Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

П. В. Безобразов. Византия в XI в.[3145]

Диссертация г-на Скабалановича, заглавие которой выписано нами выше,, посвящена наименее разработанной внутренней стороне византийской истории и по своим несомненным достоинствам заслуживает полного внимания. Поэтому мы по мере сил и возможности войдем в разбор не только главных положений автора, но и многих частностей, и надеемся, что ни автор, ни читатели не сочтут за пустые придирки наши замечания, хотя бы и мелочные, но поймут, что подобные возражения вызываются только дельными сочинениями.

Введение сразу приковывает к себе внимание читателя и заставляет видеть в авторе серьезного исследователя. Оно посвящено критике источников, греческих и иностранных. Но не во всех частях заслуживает оно название критики; иногда автор ограничивается простым перечислением памятников, почти не входя в их разбор (например, в тех отделах, где говорится о словах, речах, письмах, законодательных актах). Если автор, по не зависящим от него обстоятельствам, должен был позаботиться об экономии места, то нам кажется, он поступил бы благоразумно, если бы исключил из своего введения критику латинских памятников, которые достаточно разобраны в специальных исследованиях западных ученых, а также и критику восточных источников, в которых нельзя считать себя компетентным без знания языков армянского и арабского; таким образом он мог бы отвести гораздо больше места византийцам, от чего его сочинение, конечно, только бы выиграло. Первый отдел введения посвящен запискам и летописям сперва греческим, потом латинским. Относительно «Записок» Михаила Пселла г-н Скабаланович полагает, что они состоят из двух частей, разделенных вступлением на престол Константина Дуки, что первая часть начата не раньше 1059 и окончена не позже 1063 г., а вторая часть написана в царствование Михаила VII, посвящена истории дома Дук, имеет вид фамильных записей и составлена по желанию Дук (С. IV). * Предположение автора, что первая часть записок начата не раньше 1059 г., основано на том, что Лихуд есть тот друг, которые просил Пселла написать эту первую часть (вернее было бы сказать: описать царствование Мономаха, так как обращение к другу помещено именно в этом месте записок), что автор писал о Мономахе «по памяти»,[3146] и что в рассказе о посольстве Комнину (1057 г.) вставлено замечание, что Лихуд потом занял патриарший престол (1058 г.). Но это последнее обстоятельство доказывает только то, что описание царствования Комнина начато не раньше 1059 г.: заключение, которое не может быть распространено на 216 страниц, написанных Пселлом раньше.[3147] Кроме того, г-н Скабаланович упустил из виду одно письмо Пселла, из которого видно, что в начале царствования Комнина он уже писал свои мемуары {Psell. Bd. V. S. 352). Из того факта, что Пселл говорит о Михаиле Парапинаке как о живом государе (Psell., Bd. IV. S. 288), нельзя вывести вместе с автором, что вторая часть записок начата и окончена при Михаиле VII, так как указанное место относится к царствованию этого императора и не позволяет делать заключений о предыдущей части записок. Мы не можем далее признать и такой резкой разницы в характере двух частей записок, какую видит автор; вторая часть посвящена не только Дукам, но и Евдокии и Роману Диогену, и к описанию этих царствований уже никак не подходит характеристика, сделанная автором. В дальнейшем изложении г-н Скабаланович делает много веских замечаний о записках Пселла; но, как нам кажется, он недостаточно выдвинул тот факт, что эти записки затрагивают больше всего и прежде всего придворную жизнь.

