Поэт - Майкл Коннелли

Конечно, главной ошибкой было их изначальное убеждение в том, что это самоубийство. Они знали Шона и знали о том, что его угнетало нераскрытое дело Лофтон. Ведь каждый коп подозревает подобные чувства у своих товарищей. Они видели достаточно всякого и удивлялись только одному: тому, что еще живы.

Однако, двигаясь от одного факта к другому и не веря в самоубийство, я открывал то, что осталось скрытым.

Изучая составленный мной список, я видел на страницах блокнота следующее:

Пена: его руки?

После события: как долго?

Векслер/Скалари: автомобиль?

Обогреватель?

Блокировка замка?

Райли: перчатки?

Тут я сообразил, что могу запросто созвониться с Райли. Набрав ее номер, я ждал гудков шесть, пока она сняла трубку.

— Райли? Это Джек. Как ты? Я выбрал неудачное время?

— А есть удачное?

Мне показалось, она выпила.

— Хочешь, я выберусь к тебе? Правда, я могу приехать.

— Нет, не надо, Джек. Я в порядке. Ты же знаешь, просто такой грустный день. Понимаешь, я еще думаю о нем...

— Да. И я тоже о нем думаю.

— Как же так, тебя не было рядом так долго до того, как он ушел. Извини, я не могу просто оставить все это...

Я помолчал.

— Не знаю, Райлз. Мы словно боролись с ним, за что, не знаю. Я что-то сказал такое, что не следовало. Кажется, и он тоже... Возможно, был период взаимного охлаждения... Он сделал то, что сделал, раньше, чем я сумел с ним сблизиться.

Тут я понял, что давно не называл ее Райлз. Подумал, что она не заметила.

— О чем вы спорили? Не о девушке ли, которую разрезали надвое?

— Почему ты спрашиваешь? Он тебе что-то рассказывал?

— Нет. Просто догадалась. То дело вертело им как хотело. Почему бы этому не случиться с тобой? Вот все, что я подумала.

— Райли, да у тебя... Видишь ли, лучше на этом не зацикливаться. Старайся думать о хорошем.

Почти закончив разговор, я решил рассказать обо всем, чего добиваюсь. Хотелось по мере сил облегчить ее страдания. Но кажется, время для этого еще не пришло.

— Это так трудно.

— Знаю, Райли. Извини. Я не знал, что еще тебе сказать. Какое-то время нас разделяло долгое напряженное молчание.

Больше я вообще не слышал ни звука. Ни музыки. Ни телевизора. Вдруг я задумался: что же она делает, находясь в доме одна?

— Сегодня мне звонила мама. Это ты ей сказала?

— Да. Я подумала, что ей следует знать.

Я не ответил.

— Чего ты добиваешься, Джек? — наконец спросила она.

— Понимаешь, есть вопросы. Что-то вроде небольшого белого пятна, но оно существует. Скажи, полиция вернула или показала тебе перчатки Шона?

— Его перчатки?

— Те, что он надел в тот день.

— Нет. Я их не получала. И никто о них не спрашивал.

— Ладно. А что это были за перчатки?

— Кожаные. Почему ты...

— Просто такая игра. Расскажу потом, если найду, о чем рассказывать. А какого цвета они были? Черные?

— Да, черная кожа. Кажется, отделаны мехом.

Описание соответствовало перчаткам, что я видел на фотографиях с места преступления. На самом деле это не подтверждало ни одну версию, ни другую. Просто еще один пункт для проверки, еще одна утка в ряду остальных, составляющих мишень.

Мы поговорили еще немного, и я спросил, не хочет ли она пообедать вместе ближе к вечеру, поскольку собираюсь заехать в Боулдер. Она отказалась. Потом мы оба положили трубки. Я беспокоился за ее состояние, но надеялся, что наш разговор — как простой человеческий контакт — немного поднимет ей настроение. Я собирался заехать к ней в любом случае, после того как завершу другие дела.

Я уже миновал Боулдер, когда увидел снеговые облака, формировавшиеся у вершин Флатиронз. Я там вырос и потому помнил, насколько быстро выпадет снег, когда эти облака придут в движение. Я понимал: надеяться, что в багажнике «темпо», принадлежавшего фирме, спрятаны цепи, не следовало.

На Медвежьем озере я сразу же встретил Пену, стоявшего около будки и о чем-то разговаривавшего с группой лыжников, маршрут которых проходил мимо. Дожидаясь смотрителя, прошелся до озера. Там я заметил пару мест, где снег оказался протертым до самого льда. Ради эксперимента я выбрался на поверхность замерзшего озера, заглянув в один из темно-голубых проемов и представляя себе глубину лежавшей внизу воды. Где-то внутри почувствовал холодок. Двадцать лет назад под такой же лед ушла моя сестра. Она погибла здесь же, на этом озере. А теперь в пятидесяти ярдах от того места в своей машине умирает мой брат. Глядя вниз, сквозь холодный лед, я вспомнил услышанное когда-то о рыбе, которая может вмерзнуть в лед зимой, чтобы весной снова оттаять и выпрыгнуть из морозного плена. Теперь я надеялся, что это правда. Как жаль, что люди не способны на такой трюк.

