Дюна. Первая трилогия - Фрэнк Герберт

Время от времени из КПЭ просачивались слухи. Говорили, что Комиссия занимается сравнительным изучением священных текстов, а безответственные болтуны даже называли изучаемые писания. Эти слухи неизбежно провоцировали антиэкуменистские выступления (даже бунты!) и, разумеется, порождали новые остроты в адрес КПЗ.

Прошло два года. Три.

Члены Комиссии (к тому времени девять членов из ее первоначального состава умерли и были заменены новыми) сделали перерыв — формально, чтобы утвердить новых членов; тогда же они наконец объявили, что работают над созданием единого писания, очищая его от «всех патологических симптомов религий прошлого».

«Мы создаем инструмент любви, на котором смогут играть все — и который будет играть для всех».

Многим кажется странным, что именно это заявление спровоцировало самые яростные вспышки насилия. Двадцать делегатов были отозваны пославшими их конгрегациями. Один даже совершил самоубийство — угнал космический фрегат и бросился на нем в Солнце.

Религиозные бунты, по оценкам историков, унесли восемьдесят миллионов жизней. Иначе говоря, в среднем по шесть тысяч на каждый из миров, входивших тогда в Ландсраад-Лигу. Учитывая, какими беспокойными были те времена, такая оценка вряд ли завышена; однако любые претензии на какую-либо точность остаются не более чем претензиями. Связь между мирами в то время переживала спад, один из сильнейших за все время ее истории.

Само собой, трубадуры не упускали момент. В популярной оперетке тех дней был выведен делегат КПЗ. Сидя под пальмой на белом песочке пляжа, «придурок» пел:

Для Бога, для женщин, для чуда любвиМы здесь отдыхаем, оставив заботы и страхи!Так спой, трубадур, нам новую песню —Для Бога, для женщин, для чуда любви.

И бунты, и комедия эта были знаками времени, симптомами, и весьма красноречивыми. Они выдают психологический настрой, глубокую неуверенность… и стремление к чему-то лучшему, и страх, что ничего не выйдет.

Заслонами на пути анархии тогда стояли прежде всего зарождающаяся Гильдия, Бене Гессерит и Ландсраад — последний продолжал собираться, не прерывая, несмотря на столь серьезные препятствия, двухтысячелетнюю традицию. Роль Гильдии ясна: она обеспечивала транспортом как Ландсраад, так и КПЭ. С Бене Гессерит ясности меньше. Достоверно известно, что в этот период они объединялись, забирали под свою руку колдуний, изучали свойства наркотических веществ, развивали технику прана-бинду и создавали Миссионарию Протектива — свою «черную руку», вооруженную предрассудками. Но в этот же период была написана знаменитая Литания Против Страха, составлена Книга Азхар — библиографическое чудо, сохранившее великие таинства древнейших религий.

Комментарий Ингсли, — пожалуй, единственно верные слова, которыми можно охарактеризовать ту эпоху: «То было время глубочайших парадоксов».

Около семи лет КПЭ усердно работала. Незадолго до седьмой годовщины своего основания они начали готовить человечество к важнейшему известию, можно сказать, откровению; и в день годовщины народам была явлена Экуменическая Библия.

«Вот, — сказали делегаты КПЭ, — писание, исполненное достоинства и значительности. Вот путь, следуя которым человечество осознает себя единым творением Божием».

КПЭистов называли «археологами идей», вдохновленных Богом на величественное повторное открытие. Говорили, что они «вновь открыли свету полные жизненной силы великие идеи, долго погребенные под прахом веков», что они «оживили моральные императивы религиозного сознания».

Кроме Экуменической Библии, КПЭ создала «Литургический Служебник» и «Комментарии» — во многих отношениях произведение даже более замечательное, и не только в силу краткости («Комментарии» вдвое короче Экуменической Библии), но также в силу своей искренности, чистоты, замечательного сочетания самоуничижения и чувства своей правоты.

Начало «Комментариев», как ясно видно, обращено к агностически настроенным правителям:

«Люди, не находя ответов на сунны (десять тысяч священных вопросов в Шари-а), теперь обратились к своему разуму. Всякий ищет просветления. Религия — лишь древнейший и наиболее достойный путь из всех, на которых человек искал объяснения сотворенной Богом Вселенной. Ученые ищут законы, движущие событиями, строят упорядоченную и закономерную картину мира; задача религии — найти место Человека в этой картине».

В заключительной части, впрочем, «Комментарии» приобретают куда более резкий тон — вполне возможно, предопределивший их судьбу:

«Многое из того, что прежде называлось религией, несло бессознательно враждебное отношение к жизни. Истинная же религия должна проповедовать, что жизнь полна радостей, услаждающих взор Господа, и что знание без действия — пусто. Все люди должны увидеть, что механическое заучивание канонов и правил есть по сути своей обман. Истинное учение узнать легко; вы узнаете его безошибочно, ибо истинное учение пробуждает в вас нечто, которое скажет: „Ведь я знал это всю свою жизнь…“»

Работали печатные машины, и импринтеры безостановочно наматывали ролики шигакорда; Экуменическая Библия распространялась по обитаемым мирам; и странное спокойствие воцарилось в то время повсюду. Многие называли это спокойствие знамением свыше, знаком единения.

Однако судьба самих делегатов КПЗ показала, каким обманчивым оно было. По возвращении в свои конгрегации восемнадцать делегатов подверглись линчеванию в первые два месяца, а пятьдесят три, не прошло и года, публично отреклись от экуменизма.

Экуменическую Библию назвали «порождением гордыни разума». Утверждалось, что тексты ее преисполнены соблазна логики. Стали появляться ревизованные версии, стремящиеся угодить фанатикам. Эти версии опирались на привычную символику (Крест, Полумесяц, погремушка с перьями, Двенадцать Святых, Худой Будда и прочее) — и вскоре стало ясно, что новый экуменизм не сумел вобрать в себя древние верования и предрассудки.

Хэллоуэй назвал идеологию, выработанную за семь лет Комиссией Переводчиков-Экуменистов, «галактофазический полидетерминизм»; массы охотно подхватили термин, причем расшифровывали аббревиатуру ГП как «Господом проклятые».

Председатель КПЭ Тоуре Бомоко, Улем всех дзен-суннитов, один из четырнадцати делегатов, так и не отрекшихся от экуменизма (они вошли в историю как «Четырнадцать Мудрых»), признал наконец, что КЛЭ совершила ошибку.

«Нам не следовало пытаться создать новые символы, — сказал Бомоко. — Нам надо было понять, что нельзя вносить неопределенность в общепринятые верования и возбуждать любопытство относительно Бога. В повседневной жизни нас окружает нестабильность всего человеческого — но мы позволяем нашим религиям становиться все более жесткими, подавляющими, все сильнее служим конформизму. Но что за тень легла на пути божественных заповедей? Это — предостережение, напоминание о том, что старые институты религии сохраняются, как сохраняются и владеют душами старые символы, хотя смысл и содержание их давно потеряны, и что нельзя просто механически сложить вместе все известные знания и верования».