После Пселла автор приступает к разбору Атталиота, Скилицы, Кедрина, Вриенния, Зонары, «Алексиады» и позднейших хронографов, и выводы, к которым он приходит, не подлежат ни малейшему сомнению; автор первый у нас воспользовался неоднократными намеками В. Г. Васильевского и провел резкую грань между первоисточниками и компиляторами. Он показал, какими писателями пользовались Глика, Манасси, Иоиль, Ефрем, Продолжатель Амартола; указал на то, что источниками Зонары для XI в. служили Скилица, Пселл, изредка Атталиот, и что Зонара никак не может быть поставлен на одну доску с этими писателями. Скилица, по мнению автора, руководствовался (в последней части «Хроники», обнимающей собой время от Исаака Комнина до конца царствования Вотаниата) четырьмя источниками: а) «Историей» Атталиота, б) второй частью записок Пселла, в) сочинением неизвестного автора, характер которого: анекдотичность, легендарность, внимание к явлениям церковно-религиозной жизни и враждебное отношение к Константинопольским патриархам, и г) личным опытом и сведениями, изустно полученными от знающих людей (С. XIII). Но не слишком ли смело, на основании нескольких самостоятельных строк Скилицы, враждебных патриарху, и на основании весьма немногих анекдотических мест, не встречающихся у Атталиота, говорить об отдельном письменном источнике, и притом указанным образом характеризовать его? Не может ли этот источник быть сведен к четвертому, т. е. к рассказам, дошедшим до Скилицы? Весьма полезным является сделанное автором перечисление всех изданий каждого источника[3148] и таблицы, по которым видно, откуда заимствована каждая страница Скилицы и Зонары; жаль, что автор, вероятно, по недостатку места, не привел греческих текстов, по которым нагляднее было бы видно, как один писатель пользовался другим. На двух страницах, посвященных сочинению Анны Комниной, конечно, нельзя было представить сколько-нибудь обстоятельной критики такого обширного и важного сочинения, как «Алексиада». Она ждет еще своего исследователя, между тем как точка зрения на Атталиота, Скилицу и Зонару теперь уже твердо установлена г-ном Скабалановичем.

Менее удовлетворительной представляется нам критика латинских памятников, особенно Барийских летописей. Напрасно автор отвергает весьма прочный вывод, добытый Гиршем, что составитель Барийских анналов, так называемый Луп Протоспафарий, и Барийский аноним сокращали до 1043 г.. каждый по своему, один общий источник — древнюю Барийскую летопись, и уверяет, что вторая часть (1040-1043 гг.) анна-

лов вполне оригинальна (С. XXX), и что Луп и Аноним пользовались ей (С. XXXI и XXXII). Замечаемое между тремя редакциями сходство именно такого рода, что может быть объяснено только общностью источника, но никак не заимствованиями. Перечень источников Лупа, приведенный Гиршем, не «простая догадка, основанная на классификации данных хроники по городам», как говорит автор, но основан, по крайней мере, отчасти на положительных данных; так, например, пользование древней Беневентской хроникой выведено из сличения текста Лупа с текстом сохранившихся Беневентских анналов.

Кроме того, автор не дал себе ясного отчета в том, по какому летосчислению велись Барийские летописи. Он совсем умалчивает об этом, говоря о Барийских анналах и Анониме, а о Лупе пишет: «Вопрос о том, какому летосчислению следовал автор — пизанскому или греческому — вопрос нерешенный; только факт распространенности греческого счисления в Нижней Италии, официальное его значение в греко-итальянских владениях и, наконец, очевидное пристрастие автора к грекам склоняют весы на сторону того мнения, что он в своей хронике едва ли мог предпочесть греческому летосчислению какое-нибудь иное» (С. XXXII). Это рассуждение может показаться несколько странным ввиду того, что есть факты гораздо более веские (например, порядок месяцев, прибавление индикта к каждому году), которые самым положительным образом говорят в пользу византийского счета как у Лупа, так и в Барийских летописях вообще. Но, по-видимому, собственное рассуждение не убедило автора, и он в дальнейшем изложении продолжает колебаться между двумя летосчислениями. «Итальянские историки, — говорит он (С. I, прим. 1), — следуя различной системе летосчисления, относят смерть Василия II то к 1027 (Annal. Ваг.), то к 1026 (Anon. Ваг.), то к 1024 г. (Romuald)». Но из указанных источников только у Ромуальда мартовский год, у Анонима год верный (смерть Василия II произошла 15 декабря 1025 г., чему соответствует византийский 1026 г.), а хронология Барийских анналов, как известно каждому, кто ими занимался, внушает мало доверия. В другом месте автор прямо уверяет, что Аноним следует пизанскому счету (С. 96, прим. I).[3149] Но тогда у читателя невольно появляется недоумение: когда же принимать одно летосчисление, а когда другое? Не зависит ли это от произвола автора? Почему же он для смерти Романа Диогена считает наиболее правдоподобным показание Анонима, что этот император умер в июле 1072 г. (С. 109)? Может быть и здесь следует признать пизанское летосчисление и принять 1071 г.?