— Снова вы.

Я обернулся, увидев стоявшего передо мной Пену.

— Да. Извините, что надоедаю. Появилось еще несколько вопросов.

— Да чего уж там. Хотел бы я знать заранее... Может, сумел бы ему помочь. Наверное, мог заметить вашего брата здесь, когда он приезжал в первый раз, и догадаться, что ему нужна поддержка. Даже не знаю...

Мы начали медленно двигаться по направлению к хижине.

— Не знаю, что можно было сделать в этой ситуации, — сказал я. Просто чтобы что-то сказать.

— А что за вопросы?

Я достал блокнот.

— Ну, прежде всего: оказавшись возле машины, обратили ли вы внимание на его руки? К примеру, что было надето на руки?

Он продолжал идти молча и, как я понял, мысленно воспроизводил сцену событий.

— Знаете, — наконец сказал он, — думаю, что я смотрел на его руки. Потому что, подбежав к машине и увидев, что он один, сразу подумал, что парень застрелился. Почти уверен, что смотрел на его руки... Я должен был искать взглядом оружие.

— И оно находилось в руке?

— Нет. Я увидел его на сиденье, рядом. Оно упало на сиденье.

— Не помните, были на руках перчатки или нет?

— Перчатки... перчатки, — пробормотал он, пытаясь вызвать воспоминание из глубин памяти. Наступила еще одна долгая пауза, и наконец он произнес:

— Не знаю. Не вижу. А что говорит полиция?

— Ладно, я просто пытаюсь узнать то, что запомнили вы.

— Что же, извините меня, я просто не помню.

— Тогда скажите: если полиция этого захочет, вы дадите себя загипнотизировать? Чтобы они смогли вытащить эти воспоминания на поверхность?

— Гипнотизировать? Меня? Они что, этим занимаются?

— Иногда да. Если это достаточно важно.

— Ладно, если такое дело, думаю, да.

Мы уже стояли против будки охранника. Глядя на свой «темпо», я подумал: он как раз там, где была машина моего брата.

— И еще одно. Я хотел задать вопрос о точности времени. В полиции зафиксировано, что автомобиль оказался в поле зрения уже через пять секунд после выстрела. И что за пять секунд невозможно выбраться из машины и добежать до ближайших деревьев, чтобы скрыться из виду.

— Правильно. Ни малейшего шанса. Окажешься как на ладони.

— Так. А что, если после?

— После чего?

— После того как вы подбежали к машине и увидели, что человек уже мертв. В прошлый раз вы сказали, что бегом вернулись в караулку и сделали два звонка. Правильно?

— Да. Один — в Службу спасения и второй — моему шефу.

— То есть находились внутри и не могли наблюдать за машиной. Так?

— Так.

— Как долго?

Пена неопределенно покачал головой, не понимая, к чему я клоню.

— Но это не имело значения, он все равно был мертв и в машине оставался один.

— Я знаю, но постарайтесь рассуждать. Как долго?

Он пожал недоуменно плечами, словно вопрошая, что за ерунда, и снова впал в молчание. Войдя в будку, Пена сделал рукой движение, словно и впрямь собирался звонить.

— В Службу спасения я позвонил сразу. Это не заняло много времени. Они спросили мое имя и должность, потом была короткая пауза. После этого я еще звякнул Дугу Пэкуину, моему боссу. Я сказал, что это чрезвычайно важно, и меня быстро переключили на него. Он ответил, и я все рассказал, а он приказал идти к машине и охранять ее до появления полиции. Вот и все. Я вернулся на площадку.

Теперь я убедился, что он не видел машины в течение минимум тридцать секунд.

— А в первый раз, у машины, проверили ли вы все двери, заблокированы они или нет?

— Только дверь водителя. Но они оказались заблокированы все.

— Откуда это известно?

— Приехав, копы пытались открыть двери и не смогли. Тогда они применили одну из тех тонких штуковин, чтобы отжать фиксатор.

Я только кивнул, заметив:

— А что скажете о заднем сиденье? Вчера вы говорили, что окна оказались запотевшими. Вы пытались приблизиться к стеклу и глянуть внутрь, на пол салона, вниз?

Теперь Пена понял, о чем я спрашиваю. Подумав мгновение, он отрицательно покачал головой:

— Нет. Непосредственно в стекло задней двери я не смотрел. Думал, что в машине явно один человек.

— А полицейские спрашивали что-то подобное?

— Нет, пожалуй, нет. Понимаю, к чему вы клоните.