна за другой вверх ползут ракеты. Они желтыми пятнами светятся в снежном мареве. Не разобравшись, что здесь происходит, пулеметчики успокаиваются. Мы выиграли еще несколько секунд, и их достаточно, чтобы добежать и забросать пулеметный расчет гранатами.

Не останавливаясь и не обращая внимания на отдельные выстрелы разбежавшихся саперов и беспорядочный огонь из передней траншеи, бросаемся вслед за группой Дышинского, уже преодолевшей проволочные заграждения. Они бежали, прикрывая своими телами пленного немца от огня.

Встречаемся под обрывом. И вовремя. Теперь оборона немцев ожила. Заговорили пулеметы, с придыханием затявкали минометы, местность осветилась всполохами ракет, хотя видимость от них была ничтожной. Все вокруг завыло, застонало. Об отходе в этот момент не могло быть и речи. Но и сигналы пулеметчикам и минометчикам, выделенным для прикрытия, решили не подавать. Не хотели открывать противнику свое местонахождение.

Под обрывом сидели около часа. Снег прекратился. Вскоре выползла из-за туч озябшая на небе луна. Пленный то ли с испуга, то ли от холода дрожал и громко икал. А мы в это время, прижавшись друг к другу, решили перекурить. От пережитого руки мелко тряслись, и я не мог быстро зажечь спичку. Постепенно все успокоились. Лишь нервно, глубоко затягиваясь, ощущая во рту горьковатый привкус моршанской махорки, пряча еле тлеющие огоньки самокруток в рукава телогреек и тихо переговариваясь между собой, мы наблюдали за фейерверком, который устроили немцы за нашу удачу.

Постепенно огонь начинает стихать. Дышинский дает команду на отход. Развернувшись цепью, уже не по-пластунски, а броском, пересекаем ручей.

Гнется, дыбится, предательски трещит лед. К великому счастью, выдержал. Со смешанным чувством в душе возвращались обратно. Мы были рады своему успеху, но неизмеримы были боль и горечь потери боевого товарища, которого мы несли в роту. В жизни не все просто, а во фронтовой особенно, где радости и горе часто идут рядом, почти параллельными путями.

На краю бездны

В полночной мгле,Когда ползешь в разведке,Сухой суглинок комкая в горсти,Прикосновенье стебелька иль веткиДо основания может потрясти...

Снова потянулась цепь поисков. Командование дивизии настоятельно требует — нужен «язык». Ходили в поиск в разное время суток — и с вечера, и под утро. В своем тылу Дышинский подобрал подходящую местность, на которой предстояло действовать, создал на ней обстановку, близкую к той, что была у немцев, на которой мы тренировались сначала днем, а потом и ночью. О сне забыли думать. Жизни были не рады, а пленного все не было. Только на этой неделе предпринимались две попытки захвата «языка», но все неудачно. В последний раз группа Неверова благополучно прошла нейтральную полосу, но, когда до вражеских траншей оставались считанные метры и разведчики уже приготовились к броску — их обнаружили.

В обычной мирной жизни мы тоже учимся на неудачах. Только они позволяют нам осмотреться, задуматься над причинами срыва, критически оценить их. Выбрав вариант действий во второй раз, мы, возможно, тоже не добьемся успеха, но уже будем к нему ближе. В бою намного сложнее. Большой выдержки и коллективной дисциплины требует от нас поиск. Кажется, все учли, все предусмотрели, общими усилиями удалось сконцентрировать в кулак боевой настрой, слитность группы — но увы! Малейшая оплошность, даже случайное совпадение неблагоприятных обстоятельств: прострекочет внезапная очередь (а она всегда бывает внезапной), взлетит и закачается над головой подвешенная на парашютике ракета, кто-то простуженно чихнет под боком у немцев — и операция сорвана. И за все эти «мелочи» мы расплачивались своей кровью. Все это хорошо знают, но, преодолевая страх, осознанно идут на риск.

Страх — врожденная защитная функция нашего организма. С этим задатком человек приходит в армию, становится солдатом. Жизнь сложна, а человеческая психика индивидуальна. Не все смелыми и решительными пришли на фронт, но сама боевая обстановка накладывала отпечаток, и они, как правило, ими становились. Каждого из нас с рождения окружал коллектив — семья, школа, соседи, товарищи по работе или учебе — и, наконец, мы вливались в армейскую жизнь, с ее строгими, но разумными устоями воспитания и становления воина. Все это, интегрируясь воедино, преобразовывало, формировало, лепило человеческую натуру.

Человеческие качества — такие как честь, долг, мужество, отношение к порученному делу — не возникают сами по себе. Их воспитывают. Долг мы понимали как осознанную необходимость человеком проводить дело, за которое он борется, воюет, жертвует собой. И сам процесс постижения культуры мышления и культуры чувств — единый, тесно связанный процесс обучения и воспитания. Наши убеждения формировались по-разному — у одних быстро, если к тому были основания, у других медленнее — в результате глубоких раздумий, открытий самого себя. В результате такого осмысления они становились нашими убеждениями внутренними, лично осознанными. Они-то и помогали нам переносить трудности и лишения нашей нелегкой жизни фронтовых разведчиков.

В военном уставе четко и строго дается определение боя как наивысшего испытания физических и моральных качеств бойца. В бою, в поиске разведчику постоянно угрожает опасность, которая к тому же усугубляется спецификой работы — небольшой коллектив, пространственная оторванность от основной массы войск, дефицит времени на принятие решения в экстремальных условиях. Разведчику, как и другому воину в аналогичных условиях, предстоит каждый раз делать выбор между разумным и необходимым. Ведь для выполнения боевого задания ему надлежит проявить волю, мобилизовать мужество, а при угрозе здоровью или самой жизни осознанно идти на это. Предстоящему поступку, действию способствует и сама боевая деятельность, знание садистской жестокости врага, да и вся повседневная работа, проводимая на грани риска. Бескомпромиссная сила приказа и призыв «Надо!» выражали сущность именуемого долгом, заслоняли все и звали на подвиг. Эта сила и ненависть к врагу заставляли сделать последний шаг и в момент наивысшего напряжения человеческих сил закрыть грудью амбразуру вражеского дзота, помогали человеку, теряющему последние силы, вынести из-под огня боевого побратима, сойтись грудь с грудью с врагом в рукопашной схватке. А мы, разведчики, знали, что разведка противника — это наша работа, за нее взялись добровольно, нас к этому никто не принуждал и выполнять ее обязаны честно и добросовестно до самого последнего вздоха. А командир при этом еще был обязан подавать и подавал личный пример. На это была направлена и идейно-воспитательная работа с личным составом. Вспоминая о ней, парторг роты В. Г. Овсяников, чей личный пример воинской доблести и отваги мы ценили, в частности, рассказал: «Во время обороны в разведроте регулярно проводились информациио положении на фронтах, изучались приказы Верховного главнокомандующего, читались лекции, выпускались боевые листки, молнии. От политотдела дивизии за нашей ротой был закреплен инструктор по работе среди войск противника гвардии майор Б. Криницкий. С трудом выкраивая время, проводили партийные и комсомольские собрания, на которых обсуждались срывы и неудачи поисков. Одной из форм воспитательной работы были общие собрания, типа митинга. Такие митинги проводились не часто, но эффективно.