Золотая ветвь. Исследование магии и религии - Джеймс Джордж Фрезер

расслышать даже на большом расстоянии. Для уха грека, путешествовавшего по Азии и Египту, эти звуки, как правило, не заключали в себе никакого смысла, и он, естественно, мог принять их за имя человека (Манероса, Лина, Литиерса, Борма), к которому обращались жнецы. А если ему доводилось посетить за время своего путешествия несколько стран, например Вифинию, Фригию, Финикию и Египет, во время сбора урожая, у него появлялась возможность сравнить жатвенные причитания разных народов. Из этого нетрудно уяснить себе, почему греки столь часто подмечали и сравнивали эти жатвенные возгласы. Будь это обычные песни, их нельзя было бы расслышать на столь значительном расстоянии и они не могли бы привлечь внимание такого числа путешественников. Более того, даже если бы они достигли ушей путника, он не смог бы так отчетливо разобрать их слова.

До недавнего времени аналогичные крики издавали жнецы в Девоншире при выполнении обряда, в точности напоминающего те, в которые, если мы не ошибаемся, уходит своими истоками культ Осириса. Вот в каких словах описывает эти вопли и эти обряды автор, живший в первой половине XIX века: "На большинстве ферм на севере графства Девон по окончании уборки пшеницы у участников жатвы был в ходу обычай «оплакивания шеи». Этот обычай соблюдают почтя без исключения на всякой сколько-нибудь крупной ферме в этом районе. Вот как это выглядит. Кто-нибудь из стариков или вообще людей, хорошо знакомых с совершаемыми по такому случаю по случаю жатвы последних колосьев пшеницы обрядами, обходит все копны и набирает небольшой пучок лучших колосьев. Он красиво раскладывает колосья и с большим искусством сплетает их. Эта-то плетенка и зовется пшеничной «шеей» или пшеничными колосьями. По окончании жатвы жнецы, вязальщики снопов и женщины, по очереди отхлебнув из кувшина, становятся в круг. В центре круга человек стоит с «шеей», которую он обнимает обеими руками. Сначала он наклоняется и опускает плетенку к земле; при этом все мужчины снимают шляпы и, держа их обеими руками, тоже дотрагиваются ими до земли. Затем все они, медленно выпрямляясь и поднимая руки со шляпами над головами, одновременно издают очень протяжный и гармоничный крик. То же проделывает человек с «шеей». Это повторяется троекратно. После этого они так же протяжно и медленно, с особой мелодичностью и чувством трижды выкрикивают: «Wee yen, way yen!» Этот крик сопровождается теми же телодвижениями, что и предыдущий... Трижды повторив слова «шея» или «wee yen» и «way yen», все разражаются громким, радостным смехом, подбрасывают. в воздух шляпы и кепки, выделывают антраша, а в иных случаях целуют девушек. Потом кто-то из участников хватает «шею» и со всех ног пускается к усадьбе, где у порога его ожидает доярка или кто-нибудь из женской прислуги с ведром воды наготове. Если человеку с «шеей» удается проникнуть в дом незамеченным, он получает право поцеловать девушку, но в случае неудачи девушка опрокидывает ему на голову все содержимое ведра.

Тихим осенним вечером оплакивание «шеи» на расстоянии производит чарующее впечатление, куда более приятное, чем крик турецкого муэдзина, приведший в такое восхищение лорда Байрона, который отдал ему предпочтение перед колокольным звоном в христианских храмах. Мне один или два раза довелось услышать это причитание в исполнении двух десятков мужских голосов, иногда к ним присоединялось равное число женских. Около трех лет тому назад, когда шла уборка хлебов на возвышенных местах, ночью моего слуха достигли шесть или семь «плачей по шее», хотя, насколько мне известно, некоторые из них раздавались на расстоянии более четырех миль. Тихим вечером их иногда можно слышать на значительном расстоянии".

Миссис Брей также вспоминает, как, путешествуя по Девонширу, "она видела группу жнецов, образовавших кружок на возвышенности, с поднятыми над головами серпами. Жнец, сидевший в центре, держал в руках пучок хлебных колосьев, перевязанных цветами. Жнецы трижды прокричали хором что-то вроде: «Arnack, arnack, arnack, we haven, we haven, we haven». Домой они возвращались в сопровождении женщин и детей, с криками и пением. По замечанию слуги, сопровождавшего госпожу Брей, «это было старинное народное гулянье в честь духа жатвы». Arnack, we haven, замечает госпожа Брей, на девонширском наречии, очевидно, означает: «Шея у нас в руках».

А вот еще одно сообщение, записанное в 1839 году в городе Труро: «Так вот, когда в Хелигане скошены хлеба, местные крестьяне и служанки собираются перед домом: последний сноп, который они приносят с собой, украшен лентами и цветами, а в одном месте перевязан так туго, что походит на шею. Пришедшие изо всей мочи кричат: „Наша (или моя) сторона, наша сторона“, после чего доярка передает „шею“ старосте. Взяв „шею“, он троекратно выкрикивает громким голосом: „Она у меня, она у меня, она у меня“. Другой крестьянин не менее громко выкрикивает: „Что это у тебя? Что это у тебя? Что это у тебя?“ Первый отвечает: „Шея, шея, шея“. После этого все присутствующие принимаются истошно кричать. Эта церемония повторяется трижды. Прокричав с поразительной силой в последний раз, все отправлялись ужинать, плясать и распевать песни». Согласно другому сообщению, по окончании жатвы «все выходили в поле, сплетали и перевязывали лентами „шею“, танцевали вокруг нее и тащили ее на общую кухню, где был накрыт стол к ужину». Слова были такие же, как в предыдущем сообщении, да еще: «Эй, эй, держи-лови. Поймал, поймал, поймал!» «Шею» подвешивали в сенях. Другой источник сообщает, что один из крестьян пулей летел с поля с последним снопом, а остальные преследовали его с сосудами с водой и старались окатить сноп водой, прежде чем он достигнет амбара.

«Шеей» духа хлеба в этих обычаях считается отдельный пучок колосьев, обычно это последний сноп, которому отсекают «голову» во время жатвы. «Шеей» или «гусиной шеей» жители графства Шропшир также называли последний клочок хлебных колосьев, оставшихся стоять посреди сжатого поля. Такие колосья сплетали между собой, и жнецы с расстояния десяти-двадцати шагов бросали в них серпами. О том, кому удавалось срезать этот пучок, говорили, что он «свернул шею гусю». «Шею» приносили жене фермера, которая сохраняла ее до следующего сбора урожая на счастье. Жители окрестностей города Трев говорили о человеке, сжавшем остаток хлеба, что «он свернул шею козлу». В Фаслене (на реке Гэрлох, в графстве Думбартон) остаток хлебных колосьев называли «головой». В Аурихе (Восточная Фрисландия) о человеке, сжинающем последний сноп, говорят, что он «отрезает заячий хвост». Жнецы во Франции, скашивая последний кусок поля, иногда выкрикивают такие слова: «Мы поймали кошку за хвост». В Бресе (Бургуня) последний сноп символизирует лисицу. По соседству с ним оставляют несжатыми десяток-другой